Хозяин. Сталин и утверждение сталинской диктатуры
Шрифт:
По масштабам на первое место в 1938 г. вышли, однако, операции против «национальных контрреволюционных контингентов». Они приобрели столь значительный размах, что в Москве не успевали утверждать так называемые «альбомы» — списки осужденных по этим операциям. Тогда было решено отказаться от «альбомного» порядка согласования приговоров в центре и отдать право окончательного утверждения приговоров местным органам НКВД. С этой целью 15 сентября 1938 г. Политбюро удовлетворило предложение НКВД о создании на местах так называемых «особых троек» в составе первого секретаря обкома, крайкома или ЦК нацкомпартии, начальника соответствующего управления НКВД и прокурора области, края, республики, которые получили право в двухмесячный срок (т. е. до 15 ноября) самостоятельно, без последующей посылки в Москву, утвердить оставшиеся нерассмотренными «альбомы». Решения «особых троек» немедленно приводились в исполнение [815] . В сентябре-ноябре 1938 г. на основании этого решения Политбюро особыми тройками было осуждено 105 тыс. человек, из них более 72 тыс. — к расстрелу [816] .
815
Лубянка. Сталин и Главное управление госбезопасности НКВД. 1937–1938. С. 549. Подробнее см.: Петров Н. В., Рогинский А. Б. «Польская операция» НКВД 1937–1938 гг.
816
Охотин Н., Рогинский А. Из истории «немецкой
Всего, судя по секретной ведомственной статистике НКВД, в 1937–1938 гг. органами НКВД (без милиции) были арестованы 1 575 259 человек (из них 87,1 % по политическим статьям). 1 344 923 человека в 1937–1938 гг. были осуждены, в том числе 681 692 — к расстрелу (353 074 — в 1937 г. и 328 618 — в 1938 г.) [817] . Несмотря на то что эти цифры нуждаются в дальнейшем изучении и уточнении, в целом они отражают масштаб «большого террора». Стержнем «большого террора» были операции против «антисоветских элементов» (по приказу № 00447) и «национальные операции». Об этом свидетельствуют следующие цифры. По данным на 1 ноября 1938 г. 767 тыс. человек были осуждены в ходе операции против «антисоветских элементов» (из них почти 387 тыс. к расстрелу) и 328 тыс. человек — по национальным операциям (из них 237 тыс. к расстрелу) [818] . По мнению Н. Г. Охотина и А. Б. Рогинского, эти данные меньше реальных в среднем на 8,5 % [819] . Кроме того, их необходимо несколько увеличить, так как все операции проводились на самом деле до середины ноября, а в некоторых случаях и немного позже. Но даже при минимальных оценках, удельный вес этих двух операций по отношению к общему количеству осужденных составлял около 80 %, а расстрелянных — около 93 %.
817
ГА РФ. Ф. 9401. On. 1. Д. 4157. Л. 201–205; Эти данные неоднократно публиковались. См.: История сталинского Гулага. Конец 1920-х — первая половина 1950-х годов: Собрание документов в 7 т. Т. 1. Массовые репрессии в СССР / Ответ, ред. Н. Верт, С. В. Мироненко, ответ, сост. И. А. Зюзина. М., 2004. С. 609. Разница в более чем двести тысяч между количеством арестованных и осужденных могла быть вызвана разными причинами. Часть арестованных в 1937–1938 гг., как известно из литературы, были осуждены в последующие годы. Часть умерли во время следствия. Небольшое количество арестованных было освобождено.
818
Трагедия советской деревни. Т. 5. Кн. 2. С. 304–305.
819
Там же. С. 567–568.
Завершились массовые операции так же централизованно, как и начались. 15 ноября 1938 г. Политбюро утвердило директиву о запрещении рассмотрения дел на тройках [820] , 17 ноября решением Политбюро были запрещены все «массовые операции по арестам и выселению». 24 ноября от должности наркома внутренних дел был освобожден Ежов [821] .
Итак, даже короткое перечисление основных акций, составлявших то, что известно как «большой террор», дает основания для вывода о жесткой централизации массовых репрессий в 1937–1938 гг. Политбюро давало указания о проведении различных операций и показательных судебных процессов, утверждало все основные приказы НКВД. Деятельность «троек» регулировалась при помощи лимитов, также утверждаемых в Москве. Приговоры в отношении руководящих работников в основной массе формально выносила Военная коллегия Верховного суда СССР. Однако фактически они утверждались небольшой группой высших советских руководителей (Сталин, Молотов, Ворошилов, Каганович, Жданов, в нескольких случаях Микоян и С. Косиор). Об этих 383 списках, в которых содержались приговоры к расстрелу или (в незначительной степени) к заключению более 40 тыс. советских «номенклатурных» работников, впервые упомянул Н. С. Хрущев на XX съезде партии [822] . В настоящее время они опубликованы [823] .
820
Лубянка. Сталин и Главное управление госбезопасности НКВД. 1937–1938. С. 606.
821
Исторический архив. 1992. № 1. С. 125–128.
822
Реабилитация. Политические процессы 30-50-х годов / Под ред. А. Н. Яковлева. М., 1991. С. 39.
823
Сталинские расстрельные списки. Электронная публикация (2002).
Наконец, важно напомнить о том, что импульсы «большому террору» придавали также регулярные поездки членов Политбюро на места с целью проведения чисток в республиканских и областных партийных организациях. Известны такие командировки Л. М. Кагановича в Челябинскую, Ярославскую, Ивановскую области, в Донбасс; А. А. Жданова — в Башкирию, Татарию и Оренбургскую области; А. И. Микояна — в Армению. Функции разъездного комиссара по репрессиям выполнял в 1937–1938 гг. А. А. Андреев [824] .
824
Советское руководство. Переписка. 1928–1941 гг. / Сост. А.В.Квашонкин, Л.П.Кошелева, Л.А.Роговая, О.В.Хлевнюк. М., 1999. С. 364–367,371-397.
Вывод о сугубой централизации массовых репрессий не означает, конечно, что в операциях 1937–1938 гг., как и во всех других акциях такого рода, не присутствовала известная доля стихийности и местной «инициативы». На официальном языке эта стихийность называлась «перегибами» или «нарушениями социалистической законности». К «перегибам» 1937–1938 гг. можно отнести, например, «слишком большое» количество убитых на допросах, превышение местными органами НКВД лимитов на аресты и расстрелы, установленные Москвой (хотя, как правило, эти превышения утверждались Москвой задним числом), продолжение расстрелов (фактически «заметание следов») после решения о прекращении массовых операций и т. д. Однако подобная «стихийность» и «инициатива» местных властей была неизбежным компонентом централизации, являлась следствием поощрительных приказов центра, назначения на первые роли в НКВД жестоких исполнителей и уничтожения всех тех, кто проявлял недостаточную активность.
Мобилизация «бдительности»
Непременной составной частью сталинских репрессивных акций были кампании мобилизации общественной активности, сплочения лояльных слоев населения вокруг правительства перед угрозой внутреннего и внешнего врага. Чистки и массовые операции 1936–1938 гг. не являлись в этом отношении исключением. Более того, так же, как массовый террор, мобилизация «бдительности» в этот период была особенно интенсивной и агрессивной. Важную роль в пропагандистском обеспечении террора и нагнетании истерии поиска «врагов» играли большие показательные московские процессы против лидеров бывших оппозиций, проведенные в августе 1936 г., январе 1937 г. и марте 1938 г. Московские процессы выполняли роль мотора массовой кампании «повышения бдительности», формулировали ее пропагандистские клише и лозунги. Вокруг московских процессов проводились многочисленные и шумные всесоюзные мероприятия — митинги, собрания, отсылка коллективных писем и заявлений в поддержку расправы с «взбесившимися врагами» и т. д.
В рамках, заданных московскими судами, в 1937 г. было организовано небывало большое количество
открытых судебных процессов в регионах, санкции на проведение которых, как правило, также давал центр. Некоторые из этих местных судебных спектаклей были единичными, но большинство серийными, проводившимися в рамках всесоюзных кампаний. Так, 3 августа 1937 г. за подписью Сталина на места была отправлена директива об организации «в каждой области по районам 2–3 открытых показательных процессов над врагами народа — вредителями сельского хозяйства, пробравшимися в районные партийные, советские и земельные органы […] широко осветив ход судебных процессов в местной печати» [825] . 10 сентября аналогичная директива за подписью Сталина и Молотова требовала организовать в областях два-три показательных суда «над вредителями по хранению зерна». На этот раз в директиве предлагался к исполнению стандартный для всех процессов результат — «расстрелять и опубликовать об этом в местной печати» [826] . Аппетиты Сталина нарастали.825
Трагедия советской деревни. Т. 5. Кн. 1. С. 394.
826
Там же. С. 452.
2 октября новая директива, подписанная Сталиным и Молотовым, требовала проведения в каждой республике и области уже трех-шести открытых процессов «над вредителями по животноводству» «с привлечением крестьянских масс и широким освещением процесса в печати» [827] .
Как показали важные исследования, проведенные в последние годы, главной целью региональных процессов была мобилизация населения (главным образом, крестьян) на поддержку репрессивной политики государства, направление социального недовольства, копившегося в деревне, против «врагов» из числа низовых чиновников [828] . Открытые процессы компенсировали невозможность использования в качестве инструментов пропагандистского воздействия совершенно секретные заседания троек. На заседания открытых судов собирались местные активисты и жители. Отчеты с судебных заседаний, препарированные в соответствии с общими установками кампании, публиковались в местной печати. Вокруг этих процессов (в соответствии с московскими аналогами) организовывались массовые мероприятия местного масштаба — митинги, собрания, «отклики» в печати и т. п.
827
Там же. С. 486.
828
В начале 1990-х годов к этой теме обратилась Ш. Фитцпатрик, обобщившая результаты своих исследований в книге «Сталинские крестьяне. Социальная история Советской России в 30-е годы: деревня» (М., 2008). Работа Фитцпатрик вызвала большой интерес и дискуссию, в связи с которой, а также в ходе дальнейших исследований уточнялись представления о целях и механизмах региональных процессов. См.: Ellman М. The Soviet 1937 Provincial Show Trials: Carnival or Terror? // Europe-Asia Studies. Vol. 53. № 8. 2001; Fitzpatrick S. A Response to Michael Ellman // Europe-Asia Studies. Vol. 54. № 3. 2002; Ellman M. The Soviet 1937–1938 Provincial Show Trials Revisited // Europe-Asia Studies. Vol. 55. № 8.2003; Маннинг P. Политический террор как политический театр. Районные показательные суды 1937 г. и массовые операции // Трагедия советской деревни. Т. 5. Кн. 1. С. 51–70.
Цепь массовых мероприятий в поддержку террора завершали многочисленные собрания, проводившиеся в низовых партийных, комсомольских, профсоюзных ячейках или по производственному принципу (в трудовых коллективах). Проведение таких собраний, несмотря на их многочисленность, также в значительной мере направлялось центром. Значительная часть собраний была посвящена обязательному обсуждению различных решений, принятых в Москве, например, решений пленумов ЦК. Таким же образом на собраниях рассматривались различные статьи центральной прессы о «врагах», «шпионах» и «повышении бдительности». Курский обком ВКП(б), например, 26 июня 1937 г. принял постановление «О проведении партсобраний, посвященных ознакомлению коммунистов с формами, методами и практикой вредительской, шпионской и диверсионной работы иностранных разведывательных органов и их троцкистско-зиновь-евской агентуры». Постановление предписывало не только провести соответствующие открытые партсобрания во всех партийных организациях, но также специальный политдень для беспартийных на всех предприятиях, в учреждениях, колхозах и совхозах. В качестве материалов для докладчиков и агитаторов руководители области использовался ряд брошюр о врагах и шпионах, массовыми тиражами расходившихся в то время по стране [829] .
829
РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 21. Д. 2643. Л. 187. Наиболее широкое распространение получили статьи о борьбе с «шпионажем», опубликованные в «Правде», как уже говорилось, при непосредственном участии Сталина. В различных издательствах (в том числе на местах) в 1937 г. выходила также брошюра «Разведка и контрразведка», составленная из правдинских статей.
Многие собрания созывались по прямым приказам из Москвы. Так, 29 ноября 1937 г. на места была отправлена телеграмма за подписью Сталина, в которой сообщалось, что ЦК ВКП(б) в связи с третьей годовщиной со смерти Кирова предлагает провести открытые партийные собрания, «мобилизуя членов партии и трудящихся на беспощадное выкорчевывание троцкистско-бухаринских агентов иностранных разведок и изменников родины» [830] . В декабре 1937 г., в самый разгар репрессий, было организовано шумное празднование 20-летия органов ВЧК-ОГПУ-НКВД. Накануне во все обкомы, крайкомы, ЦК компартий республик пошла телеграмма, подписанная Сталиным: «Цека предлагает отметить двадцатую годовщину ВЧК-ГПУ-НКВД двадцатого декабря в печати и на совместных заседаниях актива партийных, советских, профсоюзных, комсомольских, других общественных организаций, а также провести беседы, доклады, собрания на предприятиях и колхозах, разъяснив роль и значение советской разведки в борьбе со всякого рода шпионами, вредителями и другими врагами советского народа» [831] .
830
РГАСПИ. Ф. 558. On. 1. Д. 3474. Л. 1–2.
831
Там же. Д. 5011. Л. 1–2.
Правила проведения подобных собраний предполагали не только формальное обсуждение официальных материалов, но и их привязку к ситуации в конкретном учреждении, на предприятии или в колхозе. Участники собрания, «развивая критику и самокритику» должны были каяться сами и обличать своих коллег и знакомых. Благодаря этому собрания периода террора выполняли несколько функций. С одной стороны, они были методом пропаганды сталинской политики чисток и соответствующего «промывания мозгов». С другой — являлись способом коллективного разоблачения новых «врагов» и поощрения взаимных доносов. О механизме учета таких доносов дает представление решение бюро Азовско-Черноморского крайкома партии от 7 февраля 1937 г. «О проверке и расследовании фактов, приводившихся при выступлениях на пленумах и собраниях партактива». Постановление предписывало горкомам и райкомам «тщательно расследовать все факты, изложенные при выступлениях». Причем аналогичные решения райкомы и горкомы должны были принять в отношении проверки заявлений, сделанных на собраниях в первичных партийных организациях [832] . Однако в какой мере такие «сигналы общественности» действительно использовались НКВД пока неизвестно.
832
РГАСПИ. Ф.17. Оп.21. Д.2214. Л.77 об.