Хозяйка колодца
Шрифт:
– А откуда у Савельева такая камера?
– Ну, Марьяна, ну ты даешь! – приосанился Сотник. – Он же заядлый рыбак, как и я! Эх, видела бы ты, какую рыбку я однажды поймал!
– Видела. Этой ночью. А можно мне с вами?
– Куда? К колодцу? Ну, если не боишься.
– Я же уже сказала, что ничего не боюсь.
На сей раз Морган ей не поверил. Слишком свежи были воспоминания о том, что случилось возле колодца, о том, каким диким, полубезумным был ее взгляд. Эта докторша, эта деревенская амазонка боялась. Еще как боялась!
– Ну, идем зашивать рану? – спросила Марьяна, когда
– Идем, – согласился Морган, впрочем, без особого энтузиазма.
– Прихватите свои вещи, повесите их просушиться.
Тишина во дворе стояла какая-то особенная – деревенская. Спали даже неугомонные цикады.
– Там вешайте! – Марьяна махнула рукой в сторону полощущихся на ветру простыней. – Там должна быть свободная веревка и прищепки.
Они послушно развесили мокрую одежду, вслед за Марьяной направилась к зданию больницы, но не к центральному крыльцу, а к неприметной двери черного хода.
– Не хочу пугать вашим видом дежурную медсестру, – объяснила она, возясь с замком. – Все, заходите. Только тихо, не перебудите пациентов.
– А много их тут? – спросил Морган, пытаясь хоть что-нибудь разглядеть в едко пахнущей лекарствами и сыростью темноте.
– Пациентов на сегодняшний день пятнадцать человек, – сказала Марьяна шепотом. – Стойте пока на месте, не налетите на что-нибудь. Я сейчас включу в перевязочной свет.
В темноте что-то щелкнуло, Морган зажмурился от бьющего в глаза света.
– Входите! – велела Марьяна и как ни в чем не бывало продолжила: – А всего больница рассчитана на двадцать пациентов. Семеро из тех, кто сейчас наверху, – она показала пальцем на облупившийся потолок, – это старики. Живут в больнице практически постоянно.
– Почему? – спросил Сотник.
– Потому что старые, немощные и никому не нужные, а тут четырехразовое питание, какая-никакая крыша над головой и уход.
Марьяна сняла с вешалки белый халат, спрятала волосы под медицинскую шапочку, натянула перчатки и в упор посмотрела на Моргана.
– Ну что, пациент, не передумали?
– Не передумали, – буркнул он, прислушиваясь к испуганному трепыханию своего сердца…
…Это оказалось если и не совсем безболезненно, то вполне терпимо. И Марьяна вдруг сделалась не язвительной и колкой, а ласковой и заботливой. По завистливому взгляду Сотника Морган понял, что друг не прочь очутиться на его месте.
Увы, идиллия длилась недолго. Идиллию нарушил дребезжащий голос, доносящийся из-за закрытой двери:
– А кто это там шкрябается посреди ночи?! А вот я сейчас милицию вызову!
Морган и Сотник вопросительно посмотрели на Марьяну. Та вздохнула, сдернула с головы шапочку, осторожно приоткрыла дверь.
– Сидоровна, ну что же вы шумите? Всю больницу сейчас на ноги поднимете, – сказала она с мягким укором стоящей на пороге бабульке.
Бабулька была сухонькая, скрюченная. Из-под байкового халата торчала цветастая ночная сорочка и обутые в тапки худые ноги. В руках бабулька держала швабру.
– Марьяночка, а я ж думала, воры! – Бабулька Сидоровна все норовила заглянуть в перевязочную. – А это ты! А что это ты делаешь тут с такими бугаями? – Судя по тону, сделавшемуся из испуганно-любопытного возбужденно-осуждающим, кое-что
разглядеть бабульке все-таки удалось.– Это не бугаи, Сидоровна, – сказала Марьяна строго. – Это пациенты. Видите, на них и одежда больничная.
Бабулька притулила к стене швабру, просочилась мимо Марьяны в перевязочную. Ее редкие седые волосы воинственно топорщились на макушке.
– А что это я их раньше здесь не видела? – Она обвела их с Сотником по-прокурорски строгим взглядом.
– Потому что раньше их здесь не было. Они с Левого берега. Вы еще что-то хотели, Сидоровна?
– Хотела. – Обеими руками старушка вдруг схватилась за живот, страдальчески поморщилась. – Таблеточку бы мне, Марьяночка, – в ее голосе послышались заискивающие нотки. – Таблеточку от живота и от головы. А еще от суставов. Суставы крутит, спасу нет. Наверное, на изменение погоды. Дай таблеточку, Марьяночка, ту желтенькую, кисленькую. Пожалей старого человека.
– Сейчас. – Из кармана халата Марьяна достала пузырек с лекарством, высыпала на ладонь несколько желтых драже. Морган успел прочесть надпись на пузырьке – «Аскорбиновая кислота».
– А дай сразу три таблеточки, Марьяночка! – Сидоровна сложила ладошки ковшиком. – У меня же и живот, и голова, и суставы крутит…
– Возьмите сразу четыре, чтобы наверняка, – Марьяна отсчитала драже, протянула бабульке.
– Ай, спасибо! – Бабулька торопливо, словно боясь, что ей могут помешать, сунула аскорбинку в рот, зашамкала, прикрывая от удовольствия глаза: – Хорошая ты девка, Марьяночка! Добрячая! А я вот тебе знаешь что… Я тебе книжицу подарю с картинками. Вот как помру, так сразу и подарю по наследству.
– Спасибо, Сидоровна. Только не надо умирать, лучше спать идите. Сейчас у вас и голова, и живот пройдут.
– И еще суставы, – напомнила старушка. – А книжицу я тебе все равно подарю… потом, как помру. Через мои руки знаешь сколько книг прошло? Антон Ильич, супруг мой, бывало, скажет: «Сонечка, да зачем же тебе этот хлам? Давай мы его в макулатуру снесем». А я ему: «Антошечка, да как же можно! Это же книги!» А теперь вот никому ничего не нужно. Все макулатура…. – Сидоровна вздохнула, а потом, словно вспомнив что-то приятное, заулыбалась: – А вот я давеча имела приятный разговор с одним галантным кавалером! – Она кокетливо пригладила волосы. – Очень образованный и начитанный господин. Про книги так красиво говорил! Сразу видно – знает толк. Это, понимаете ли, такая редкость в наши дни. Вот я ему тоже книжицу и подарила. Не ту, что тебе обещала, Марьяночка, другую. Как он обрадовался! Как он меня благодарил!
– Сидоровна, идите уже спать, – сказала Марьяна мягко. – Рассвет скоро.
– А и то правда – рассвет скоро! А ты все лечишь бугаев всяких… Спасибо за таблеточки, теперь хоть засну. – Она махнула рукой и, прихватив швабру, мелкими, семенящими шажками вышла из перевязочной, гулко зашаркала по коридору.
– Это что за явление? – спросил Сотник.
– Это одна из постоянных здешних обитательниц. – Марьяна сунула пузырек с аскорбинкой обратно в карман. – Почти всю жизнь прожила в усадьбе, работала здесь библиотекарем больше сорока лет, а после смерти мужа совсем сдала, вот ее сюда и определили.