Храм Василия Блаженного

Идти пришлось долго. За овражек, за огороды, в перелесок, через высоченные заросли крапивы.

– Скоро мы уже придем?!
– в сердцах воскликнул Григорий, не успевший уклониться от крапивы, и теперь яростно потиравший щеку.

– Не-а, не скоро!
– честно и радостно ответил рыжий Петька, который даже в этих условиях непрерывной борьбы с крапивой не вытаскивал палец из носа.

– Петька, - окликнул его запыхавшийся Сергей.
– Ты не боишься?

– Не-а, - все так же, не задумываясь, ответил Петька, не дожидаясь продолжения, ответил сам, привыкший, хитрюга, к разным шуточкам и приколам в свой адрес, и знавший их наизусть.

– Чего бояться? Палец сломать, да? Не-а, не боюсь.

– Да нет, палец у тебя тренированный, железный. Ты мозги себе не боишься выковырять?

– Это как это?
– даже приостановился от неожиданности Петька.

– Да очень даже просто. Зацепится козявка за мозги, а ты ее потащишь, вот мозги следом и вытащишь.

– Иди ты!
– огрызнулся Петька, но палец на всякий случай вытащил и внимательно осмотрел его, наверное, на обнаружение зацепившихся мозгов, но ничего не обнаружив, проворчал:

– Иди ты, обманиииил...

– А ты что, разочарован? Смотри, бывали такие случаи с мозгами. Потом не говори, что я тебя не предупреждал.

– Ты, Петька, - вступил в разговор Григорий, дуя на обожженные крапивой пальцы.
– Ты когда-нибудь вытащишь из носа такоооое!

– Какое это - такое?!
– подозрительно спросил обескураженный Петька.

– Да вот такое: как вытащишь, сам испугаешься. Вот какое!

– Да ну вас!
– прошипел негромко Петька, совсем сбитый с толку, подсознательно понимавший, что его разыгрывают, но все же - вдруг про мозги - правда?

Тем временем вышли, наконец, из зарослей крапивы к довольно высокой горке.

– Куда теперь?
– спросил, изрядно запыхавшийся, Тарас Миронович.

– Теперь рядышком. На горку вот поднимемся, потом еще на одну, вот с нее уже можно и ту горку увидать, на которой Васька, - пояснил Петька, сжимая правую кисть руки левой так, что костяшки пальцев побелели.

– Что это у тебя с рукой?
– спросил его участковый.

– Да это у меня так... Ерунда, - засмущался Петька.

– Рассказывай!
– хохотнул Сергей.

– Это он, батя, волю воспитывает. От дурных привычек избавляется, пояснил Григорий.

– Смотри ты!
– удивился уважительно участковый.

С трудом вскарабкались на горку, потом на другую, где и остановились возле могучего дуба, под которым сидели, терпеливо поджидая их, мытаринские мальчишки. На шее у Кольки Петуха болтался мощный полевой бинокль.

– Ого!
– удивился Тарас Миронович.
– Вот это вот - техника! Нас такой не снабжают. И где такие дают?

Деловито поинтересовался он у Кольки.

– Клевая вещь?
– загордился Колька.

– Спрашиваешь!
– восхищенно прищелкнул языком участковый. Посмотреть дашь?

– Не могу, - вздохнул Колька, и честно признался со вздохом сожаления.
– Не мой.

– А чей же?
– спросил Сергей.

– Вон его, - кивнул Колька в сторону молчаливого мальчишки, сидевшего немного в стороне, и что-то строгавшего маленьким перочинным ножичком из палки.

– Что-то я тебя, мальчик, не знаю, - заметил, вглядываясь, участковый.

– Он только вчера вечером приехал, его мамка привезла из Москвы, он там в больнице лежал, - сообщил Колька.

– Ну, тогда мы почти что знакомы, - уверенно заявил Тарас Миронович.

– Ты - Олег Пинегин. Верно? Я знаю твою маму, и бабушку тоже знаю. Вы в вагончике живете, рядом с Гаспаровыми. Так?

– В вагончике. Только я еще не знаю, кто там рядом живет, - как-то без интереса ответил мальчик, не подняв головы и даже не перестав строгать палку.

– Ты мне разрешишь посмотреть в твой шикарный бинокль? А я тебе дам подержать пистолет.

– А зачем?
– равнодушно пожал плечами Олег.

– Что - в бинокль посмотреть?
– растерялся участковый.

– Бинокль вы берите, смотрите, сколько нужно, только осторожно. А оружие я не люблю...

Олег еще ниже склонился блондинистой головой к рукоделию.

– Вот те на!
– удивился участковый.
– Мужчина, а оружие не любит! А как же ты в армию пойдешь?

– Я не пойду в армию. И стрелять не буду. Ни в кого и никогда не буду стрелять!

– У него папу в Чечне убили, - тихо пояснил Петька.

– Да!
– воскликнул Олег.
– Убили! Мы с мамой приехали в Грозный за дедушкой и бабушкой, а я там заболел, и мы не смогли сразу уехать, а потом было поздно. Дедушка хотел нас отправить, но никак не получалось. Надо было большие деньги платить. А сам дедушка не хотел уезжать. Он говорил, что хотя он и русский, но в Грозном родился, здесь и умрет. Он был хирургом в городской больнице.

Потом стали бомбить, дедушка стал пропадать в госпитале, даже домой не приходил, так много там было раненых. Гражданских полно. Дети тоже, старики, женщины. Страшно. Потом ночью приходили боевики с автоматами, стали нас выгонять из квартиры и мы очень испугались, что нас убьют. Бабушка говорила про дедушку, что он работает в больнице, а боевики стали выбрасывать на улицу наши вещи. Пришли соседи, стали уговаривать боевиков, соседи были чеченцы, но боевики их не слушали. Тогда кто-то привел старого дедушку с первого этажа. И он стал кричать на боевиков, и даже побил их палкой. И боевики попросили прощения и ушли. Больше они не приходили.

Олег прервал рассказ, помолчал и продолжил.

– А город все бомбили и бомбили, а по телевизору говорили, что это не русские самолеты. Бомба даже в больницу попала и убила дедушку. Мы даже не знаем, где его похоронили, нам после рассказали, что он погиб. Потом стало совсем страшно. В город вошли танки, по улицам бегали люди с оружием, даже чеченские мальчишки бегали с автоматами, я сам видел. И все стреляли. Мы сидели в подвале и боялись. Все, кто жил в доме, чеченцы и русские. И когда штурмовали город, то в подвал забежал русский солдат, он закричал, чтобы все выходили, подняв руки, а в ответ кто-то что-то крикнул по чеченски и тогда солдат бросил гранату...

Олег снова помолчал.

– Тогда меня и ранило, и бабушку тоже. Она теперь ничего не слышит. Еще двух русских мальчиков, и одного чечена, убило, они рядом со мной сидели. Мне все это потом рассказали. И еще мы узнали позже, что той же ночью погиб мой папа. Он был танкист, майор. Нам потом привезли его ордена и медали, а мне - часы и бинокль отцовские. Мама говорила, что даже гроб не разрешили открыть...

– Почему?
– спросил Колька.

– Потому, что папа был танкист, он сгорел в танке.