Хозяин степи

– Хотите сказать, что вы – нет? – с лёгкой усмешкой спросил Рейн.

– Прекратите, – проговорил Оташ.

– А ты считаешь меня предателем? – на языке сарби спросил Юрген у шоно.

– Нет, – ответил тот.

– А то, что я отказался шпионить для Рейна? Я не предал Нэжвилль?

– Нет, – повторил Оташ. – Ты любишь Нэжвилль, и ты не сделал ничего против своего королевства.

– Хотел бы я разделять твою уверенность.

– Неужели ты считаешь, что в чём-то виноват перед королём?

– Не знаю…

– Ты был бы виноват только в том случае, если бы я повёл шоносар войной на Нэжвилль, а ты шёл бы со мной по мою правую руку. Но я этого не сделаю. Я отдал сестру королю не для этого.

Когда стемнело, Оташ объявил привал. Впереди виднелся небольшой перелесок, и шоно сказал, что они расположатся на его опушке. Юрген тут же принялся разводить костёр, чувствуя на себе пристальный взгляд Рейна.

– Давайте я приготовлю чай! – предложил Карсак.

– Это в чём же, интересно? – спросил Шу.

– А вот в чём! – и сивар достал из сумки небольшой котелок.

– Экий же ты продуманный, – присвистнул Юрген. Оташ только молча посмотрел на котелок и еле заметно улыбнулся.

– Господин шоно, – заговорил Рейн, когда Карсак принялся готовить чай, а Юрген протянул Оташу кусок вяленого мяса, – я всё-таки хочу снова вас спросить.

– Спрашивайте, – кивнул сарби.

– Почему вы сами едете за моим секретарём?

– Потому что хочу сам разобраться в произошедшем. То, что сивары перехватили посыльного, говорит о возможном начале бунта.

– Но вы могли послать со мной любого из своих воинов. Приказали бы ему, и он бы доставил Найтли в шоносар. Так что это не ответ, господин шоно.

– Хорошо, – Оташ вздохнул. – Юрген считает Олафа своим другом. Более того, Олаф пострадал из-за меня. Ведь сивары думали, что у него моё письмо. Я должен был поехать. Такой ответ вас устраивает?

– Мясо будете? – осторожно спросил Юрген, протягивая кусок Рейну. Арчибальд на мгновение замер. В его глазах читалось непонимание, смешанное с удивлением. Затем он взял мясо из рук Шу и тихо ответил:

– Благодарю.

Чай, приготовленный Карсаком, пах очень ароматно, и Юрген уже не сильно удивился, когда увидел, как сивар достаёт из сумки сложенные одна в другую чашечки. Карсак начал разливать чай и по традиции протянул первую чашку шоно.

– Сам сначала выпей, – проговорил Оташ.

– Но… – Карсак не то обиделся, не то смутился.

– Ты же тактик, должен понимать, – ответил шоно. – Слышал, как погиб отец Тендзина?

– Великого Тендзина? – переспросил сивар. Оташ кивнул. – Нет, не слышал.

– Он вот также пил чай на привале. Домой после этого он уже не вернулся. Так что пей, тактик.

Карсак молча сделал несколько глотков из чашки.

– Теперь нам наливай, – кивнул Оташ.

– Всё равно это неразумно, – проговорил Карсак.

– Неразумно? – шоно даже показалось, что он ослышался. Даже Сагдай не позволял себе говорить такое.

– Конечно, неразумно, – повторил сивар. – Яд может быть и медленным. А я могу и принять смерть ради высшей цели.

– Надоел ты мне! – раздражённо проговорил Оташ. – Давай сюда свой чай!

– Мне тоже давай, – сказал с интересом наблюдавший за разговором Юрген.

– Не думаю, что сивары рискнуть отравить посла Нэжвилля, – произнёс Рейн. – Мне тоже налейте, будьте так любезны.

– Теперь давайте спать, – распорядился Оташ, выпив чай. – Я вас разбужу ещё до рассвета, будьте готовы.

– Изверг ты, – проговорил Юрген.

– Изверг и тиран, – согласился шоно. – Спи давай и не вздумай замёрзнуть.

– А ты смотри не проспи.

Когда Оташ потряс Юргена за плечо, чтобы разбудить, Шу показалось, что он даже не успел уснуть – так быстро пролетело время. Карсак сонно убирал свою посуду в сумку, а Рейн выглядел вполне бодрым. Потушив костёр, они двинулись в путь.

– Смотрите! – вдруг закричал Карсак. – Это же кровь на ветке!

Подъехав ближе, Оташ убедился, что сивар был прав. Набухшие зелёные почки на ветке были испачканы кровью.

– Это Олафа? – догадался Юрген.

– Скорее всего, – кивнул шоно. – Едем.

Шу посмотрел на Рейна, ожидая увидеть на его лице беспокойство, и действительно увидел его. Пусть Арчибальд промолчал, но он волновался за своего секретаря, и это было очевидно.

– Вы переживаете, – проговорил Юрген.

– А не должен? – отозвался Рейн.

– Не знаю, я думал, что вас кроме благополучия Нэжвилля и вашей службы ничего не волнует. И что люди для вас только пешки.

Арчибальд промолчал.

Рассветное солнце скрывала густая пелена облаков. Холодно не было, но в воздухе чувствовалось приближения дождя. Юрген не любил дождь. Вернее, не так. Раньше он, сидя на подоконнике, мог подолгу наблюдать за тем, как капли дождя бьют по оконному стеклу в его комнате. Юрген знал, что не нужно было никуда идти, он брал с постели подушку и тёплый плед и устраивался на подоконнике с книгами или учебниками. Дождь успокаивал. Под его серую монотонность легче учились новые слова, спрягались глаголы и склонялись существительные. Перевод стихов наполнялся эпитетами, а философские изыскания учёных мужей не казались скучными.

С тех пор как Юрген покинул Нэжвилль, ему везло с погодой, если, конечно, не считать холодов. Дождь шёл пару раз, но Юрген пережидал его в гере. Сейчас Шу очень не хотел промокнуть, даже не столько из-за неприятных ощущений, сколько из-за боязни снова простудиться. Ему не хотелось выглядеть слабаком перед Оташем. Сам шоно купался в холодной реке, как и его приятели, а у Юргена от одной мысли об этом по коже бежали мурашки.

Дождь всё-таки начался. Он был мелкий, моросящий, а до Яссы было ещё около часа езды. Ни Оташа, ни Арчибальда дождь, похоже, не смущал. Обернувшись на Карсака, Шу увидел, что сивар достал из своей безразмерной сумки компактно сложенный плащ с капюшоном и надел его.

– Вот же продуманный, – пробормотал Юрген, вспоминая, как выехал из Нэжвилля без тёплой одежды.

– Вам бы поучиться у него, господин Шу, – проговорил Рейн.

– Вы сами тоже без плаща.

– Я закалённый человек, в отличие от вас.

«Ты и не болел нервной горячкой!» – хотел воскликнуть Юрген, но не стал. Он был уверен, что если бы не эта эпидемия, унесшая жизни его родителей и так подкосившая его здоровье, всё было бы иначе.

У Шу уже намокли волосы и капли стекали по лбу, попадая на ресницы. Юргену вспомнилось, как когда-то точно также по лбу стекали капли пота. Его лихорадило, бросало в жар, и пожилая сестра милосердия протирала его лоб шершавым полотенцем, ласково убирая намокшую чёлку. Потом она смачивала полотенце в каком-то дурно пахнущем отваре, клала ему на лоб, и Юрген проваливался в сон.