Храни её

Красная лампочка в конце концов гаснет, сигнализация отключена. Последний коридор контролируют две ультрасовременные камеры размером не больше обувной коробки. Невозможно проникнуть внутрь, не вызвав тревогу. А даже если бы злоумышленник и проник внутрь, какой в этом смысл? Ему ее не унести. Они вдесятером едва спустили ее под землю.

Падре Винченцо ежится. Страшна даже не сама кража. Он не забыл того психа — Ласло Тота. Он снова досадует на себя: «„Псих“ — это немилосердно, лучше сказать „неуравновешенный человек“». Чуть не случилась трагедия. Но ему не хочется думать о Ласло в это мгновение, не хочется вспоминать жуткое лицо венгра и его горящие безумием глаза. Трагедии удалось избежать.

«Ее спрятали, чтобы защитить». Ирония не ускользает от аббата. «Она на месте, не беспокойтесь, она в полном порядке, вот только никому не позволено ее видеть». Никому, кроме него, падре, кроме монахов — по личной просьбе — да горстки кардиналов, которые заперли ее здесь сорок лет назад и до сих пор живы, и, наверное, еще нескольких чиновников. На весь мир наберется человек тридцать, не больше. И, конечно, ее создатель, имевший собственный ключ. Он приходил, когда хотел, чтобы ухаживать за ней и регулярно мыть. Потому что, да, ее нужно мыть.

Аббат открывает два последних замка. Он всегда начинает с верхнего, и эта навязчивая привычка, возможно, выдает нервозность. Он хотел бы избавиться от нее и дает себе слово, как и в прошлое посещение, в следующий раз начать с нижнего замка. Дверь открывается бесшумно — слесарь, нахваливавший качество петель, не соврал.

Он не включает свет. Изначальные неоновые лампы заменены — одновременно с решеткой — на более мягкий свет, и тем лучше: неон для нее слишком резок. Сам он предпочитает видеть ее в темноте. Аббат делает шаг вперед и по привычке касается ее кончиками пальцев. Она чуть выше его ростом. Она стоит в центре круглого помещения, изначально святилища с романскими сводами, чуть склонившись к постаменту, погруженная в каменный сон. Единственный свет проникает из коридора, выхватывая два профиля и острый сгиб запястья. Аббат знает каждую деталь статуи, которая дремлет в полутьме, он просмотрел все глаза, вглядываясь в нее.

«Ее спрятали, чтобы защитить».

Аббат подозревает, что те, кто поместил ее сюда, скорее защищают себя — от нее.

Город Савона подарил Италии двух пап — Сикста IV и Юлия II. Пьетра-д’Альба, расположенная всего в тридцати километрах севернее Савоны, чуть было не дала ей третьего. Боюсь, что в этой неудаче есть и моя вина.

Здорово бы я посмеялся, если бы кто-нибудь сказал мне тогда, утром десятого декабря 1917 года, что историю папства изменит мальчик, который понуро плетется вслед за дядей Альберто. Мы ехали три дня, почти без остановок. Вся страна жадно ждала новостей с фронта после той взбучки, которую австро-венгры задали нам при Капоретто. Говорили, что фронт стабилизирован недалеко от Венеции. Говорили и обратное, что враг вот-вот нагрянет и перережет нас всех во сне, тепленькими, или, что еще хуже, заставит всю жизнь жрать капусту.

И вот, облитая светом восхода, показалась Пьетра-д’Альба на своем скалистом уступе. Ее положение, как я понял час спустя, было иллюзией. Пьетра стояла не на горном отроге, а на краю плато. Правда, на самом краю, то есть между стенами последних домов и краем обрыва был проход, едва ли достаточный для того, чтобы могли разминуться двое. А дальше — пятьдесят метров пустоты, а точнее, чистого воздуха, насыщенного ароматами смолы и тимьяна.

Нужно было пройти насквозь всю деревню, чтобы увидеть то, что составляло ее славу: огромное плато, волной уходящее в сторону Пьемонта, кусок Тосканы, перенесенный туда по прихоти геологии. И с запада, и с востока его сторожила Лигурия, напоминая, что особо разлеживаться не стоит. Местность была гористая, склоны покрывали леса — густо-зеленые, почти черные, как черные звери, что рыскали по лесам. Пьетра-д’Альба была прекрасна. Ее камни впитали тысячи рассветов и потому чуть розовели.

Посетитель, даже выдохшийся от усталости, даже в дурном духе, тут же замечал два внушительных здания. Первым была знаменитая барочная церковь, пропорциями и фасадом из красного и зеленого мрамора, неожиданными для такого захолустья, обязанная своему святому покровителю. Сан-Пьетро-делле-Лакриме была построена на том самом месте, где остановился святой Петр, прежде чем отправился нести благую весть в страну дикарей, которая позже станет Францией. В ту ночь, согласно легенде, ему явилось во сне его троекратное отречение от Христа, и он заплакал. Слезы просочились в скалу, образовав подземный источник, который теперь питал целое озеро, расположенное чуть дальше. Церковь была построена около 1750 года прямо над источником, который в крипте бил из-под земли. Прошел слух, что его вода обладает чудодейственными свойствами, и в церковь потекли пожертвования. Однако никаких чудес не случилось, кроме, пожалуй, превращения самого плато, за счет наличия воды, в кусочек Тосканы.

Водитель высадил нас прямо перед церковью — по настоянию Альберто. Тот непременно хотел явиться из Савоны на машине, как завоеватель, а не как прочая шушера, что ездит в повозке. Эдакая рекламная акция, придуманная до срока, только она провалилась. Похоже, накануне в деревне неслабо погуляли, судя по тряпичному транспаранту, оказавшемуся в фонтане и сейчас обвивавшему шею льва, и конфетти, вздымаемому каждым порывом ветерка. Альберто приказал водителю посигналить, но это переполошило лишь стайку голубей. С досады он решил проделать остаток пути пешком. Приобретенная мастерская находилась за пределами деревни.

Только выйдя из Пьетры, мы увидели второе здание. Или оно увидело нас, потому что мне показалось, что это оно зорко вглядывается в идущих, несмотря на расстояние — оценивающе, свысока, уничижительно, если только посетители не были принцами, дожами, султанами, королями или хотя бы маркизами. Каждый раз, когда я после долгого отсутствия возвращался в Пьетра-дАльба, вилла Орсини производила на меня одно и то же впечатление. Останавливала мой шаг в одном и том же месте, между последним фонтаном деревни и точкой, где дорога ныряла к плато.

Вилла стояла у края леса, примерно в двух километрах от последних деревенских домов. Позади нее дикие отвесные уступы ныряли прямо в зеленую пену, подходившую вплотную к стенам. Земля высокогорий и родников, чьи тропинки, как говорила молва, прятались и уходили из-под ног путника. В лес проникали одни лесорубы, угольщики и охотники. Это они рассказывали про меняющие маршрут лесные тропы, чтобы сохранить какое-то достоинство, когда наконец выбирались из этого леса, отощавшие и всклокоченные, проблуждав неделю, как Мальчик-с-пальчик. Перед виллой, насколько хватало глаз, тянулись апельсиновые, лимонные и померанцевые деревья. Золото Орсини, овеянное и отполированное морским ветром, который с немыслимой нежностью дул с побережья на эти высоты. Невозможно было не остановиться, дивясь красочному пуантилистскому пейзажу, неугасимому фейерверку мандариновых, дынных, абрикосовых, мимозовых и серных оттенков. Контраст с лесом за домом иллюстрировал цивилизационную миссию семейства, прописанную на его гербе. Ab tenebris, ad lumina. «От тьмы — к свету». Порядок, уверенность в том, что всякой вещи есть свое место, и неизменно выше всех — место Орсини. Последние признавали только главенство Бога, но в его отсутствие вели дела самостоятельно. Так что оба примечательных здания Пьетра-д’Альба были неразрывно связаны, и так они и простоят до конца, как побратимы, как братья, которые редко видятся, но ценят друг друга.

Прекрасно помню, как я шел в то утро вдоль рядов апельсиновых деревьев и какие любопытные взгляды нас провожали. Помню, как впервые увидел мастерскую — старый фермерский дом с пристройкой — сараем, большой двор, заросший травой, и ореховое дерево — прямо посередине. Помню, я еще подумал: как здесь хорошо будет матери, когда я заработаю денег и привезу ее сюда. Альберто огляделся по сторонам, уперев руки в бока, мигая заиндевевшими ресницами. Потом довольно кивнул:

— Ну, теперь бы найти правильный камень.

Еще больше бесплатных книг на https://www.litmir.club/

В 1983 году Франко Мария Риччи [5] во что бы то ни стало решил посвятить мне несколько страниц своего журнала FMR. Он был немного сумасшедшим, и я согласился. Это мое единственное интервью. Вопреки ожиданиям, Риччи не стал расспрашивать меня о ней. И все же она явно присутствует в статье, примерно такая же незаметная, как слон.

Статья так и не увидела свет. Важные люди пронюхали об этой истории, тираж был небольшим, и номер журнала скупили и уничтожили еще в типографии. Четырнадцатый номер журнала FMR за июнь 1983 года вышел неделей позже и несколькими страницами тоньше. Наверное, так оно и лучше.

5

Легендарный итальянский дизайнер, коллекционер, библиофил, издатель (1937–2020). Название журнала повторяет его инициалы и при произнесении образует слово «Эфемерный». Создатель самого знаменитого лабиринта современности.