Хозяин теней 2
Шрифт:
Глава 13
Глава 13
В ночь на 25 августа, в Ижевском заводе, Сарапульского уезда, скоропостижно умер из излишнего употребления киндер-бальзама [1] конно-полицейский стражник Баранов, 31 года
Известия
Я видел, как целитель вскинул руку, с которой сорвалась куцая зелёная волна, и полетела по вагону, чтобы, коснувшись генеральши, охватить её. И женщина, покачнувшись, осела на пол.
— Твою ж мать, Курощеев! — рявкнул
Я и мяукнуть не успел, как бахнулся на пол, покатился по ковру, который оказался совсем не таким мягким. А сбоку что-то хлопнуло.
Запахло жжёным сахаром.
Потом жжёным волосом.
Кто-то закричал, нервно и визгливо.
Следом раздалось хриплое:
— Всем стоять и не двигаться!
Ага. Сейчас… я перевернулся на живот, потом поднялся на корточки. Чтоб вас… не знаю, что за дрянь была, но генерал лежал, не выказывая признаков жизни.
Хотя нет, живым был. Сила вон тоже клубилась.
Я выпустил тень.
Натравить на людей… сумеет ли?
— Если кто думает, что нас только двое, — это он говорил громко и не для тех, кто в коридоре. — То спешу уверить, что это не так!
— Боже мой, боже мой… — Курощеев прижался к стене, обнимая потрёпанный саквояж.
— Мы умрём, но с нами погибнут и все, кто едет в этом поезде… и не только они! В багажном отделении бомба!
Удивил.
Так… если их тут… этот красавчик. Елизавета… её не вижу. Кто ещё? Не суть. Главное, что революционеров всяко меньше, чем солдат. Но бомба уравновешивает шансы. Значит, надо решить вопрос с ней.
Как…
Тень.
Я отдал приказ, и тень послушно поскакала дальше. Багажные вагоны цепляли сразу за паровозом. Их два. И будем надеяться, что бомба обнаружится в первом.
И что тень сумеет её, если не обезвредить, то хотя бы повредить.
Перед глазами мелькнула дверь.
Переход.
И снова дверь. Багаж… что здесь у нас? Чемоданы. Сумки… горы какие-то, полки… нет, так искать можно вечность. Нюхай. Если для бомбы использовали что-то оттуда, то тень почует. Должна.
— Вставай, — то, что это адресовалось мне, я понял, лишь когда слова подкрепили пинком. — Давай. К стене…
— Господи, господи… а я говорил… я говорил… — Курощеев продолжал лепетать.
— Заткнись уже, — с раздражением произнёс тот, кто был в этой банде главным. — Иди заблокируй дверь. Должна же от тебя хоть какая-то польза быть.
— Уже, — в вагоне появилась бледная девица с небольшим чемоданчиком. — Я позаботилась. Нас не побеспокоят. Почему поезд не останавливается?
А ведь мы её видели, там, в вагоне четвертого класса. Курощеева и этого вот не помню, а её — очень даже. Вытянутое лошадиное лицо с крупными зубами и глазами чуть навыкате.
Тогда, правда, она была без револьвера.
— Потому что как всегда, правила писаны не для всех, — огрызнулся красавчик. — Выходите. Или мне самому прийти?
Он оттолкнул меня к стене, велев:
— Не дёргайся…
Не собираюсь. Я прикрыл глаза. Ищи. Давай же, ищи… она должна пахнуть тенью, изнанкой или как там её. Они ведь принесли с собой заразу. И ошмёток тени был на туфле той девицы.
Значит…
— Выходим, —
спокойный голос Алексея Михайловича заставил девицу подскочить и оскалится.Твою же ж…
Надеюсь, его прямо на месте не пристрелят.
— Выходим… — донеслось из соседнего купе. — Мы… выходим. Не стреляйте, пожалуйста…
Из приоткрывшейся двери выглянул Лаврентий Сигизмундович.
А он что тут… ну да, его же сказали привести.
Вагон закончился. А бомбы не было. Дальше. Значит, дальше надо. Главное, чтобы поводка хватило. Должно… в прошлый раз я два вагона прошёл. И теперь.
Вперёд. И побыстрее.
— Это кто? — девица появлению Лаврентия Сигизмундовича удивилась. Тот был бледен и напуган. На лбу его выступили капли пота, оба подбородка тряслись, но при этом свой саквояж он не выпустил. Стоял, прижимая к груди.
— Т-титулярный советник, — всё же он сумел произнести это спокойно и с достоинством.
— Ещё один чинуша, — красавчик махнул рукой. — Присоединяйся. Один он там?
— Н-нет, нет, что вы… мы вот с юношей… — Лаврентий Сигизмундович вытащил из купе Метельку. — Ожидали-с… аудиенции. Велено было… сидеть.
— Заткнись. Нина, проверь…
Та, оттолкнув Лаврентия Сигизмундовича, распахнула дверь в купе и собиралась было войти.
— Значит, такой теперь террорист пошёл, который с детьми воюет? — раздался очень спокойный, с толикой любопытства, голос Алексея Михайловича. — Из чьих будете, господа?
— Какие мы тебе…
— Извините, товарищами вас назвать никак не могу, — Алексей Михайлович стоял, перегораживая дверь в купе. — Так кто вы у нас? Народовольцы[2]? Боевая дружина[3]? Анархисты? Большевики? Меньшевики? Извините, сейчас столько всех развелось…[4]
В руке Алексея Михайловича появилась табакерка, из которой он зачерпнул табаку и отправил в нос.
Так, не отвлекаться…
И без того лошадиное лицо Нины вытянулось ещё больше. Его даже перекосило. Она сделала шаг назад. А Метелька осторожненько дёрнул дверь, закрывая купе.
— Хотя, помнится, большевиков скорее интересуют деньги, чем идеи… но вот честно, просто интереса ради, кто додумался до столь извращённой идеи? Травить детей… — Алексей Михайлович укоризненно покачал головой. — Вы все вон издаёте красивые прокламации о правах, о достоинстве человеческом. О милосердии и так далее… и вот скажите, какое в том, что вы делаете, милосердие?
— Заткнись, с-сука! — взвизгнул целитель и, подскочив, отвесил Александру Михайловичу пощёчину.
— Прекратить, — красавчик махнул револьвером. А глаза его сузились.
Дальше.
Твою мать, где эта треклятая бомба… а если там и вправду порох? Что я сделаю…
— Выходи. И кто там ещё?
— Это? Это Еремей. Волков. Отставной унтер…
Еремей вышел, чуть сдвинув Алексея Михайловича в сторону, но они по-прежнему загораживали купе. Взгляд Еремея лениво скользнул по собравшимся, чуть остановился на генерале, который так и лежал, на его супруге.
— В сторону, — Нина ткнула в Еремея своим пистолетом. Он с лёгкостью мог бы выдрать его, но я легонько покачал головой. Хрен его знает, где у них взрыватель и как тут вообще взрывы осуществляют. Может, артефакт какой, а может просто часы заводят, как в кино. Если часы — ладно, время есть.