Хозяйка старой пасеки

— Пятых? — переспросила я.

Если у меня есть младшие братья или сестры, то где они?

Генеральша поняла.

— Трое младшеньких от горловой жабы померли в один месяц.

Горловая жаба? Дифтерия, наверное. Я содрогнулась.

— Господь дал — господь взял, нет такой счастливицы, которая хотя бы одного ребенка не похоронила, — философски заметила Марья Алексеевна. Потрепала по холке Полкана. — Ну, веди, голубчик.

Мария Алексеевна с выбором одежды управилась быстро. На самом деле, выбирать было не из чего — она взяла два самых просторных платья. Я, правда, была не уверена, что пышные формы генеральши втиснутся в лиф, но здесь явно не одна Варенька умела работать иглой. Да и надевать все равно что-то надо — по крайней мере до завтра, когда можно будет послать Герасима сперва в Ключи, вотчину Марьи Алексеевны, а потом к Северским. Не исправника же гонять.

14.1

Кстати, об исправнике.

— Наверное, Кириллу Аркадьевичу тоже нужно что-нибудь на смену? — поинтересовалась я. — Не в мундире же ему спать.

— Оно, может, и неплохо было бы, да где ж ты такому что подходящее найдешь? Андрей-то, покойничек, не в обиду будь сказано, ни ростом, ни статью не вышел, — вздохнула Марья Алексеевна.

— Простите, не могли бы вы обсуждать это не при мне? — В тоне Вареньки смущение смешалось с любопытством. — Матушка бы сказала, что мне неприлично даже слушать об одеяниях для сна мужчины.

— Что может быть неприличного в одеянии мужчины? — не удержалась я. — Вот в раздетом, да и то — зависит от обстоятельств…

— Глаша!

— Я имела в виду, что в кабинете врача или операционной тело — это просто…

— Глаша, хватит, — оборвала меня Марья Алексеевна. — Барышням действительно незачем ни слушать, ни тем более обсуждать подобные вещи. Забота о госте — дело святое, но все остальное уже слишком.

— Хорошо, давайте вернемся к заботе о госте, — не стала спорить я, хоть внутри и начало подниматься раздражение. Что ни скажи, все неприлично! А потом дурочки вроде Глаши влипают в неприятности просто потому, что не представляли о существовании огромной части жизни, со всеми ее радостями и проблемами. — Думаете, не найдем ничего подходящего?

— Вряд ли. Даже Павлуша ростом едва-едва дотянул до гвардейского офицера, а в плечах и он, и Андрей куда уже Кирилла были. Вот кому бы в гвардии самое место, столичные дамы из-за него бы волосья друг другу повыдирали, — мечтательно добавила Марья Алексеевна. — А может, и императрица бы…

— И не жалко вам дам? — проворчала я, сама удивляясь вконец испортившемуся настроению. — И вообще, это мужчина должен женщину добиваться, а не наоборот.

Впрочем, испорченному настроению есть вполне понятные причины. День был долгим, я устала, промокла и замерзла — и сейчас хотела только вымыться, высохнуть и упасть в постель, а не думать, какие еще совершенно невинные слова потрясут до глубины души хрупкое воображение барышни.

— Если вы считаете, что в сундуках не найдется ничего полезного для гостя, не будем зря тратить время. Надеюсь, вода уже согрелась.

Под импровизированную баню мы выделили закуток у кухни — должно быть, здесь в хорошие времена жила кухонная прислуга. С одной стороны стену грел бок печи, вдоль остальных протянулись лавки. На них мы и расположили все, что могло понадобиться для мытья.

— Что-то Граппа совсем меру в бережливости потеряла, — проворчала Марья Алексеевна, разглядывая мыло, которое я принесла из уборной.

Оно было чуть получше, чем то, с которым я купала Полкана, но по моим представлениям тянуло разве что на хозяйственное. Видимо, не только по моим: Варенька тоже скривилась, увидев его. Пришлось принести с кухни желтки и следить за температурой воды, чтобы потом не вычесывать с головы омлет. Ополаскивая волосы уксусом, я с грустью вспомнила шампуни, кондиционеры и прочие мыльно-рыльные радости. Всегда думала, будто я к ним равнодушна, но воистину не ценим, пока не потеряем. И неважно, касается ли это бытовых мелочей или прошлой жизни. Мою нельзя было назвать безоблачной, но все же это была моя жизнь. И мое тело, хоть и не было способно родить, все же меня устраивало. Это, новое, которое я впервые разглядела по-настоящему во время мытья, было юным, стройным даже по меркам нашего мира — еще долго не придется думать о лишних килограммах. С нежной девичьей грудью вместо уже поплывших от возраста форм, что у меня были. Здоровым и сильным, судя по тому, сколько оно успело проделать за сегодня. И надо было бы радоваться — а мне хотелось плакать. Что ж, грусть по потерянному — невысокая цена за новую жизнь, и я не собиралась провести ее, оплакивая старую. Еще бы точно знать, кто убийца, и не бояться, что ей окажется моя предшественница.

Впрочем, не просто же так сбежал Савелий. Завтра с утра возьму за шкирку Стрельцова — я хихикнула, представив, как бы это выглядело — и заставлю вместе со мной просмотреть все бумаги управляющего и экономки. И еще где-то должны быть документы на поместье и дворянство, хозяйственные записи тетки. Может, ее в самом деле убили потому, что она узнала что-то лишнее. К примеру, что двое мерзавцев регулярно ее обворовывали.

Но это завтра. А пока буду просто наслаждаться чистотой и покоем, расслабившим меня после мытья. Пара капель масла — конопляного, как подсказала генеральша, — растертого в ладонях, худо-бедно заменили средство для кончиков волос, а гель из заваренного льняного семени помог прочесать ту копну, что мне досталась. Но фен бы явно не помешал не только мне, но и остальным дамам: седая коса генеральши, извлеченная из-под чепца, оказалась толщиной в руку, да и темные кудри Вареньки точно будут сохнуть до утра.

— Если можно просушить комнату, то, наверное, и волосы можно? — полюбопытствовала я.

Генеральша усмехнулась.

— Я как-то попробовала, еще когда барышней, как вы, была. Потом год пришлось отращивать.

Обидно.

— Толку-то с той магии, если все равно приходится воду таскать и дрова рубить, — вздохнула я.

— Магия нам дана всевышним не чтобы воду таскать, а чтобы благородного от простолюдина отличить. — В голосе Вареньки снова прорезались интонации матроны, наставляющей молодежь.

— Может, оно и так, да только, княгинюшка-то наша с молнией своей такое проделывает, что все, кто это видит, только диву даются, сколько пользы можно получить от магии. — Марья Алексеевна провела гребнем по пряди волос. — Однако с ней беда в том, что каждый сам своим умом до нее доходит. Как почуять да как использовать. Вот и получается, у кого на что ума хватает, то и выходит. Может, ты и додумаешься, как волосы просушить, не спалив при этом.

14.2

Я растерялась:

— Как своим умом? Должны же быть… ну, я не знаю. Школы какие-то. Учителя. В конце концов, вы говорили, что исправник — боевой офицер, способный Савелия магией размазать. Уж его-то чему-то и как-то должны были научить.

— «Чему-то» и «как-то», — передразнила меня генеральша. — Можешь ты человека ходить научить?

— Конечно, а как детей учат? И после тяжелой болезни…

— Дети сами учатся, а после болезни вспоминают. Что до военных… как-то учат их, само собой, да не все научаются. Кто-то, вон как Кирилл, зайца в лесу взять может, шкурки не подпалив. А кто-то, вон как я, свечку зажечь, печь растопить да щипцы для волос нагреть, а больше ни к чему не способна. Не жалко тебе своей косы — попробуй, может, что и получится.

Да мне, честно говоря, сейчас хотелось взять ножницы и откромсать волосы под корень. Красота-то она красота, но возни с ней! Да разве только в этом дело! Промокшая одежда сейчас плавала в ушате с водой, и при мысли о ручной стирке и полоскании в речке — судя по черемухе, холодной майской речке! — я готова была заранее взвыть.

Я провела пальцами по пряди волос, только что прочесанной. Может, я рано отчаиваюсь. В конце концов, все в этом мире — физика, химия и математика, языком которой, как сказал кто-то из великих, боги разговаривают с людьми. Даже моя любимая биология. Поток теплого воздуха — не теория струн.