Хозяин теней 2

А если артефакт?

Бомбу надо отыскать. А дальше уже и без меня разберутся. И Еремей опустил взгляд, показывая, что понял. А заодно уж посторонился.

— Тьфу ты… тут это… короче…

— Убили, — донеслось визгливое. — Помирает… Сереженька помирает… ах ты боже, деточка! За что…

Голос у Матрёны оказался мощным. Он и звенел, и завывал, и даже я поверил, что мальчишка помирает.

— А говорили, что поправляется, — недовольно произнёс красавчик.

— Врали. Всегда они врут. И сейчас тоже врали, чтобы поезд не остановили, — Нина попятилась. Заходить в заражённое купе у неё желания не было.

Тень взвизгнула и голос её заставил меня вздрогнуть.

— Курощеев, глянь…

— Я что, ненормальный? Я на такое не соглашался… эта погань ещё часа два заразною будет.

А вот оговорочка эта не прошла мимо Алексея Михайловича.

Я же попытался отрешиться.

Тень.

Багажный вагон. Смутные обрисы то ли чемоданов, то ли ящиков. Некоторые просто огромны, другие поменьше. Но нам нужны вон те. В глазах Тени они выделяются среди прочих тонким манящим флёром силы. Я даже ощущаю этот запах.

Нежный.

Мятный.

И лилейный. Вот надо ж было испоганить. И Тень скулит, требуя пустить её скорее. А я что? Я пускаю. Мне чужих бомб для тени не жаль.

Она ныряет с головой в первый же чемодан и распадается, превращаясь в густое облако, а это облако впитывает в себя другое. Ко мне же устремляется поток силы столь мощный, что на мгновенье я вообще выпадаю из сознания.

— … что с ним…

— Он был в купе. Заразился, верно…

— Савка? — это Метелька меня подхватывает. — Ты чего, Савка.

И на лице Еремея такое выражение, что понимаю — ещё немного и он начнёт убивать. Плевать на бомбу и прочее…

Я качаю головой и поднимаю к губам палец.

Один.

А потом ещё два.

Одну тень переварила. Точнее мы на двоих, потому что сила там, внутри меня, гуляет, пытаясь облечься. И новую порцию мы пока поглотить не способны.

— Это… от волнения, — выдавливаю. — Страшно… тетенька… очень. Вы нас убьёте?

И жалобно так.

Жалобно получается плохо, потому как Нина смотрит на меня и кривится, кривится…

— Так, хватит, — Красавчик взмахивает пистолетом. — Вы двое, берите эту падаль…

Он пинает генерала.

А двое — это Алексей Михайлович и Еремей, стало быть.

— А с этой что? И с ними? — Ниночка направляет револьвер в сторону генеральши.

— Оставь, — машет Курощеев. — Она часа на два… пусть лежит. Вот с этими не знаю… у меня сил больше нет. Восстановиться надо бы… надо бы…

И смотрит на Красавчика.

— Погоди.

А тот — на нас.

— Мы с дядькой Еремеем! — ввинчивается в разговор Метелька, явно чувствуя, что вопрос могут решить и иначе. — Мы поможем…

— Помогут они… глянь какие… и уже при шинелях. Ты…

Дуло револьвера внезапно упирается в лоб Лаврентия Сигизмундовича, отчего тот бледнеет.

— Нам этот нужен? Тоже падаль импереалистическая… титулярный советник. Пёс самодержавия.

На пса Лаврентий Сигизмундович не особо походил, разве что имелся в виду какой-нибудь престарелый мопс.

— Погоди, — Красавчик вновь морщится. — Всё по порядку. Мы устроим суд. Снимем всё. И запечатлим казнь предателей, как и собирались.

Экие у них, однако, планы долгосрочные. Но и хорошо. Пока суд. Пока запечатлеть… я икнул и дёрнул тень. Отозвалась она не слишком охотно.

И запах бомбы её, конечно, манил, но не сказать, чтобы так, как прежде.

— Тогда лучше бы в купе. Можно в моё. А то суд в коридоре, право слово, несолидно, — Алексей Михайлович относился к происходящему явно с иронией человека, которого это самое происходящее будто бы и не касалось. — Для казни уже можно, чтоб ковры не пачкать. А суд… нет-нет, моё будет дальше… тут дамское. Поверьте, всякие там духи-крема и пеньюары в кадре изрядно повлияют на общий драматизм ситуации. Суд — дело серьёзное, значит, и проводить надо в обстановке соответствующей, а не средь парфюмов да перьев…

— Заткнись!

Красавчик успел перехватить руку Нины, которая явно намеревалась заткнуть Алексея Михайловича по-своему.

— Он ответит за всё! — пообещал Красавчик.

— Кстати, — Алексей Михайлович придерживал ноги генерала. — Вы ведь скажете, за что конкретно казнить будете? А то все эти пафосные лозунги… как-то оно, уж не сочтите за критику, очень расплывчато.

— Помолчите… ваше превосходительство, — Красавчик сказал это с явной издёвкой. — Иначе вас и вправду пристрелят прямо здесь. В качестве подсудимого меня и Анчутков устроит…

— Вы… пришли? Уже? — дверь очередного купе распахнулась, выпустив покрасневшую Лизу.

А в лицо шибануло лилиями.

Запах был резким, злым и я вдруг понял, что где-то совсем рядом кто-то да умер.

— Елизавета?

Взгляд у неё шальной. И улыбка эта… и пятна на платье выделяются уже тем, что я их вижу цветными. Красными, нарядными… яркими, будто они не тут, а… там?

Да, пожалуй, именно там цвета были чрезмерно насыщенными.

— Что ты натворила?

— Какая разница, — она прикрыла за собой дверь и оперлась на неё. В руке Лизонька держала ножик, вполне себе хозяйственного вида. Правда, судя по тому, что клинок тоже алым светится, резала она отнюдь не хлебушек.

Вот…

Тварь.

Ведь детей траванула она. Не было в вагоне ни Красавчика, ни целителя их психованного, ни Нины.

— Ой… кажется… — Лиза опять хихикнула. — Я испачкалась!

— Обдолбалась, — выдал Красавчик. — Нина, забери у неё нож…

Выражение лица Нины явно говорило, что она обо всём этом думает.

— Да-а-а ла-а-адно тебе, — ноющим голосочком произнесла Лиза. — Всё одно они тут трупы… а если бы ты знал, как она меня достала. Господи, ноет и ноет… истеричка несчастная. И её муженёк не лучше. Козёл похотливый.

Я дёрнул тень.

Так, надо пошевеливаться, пока нервы не сдали или у революционеров, или вон у Алексея Михайловича, который прямо посерел весь. И явно с немалым усилием сдерживается.

— Я тебе говорил, не давать ей…

— Я не давал! — взвизгнул Курощеев. — Она сама взяла где-то…

— Заинька… ну не дуйся, — Лизонька вытянула губки. — Какая разница… главное… я не забыла… вот, видишь…

Она расстегнула верхнюю пуговку, сунула пальчик и, подцепив цепочку, потянула к себе.