Хозяйка старой пасеки

Варенька покачала головой. Подскакав ко мне, остановилась балансируя на одной ноге и обвязала вокруг меня шаль, так же, как была замотана сама: крест-накрест.

— Вот так куда приличнее. — Она огляделась, взяла с лавки чистое полотенце, которое я приготовила назавтра. Припрыгав к кузену и повесив полотенце ему на шею, тщательно заправила концы за полы халата.

— Вот так. А то просто срам.

— Разврат, — хихикнула я, удостоившись сразу трех укоризненных взглядов.

17.3

Варенька вздернула носик.

— Глафира Андреевна, вы просили поправлять вас, когда делаете или говорите что-то, нарушающее этикет. Подобные шутки недопустимы…

Я вздохнула, возведя глаза в потолок — точь-в-точь как совсем недавно делала сама Варенька, распекаемая кузеном.

— Вы совершенно правы, Варвара Николаевна, — пропела я. — Приношу свои искренние извинения за неуместную шутку. Прошу прощения у всех присутствующих за нарушение приличий. Обещаю впредь быть более внимательной к своим словам.

Не знаю, каким чудом мне удалось не расхохотаться, произнося эту тираду.

— Что ж, я рада, что вы осознали свою неправоту, — чопорно ответила графиня.

Стрельцов негромко кашлянул, чуть отведя взгляд к окну, словно внезапно заинтересовался чем-то на улице — даром что за окном было темно хоть глаз выколи.

Варенька добавила совсем другим тоном:

— Ничего, Глашенька, все мы ошибаемся время от времени. Для того ведь и существуют подруги, чтобы направить, правда?

— Правда, — согласилась я, почему-то чувствуя себя виноватой.

— Забудем об этом. — Стрельцов тонко улыбнулся. — И обещаю, что у меня это получится.

«…в отличие от вас», — добавил его многозначительный взгляд. Или я опять сама придумываю?

— Приличия порой кажутся нам оковами, но они помогают располагать к себе людей. — Марья Алексеевна хитро прищурилась. — Как и умение извиняться с такой искренностью.

Исправник снова деликатно прочистил горло, уставившись за окно. Генеральша всплеснула руками, словно спохватившись.

— Но что же мы стоим! Пойдемте в столовую, чай простынет! Граф, помоги, вон самовар. А ты, Глаша, возьми чашки.

Очень хотелось спросить, зачем тащиться в столовую, если всем хватит места за большим кухонным столом, но после только что услышанной мягкой отповеди, пожалуй, стоило придержать язык. Я покосилась на самовар — здоровенного серебряного монстра. Все мои познания об этой кухонной утвари ограничивались сапогом, которым зачем-то надо нагонять воздух, и поэтому воду для чая, как и для мытья, я грела на печке, но Марья Алексеевна, видимо, рассудила иначе.

Она сунула в руки Стрельцову полотенце. Тот подхватил самовар, полы халата тут же поехали в разные стороны, обнажая кубики пресса. Граф повел плечами, пытаясь запахнуть халат, но сделал только хуже. Теперь и я уставилась за окно, прочищая горло и давая исправнику время заслониться самоваром, будто щитом, и прибавить шагу, оставив нас любоваться только широкой спиной, обтянутой полосатой тканью. Если бы спросили меня, вид перекатывающихся под слишком облегающим халатом мышц был куда более неприличен для взора невинных барышень, но, к счастью, меня никто не спросил.

— Однако каков Савелий! — воскликнула генеральша, словно и не было только что неловкости.

— Савелий? — переспросила я.

— Я-то решила, он в меня огнем пальнул, потому что знал, что граф его в порошок сотрет. А он, оказывается, поостерегся нападать на должностное лицо при исполнении. Зато, когда понял, что тишком улизнуть не удастся, чего устроил!

— Думаете, это был Савелий?

— А кто же еще? Кому бы взбрело пробираться в твой дом, где, уж прости меня, и взять-то толком нечего!

— А шали? Наверное, и еще что-нибудь есть.

— Так кто же про них знал? Мы и сами не знали, пока не нашли. Граппа всем, кто согласен был слушать, рассказывала про долги да крайнюю бедность. К ней и с визитами-то ездить перестали, чтобы в долг не попросила, такая назойливая стала, что за рамки всех приличий выходила. — Генеральша покачала головой. — Я и то думала: упаси господь от старости в нищете. А оказывается, надо господа молить, чтобы из ума под старость не выжить.

— Думаю, вам не грозит ни то, ни другое, — сказала я.

Казалось, эта женщина и в гробу лежать не станет, начнет распоряжаться на собственных похоронах.

— В самом деле, Марья Алексеевна, вашему уму и бодрости иным молодым позавидовать впору, — сказал Стрельцов, предусмотрительно не оборачиваясь. — Да и славной вашей жизни: все сыновья при деле, все дочери — достойные жены и матери. Они точно не позволят вам стареть в нищете.

— Спасибо, милые, но и жизнь, и разум наш в руках господа. — Генеральша осенила себя священным знамением.

— А Савелию зачем лезть? — полюбопытствовала Варенька. — Он же сбежал! Думаете, что-то ценное в доме спрятал? — Ее глаза загорелись. — Клад?

— Да какой там клад, — отмахнулась генеральша. — Помяни мое слово, лез он, чтобы Глашеньке отомстить. Жизнь у него тут была спокойная, налаженная. Хозяйство в руинах, дел особо нет, зато подворовывать можно сколько угодно, Граппа-то в делах ничего не понимала. Говорила я ей: смени приказчика, у этого на морде написано, что вор. Нет, благородный, говорит, человек… вон туда поставь.

Стрельцов послушно водрузил самовар на стол, я начала расставлять чашки.

— Но ведь не Глаша тетушку топором зарубила? — продолжала любопытствовать Варенька.

— Конечно, нет, милая. Но, когда разом все теряешь, иной ищет покоя душевного да сил, чтобы заново все начать, а кто-то — виновного в своих бедах. Глаша на него пса натравила, исправника гнать не стала…

— Хотел бы я посмотреть, как Глафира Андреевна пытается прогнать должностное лицо при исполнении, — хмыкнул Стрельцов.

«Добрым словом и топором», — едва не брякнула я, в последний момент прикусив язык.

— Глашенька, ты хозяйка, сделай милость, разлей чай, — попросила генеральша, устраиваясь за столом. — А ты, граф, пока чай не пьем, расскажи, что там было-то.

Спохватившись, я вернула генеральше амулет. Та поцеловала его, прежде чем надеть на шею.

— Память о Павле Дмитриевиче моем. Хорошо, что пригодился.

— Еще как пригодился.

Стрельцов пересказал происшедшее — так быстро и сухо, будто зачитывал строевой устав. Весь тот хаос, в котором я даже соображать не успевала, в его устах выглядел буднично и обыденно, вроде учений по эвакуации на случай ЧС. Правда, для Полкана он добрых слов не пожалел. Да и топор, которым я отмахнулась, оказывается, взорвал огневик у самого лица нападавшего, заставив того отступить.