Хозяин теней. 5
Шрифт:
А Тень недовольно заворчала.
Упокоился Сивый без её помощи.
— Миш, а что это было-то? — я обошёл покойного стороной.
— Похоже, что ментальная закладка.
Братец поморщился, потому что от тела вдруг завоняло. Случается. К счастью, не всегда, но физиология — штука такая.
— Это вроде как внушение? — уточнил я, зажимая нос.
Вот не люблю покойников. А те, которые и при жизни в дерьме, и при смерти — подавно.
— Да. Думаю, ему запрещено говорить о заказчике.
И он знал, поэтому и испугался.
Но увидел Тьму и решил, что лучше уж умереть в
Глава 12
Глава 12
Строжайшая дисциплина есть необходимый элемент воспитания, ибо только она и страх перед неминуемым наказанием способны удержать взрослеющего отрока от дурных поступков. Воистину правы те, кто говорит, что жалея розгу, мы губим ребенка.
Педагогический вестник.
— Ну что там? Получается? — на заднее сиденье помимо одеял, я запихал пару подушек. Взял с собой и хлеба с салом, и колбас, сыра опять же.
Ехать далеко, а желания где-то задерживаться у меня не было.
И не только у меня.
Ночь на дворе.
Пёс в конуре… ну, уже не в конуре. С цепи мы его спустили, и здоровущий кобель презлобного вида спешно умчался куда-то в лес. Животные чуют теней. Ну, может, не всех, но моих пёс почуял, а потом поджал хвост и принял весьма разумное решение убраться. Сараи мы тоже открыли, ворота оставили распахнутыми настежь. Оно, конечно, недостоверненько, но оставлять скотину на погибель ради достоверности не хотелось. Коровы-то не виноваты, что у них хозяева померли.
Почти.
Скулила в дальнем углу старуха, то ли проклиная, то ли молясь. Её голос почти растворялся в визгливом похрюкивании свиней. И мы с Мишкой, переглянувшись, отступили.
Видела она не так и много. Так что пускай живёт. Не хочу мараться.
А вот хозяин этого хутора — дело другое.
— Надо стойла пооткрывать, — сказал Метелька, дергая хлипкую перегородку. — И сразу их. А то коровы дурноватые. Они, когда пугаются, то столбенеют. Слушай, может, подоить? Их ведь, небось, не доили ещё. Молока свежего наберем.
— Да… — Мишка явно сомневался.
— Это недолго. Я вон, сейчас… подойника глянь.
Я тихо отступил к выходу. Оставалось одно дело, на которое наши с Мишкой взгляды расходились.
Казимир.
Он был ещё жив. Сидел, где оставили, и молился. Это он, конечно, правильно, но запоздало. И на меня он глянул искоса. Сразу всё понял.
Вздохнул.
— Мальчишку послал? А сам чего? — уточнил зачем-то.
— Если ты про… старшего, так он тебя с собой потащить хочет, — сказал я, подойдя к окну. Мишка возился, пытаясь устроить спящего мальчишку на заднем сиденье. Устроит и сюда явится. А значит, надо бы поспешить.
— А ты не хочешь?
— Муторно. И опасно. Многого ты не знаешь, значит, возиться толку нет.
— Но и бросить не бросишь. Боишься, что про вас расскажу?
— Именно.
И не факт, что там, в полиции, куда Мишка собирается его проводить, его рассказом не заинтересуются.
— Ясно… нежный он у тебя.
—
Молодой просто.— А ты старый, — это не вопрос, утверждение. И губы Казимира растягиваются в кривой улыбке.
— Если денег дам, отпустишь?
— Нет.
— Мне всё одно не жить. Про вас буду молчать. Уеду… у меня есть золотишко. Хороший запас… пригодится.
Золото… нет, деньги — это хорошо. Но то ли я повзрослел, то ли просто было у меня уже золото, пусть не местное, желтым металлом, но зеленое, валютное, что рекой текло сквозь пальцы. По мозгам оно шибало не хуже водяры. Но ничего.
Справился.
Протрезвел, можно сказать. И теперь пожимаю плечами.
— Сам выбирай, как помереть. Могу вот ей скормить…
Тьма превентивно облизывается, высовывая харю в мир яви.
— А могу и… — я показываю нож, который с кухни прихватил.
— Лучше нож, — Казимир делает выбор. — Душа, говорят, бессмертна… глядишь, и оживёт другим разом.
— Бессмертна, — соглашаюсь я и провожу клинком по веревкам, надрезая их. А потом вкладываю нож в руки. — Больно не будет. Встань только…
Казимир поднимается, ещё не понимая, зачем.
— Мишка… — я ору во всё горло и одновременно втыкаю второй нож, уже свой, в бочину, подхватывая тело. — Мишка, он…
В глазах Казимира мелькает удивление. Ну да, игру играю. Но уж больно не нравится мне то, кем я становлюсь в Мишкиных глазах. А он того и гляди явится.
И явился.
Застыл на пороге, переводя взгляд с меня на Казимира.
— Мишка, я зашёл, а он вот… он бежать хотел!
Казимир лежит на полу. Если знать, куда бить, то смерть приходит быстро. Под телом собирается лужица крови, но нож, выпавший из рук, тут же. И веревки надрезанные Мишка увидел.
Поглядел на меня.
Хотел что-то спросить да… передумал. И правильно. Не надо.
Покойного Сивого мы трогать не стали. А вот пластину Мишка положил на кухонный стол.
— Тут малыш говорит, что может выпить, но я подумал, что, если все накопители опустошать, а вытянуть часть энергии из стабилизационного кольца. Тогда начнётся реакция.
— И будет бах?
— Будет, — Мишка снова поглядел на меня. А потом сказал: — Спасибо.
— За что?
— За то… за… того… я бы, наверное, не справился.
— Куда бы ты делся.
— Он и вправду знал немного, а… я бы потом мучился совестью, что убил безоружного человека.
— А теперь не будешь?
Значит, можно было не устраивать представления.
— А теперь буду мучиться совестью, что переложил этот тяжкий груз на младшего.
— Можешь не мучиться, — разрешил я великодушно. — Меня совесть не тронет. А он бы нас не пожалел.
Как не жалел тех, кто лежал в овражке. Сколько там человек осталось? Думаю, не меньше дюжины. И не говорю уже о другом. О проданных в публичные дома девчонках, о магах, которые куда-то ушли и вряд ли в счастливую светлую жизнь.
Что-то мне упорно в голову та машинка лезет, по переработке людей.
— Это я понимаю, — Мишка запустил пальцы в отрастающие космы. — Дело не в нём. Дело в том, что убить его должен был я.
— Если тебе тяжело…
— Тяжело. И это нормально, когда убивать людей — тяжело.