Хранитель Заката

Анна не поверила своим ушам. За ней, конечно, ухаживали. Но чтобы вот так, с цветами, привезёнными на катере с большой земли и ожидающими, когда она проснётся - такого с ней ещё не случалось и вряд ли случится впредь. Слёзы подступили к глазам, защипало в носу, и она хрипло спросила:

– Он не сказал, как там Василий?

– Пришёл в себя и уже даже шутит. Матвей разговаривал с ним по телефону. Вечером собирается навестить. Ты поедешь с ним?

– Я не знаю, мне же теперь нужно уезжать с Заката, наверное. Я и так здесь задержалась и сейчас на птичьих правах.

– Что-то мне подсказывает, что продлить для тебя разрешение на пребывание на острове не будет проблемой, - тихо засмеялась Мария Михайловна, и Анне стало неловко. Она взяла вазу с тюльпанами и прижала её к себе.

– Так я пойду?

– Иди. А потом спускайся к завтраку. Сегодня все вразнобой питаются.

Анна поднялась к себе, распахнула окно и поставила вазу на подоконник. В этот миг снизу раздался голос, который она так старательно пыталась расслышать за окнами дома смотрителя накануне:

– Доброе утро!

Анна хотела было кинуться к окну, но сама остановила себя, постояла недолго, успокаивая заколотившееся сердце, и лишь после этого посмотрела вниз.

Хранитель стоял, сунув руки в карман светлых джинсов, и, задрав голову, улыбался ей такой улыбкой, которой она у него ещё не видела: спокойной и радостной, светлой и безмятежной.

«Вот теперь я точно пропала», - подумала Анна и сама поняла, что ошибается. Пропала она гораздо раньше. Уже очень давно. Целых несколько дней назад.

Глава 52. Сердце

Они снова шли по берегу, слушая говор успокаивающегося моря. Анна сняла обувь, и небольшие волны, набегая, щекотали ступни и щиколотки, заигрывая и веселя.

Оба долго молчали. Краем глаза Анна видела, что Хранитель улыбается чему-то. Наконец, она не выдержала этого многозначительного для неё молчания и спросила первое пришедшее в голову:

– Как вы догадались о брезенте?

Хранитель если и удивился, то не показал этого:

– Помните, меня смутило, что дверь из коридора в комнату в доме отца была открыта, когда я был уверен, что закрывал её?

– Помню.

– Мысль об этом не отпускала меня целый день, и ночью я решил всё же поискать причину этому. И в шкафу нашёл брезент. Это я в последний свой приезд привёз его по просьбе отца. Ему нужен был для чего-то. Тогда брезент был новым и лежал в пакете. И я лично клал его в шкаф. А когда приехал, не обнаружил на этом месте и удивился, но не придал значения. Мало ли куда отец переложил его. Но потом он снова оказался в шкафу, на той же полке, где лежал раньше. Видимо, человек, заходивший в дом отца в наше с вами отсутствие, как раз возвращал брезент.

– Но ведь он лежал в шкафу в коридоре? Зачем же было открывать дверь в комнату?

– Возможно, чтобы убедиться, что в доме никого нет… - Хранитель пожал плечами. – Естественно, обнаружив пропажу на прежнем месте, я заинтересовался, развернул и увидел потёртости, песчинки и несколько прилипших травинок. Конечно, тот, кто брал его и потом вернул обратно, постарался придать ему первоначальный вид, но это удалось не вполне.

– И вы сразу подумали на Галину Филипповну?

– Нет. Я осторожно порасспрашивал о брезенте Полоцких. Те не видели, чтобы отец или кто-то другой доставал его и что-то делал с ним. Я не знал на кого думать. Это очень неприятно – подозревать всех и каждого.

– Да уж, - подтвердила Анна. – Мне тоже это очень не понравилось. Смотришь на людей и примеряешь на них роль преступника. Бр-р-р! А меня вы и правда подозревали?

Хранитель хмыкнул:

– Ну, сначала было немного. Но недолго.

– А когда вы стали подозревать Галину Филипповну?

– Да уже в самом конце. Когда Владимир упомянул о грохоте. Отец большой аккуратист. Ни в доме, ни вокруг него всё всегда на своих местах. Обо что-то случайно споткнуться можно только у сарая. Там стоит тачка, хранятся дрова. И я вспомнил, что видел щепки и деревянную труху на её обуви. А когда Камилла показала фотографию паспорта Галины Филипповны, всё стало ясно. Булатовы – не самая распространённая фамилия. Потом мы с вами осмотрели всё у поленницы, я обнаружил в тачке несколько капель крови (она стояла под навесом и дождь не смыл их), а мой друг подтвердил, что в волосах и на одежде отца тоже были щепки.

– Но ведь он мог рубить дрова, оттуда и щепки…

– Мог, - согласился Хранитель. – Но я точно знал, что с дровами он разобрался за несколько дней до этого. Он рассказывал мне по телефону. Мы с ним часто созваниваемся…

– Вы его очень любите? – спросила Анна, не слишком, впрочем, рассчитывая на ответ. Матвей не был похож на человека, склонного к сентиментальности. Но тот кивнул:

– Очень. Я рано себя помню. И сколько помню – со мной всегда был отец. Я знал, что мы не родные по крови, но ближе него и мамы у меня раньше никого не было. Он потрясающий отец. Почти всё, что я знаю и умею – это от него. Ни разу в жизни он не сказал мне, что занят, что не может уделить мне внимания, что я ему мешаю. Когда я болел, он часами сидел со мной, разговаривал, рассказывал обо всём на свете, читал книги. Мне кажется, я любил его всегда. И он меня. И я всегда знал это и никогда в этом не сомневался. А это важно. Особенно, когда становишься подростком. – Хранитель усмехнулся и негромко признался: - В детстве я иногда торчал у зеркала и надеялся разглядеть сходство с ним, так мне хотелось походить на отца. Мне он казался очень красивым и мужественным человеком.

– А вы ведь и правда похожи на него, - заметила Анна. – Взгляд, усмешка, интонации… Да и вообще. Я сначала этого не видела, а теперь вижу.

– Ну, я так этого хотел, что было бы странно, если бы и правда не перенял многое. Это вы ещё нас рядом не видели. Мама говорит – одно лицо. Преувеличивает, конечно, но сходство даже я замечаю... Но ничего, увидите – убедитесь. Я сегодня поеду к отцу и буду рад, если вы согласитесь составить мне компанию.

Анна от мысли о том, что они вместе, как близкие люди, приедут навещать Василия, смутилась:

– Он же в реанимации. Туда не пустят, наверное.

– Нас – пустят, - заверил Хранитель. Они уже дошли до Северного пляжа, где встретились впервые. И это воспоминание добавило Анне смущения. Хороша же она была в то утро: мокрая, в рубашке Марии Михайловны с кокетливым разрезом.

Матвей, видимо, тоже вспомнил об этом, потому что рассмеялся тихо, взял Анну за плечи и повернул к себе.

– Я то утро никогда не забуду. Не каждому удаётся увидеть настоящую морскую русалку живьём. Я сначала глазам своим не поверил. Хорошо, отец предупредил меня, что на остров приехала красавица по имени Анна. А то я бы решил, что с ума схожу. Иду себе по Закату, ищу отца, а тут дивное виденье в заливе плещется и что-то напевает.

При этих словах Анне стало совсем неловко, и она попыталась отвести взгляд, но Хранитель не дал, взял её лицо в ладони, всмотрелся в глаза и покачал головой:

– Я знал, что Закат моя судьба, но не знал, что настолько. Всегда думал, где же я найду женщину с закатной душой? Не на большой земле же. И вот нашёл. В водах залива.

Когда Матвей и Анна добрались до госпиталя, Василия уже перевели из отделения интенсивной терапии в палату. Он был ещё бледен и слаб, но друг Хранителя, который оказался весёлым плотным здоровяком, заверил: