Хранители – перерождение
Шрифт:
Он страшно кричал от боли, молил не бить его, клялся, что ничего не делал, да кто станет его слушать. Мать не могла ничего сделать, батрачка она, хозяин сказал: «Виновен», – значит, так и есть.
Избили его розгами, раздев и привязав к столбу в конюшне. Да так, что малой несколько дней пролежал в бреду, прежде чем очнулся. Думали, не ровен час помрет, но оклемался.
Я знал, что он не совершал ничего подобного, так как был целый день рядом с ним. Попытался заступиться, но мужчина зло на меня посмотрел и стеганул прутом по спине, чтобы не вмешивался. Не моего ума дело, защитник еще нашелся, а коли не заткнусь,
Затем как-то более взрослого юношу наказали, а через некоторое время еще одного. Все понимали, откуда ветер дует, но ничего не могли сделать. Стали откровенно побаиваться сына мельника, не хотелось получать побои ни за что. Он злорадствовал, довольно при этом улыбаясь, толстяку нравилось присутствовать на порке. Следил, чтобы не жалели провинившегося.
И вот как-то вечером, мне тогда исполнилось уже одиннадцать лет, мы своей компанией собрались втихаря в глубине сада. Всего десять человек, мальчишки и девчонки. Сидим, болтаем, яблоки грызем, болтаем о всяком. Вскоре к нам присоединилась Лера, хорошенькая симпатичная девочка, ее мама работала на пекарне.
Она присела рядом, а сама маленькую булочку в руке держит. Протянула мне, я в ответ лишь улыбнулся и отказался, другие ребята тоже не стали брать. Чем там делиться, она совсем маленькая, одной и то мало.
В этот вечер произошло событие, которое впоследствии изменило всю мою жизнь.
Внезапно из кустов выбежал сын мельника со злобной гримасой на лице.
Сжав кулаки, он подскочил к Лере и с ходу выбил у нее булочку из рук, закричав во все горло, что она воровка. Девочка испугалась, вздрогнула, вся сжалась, лишь моргала и испуганно смотрела на толстяка. А он стал тыкать в ее сторону пальцем, продолжает орать, что она вор. Все тут же притихли и медленно стали отодвигаться от Леры в стороны.
Сын мельника, скривившись в злобной гримасе, зарычал, схватил девочку за волосы и с силой бросил на землю. Больно ударившись, закрыв лицо руками, Лера заплакала.
Толстяк, злобно крича: «Будешь знать, как воровать, будешь знать, как брать чужое», подскочил к ней и стал со злорадством бить ногами, безжалостно нанося удары.
Она ревела, пыталась уворачиваться, кричала сквозь слезы, что не виновата, ей мама дала. Сын мельника не слушал, он показывал свое превосходство и вседозволенность, а ее слезы и крики только раззадоривали.
Народ притих, никто не хотел с ним связывать, зная его подлую натуру и то, что обязательно пожалуется отцу.
Я не смог наблюдать, как этот мерзкий толстяк топчет ее ногами.
Во мне вскипело негодование, тем более, как потом выяснилось, это действительно мать ей дала ту злосчастную булочку, причем заплатив за нее. Но тогда никто об этом еще не знал.
Сжав кулаки, наплевав на последствия, которые для меня могли быть очень тяжелыми, я подскочил к нему и врезал кулаком в глаз. От неожиданности и сильного удара толстяк грохнулся на свой толстый зад, закрыв его руками.
Нагнувшись к нему, сделав грозное лицо, полное ненависти и отвращения к этому мерзавцу, схватил его одной рукой за ворот рубашки. Замахнувшись, зло, сквозь зубы процедил: «Еще раз ударишь девочку, зубы выбью».
Но больше бить не пришлось. Он оказался самым настоящим трусом, способным делать гадости только исподтишка да нападать на девочек. Толстяк зарыдал, из испуганных глаз потекли
слезы. Он совершенно не ожидал, что кто-то может с ним так разговаривать и дать отпор.Я отпустил его, от вида, как ревет, прикрывая ушибленный глаз, злость прошла. Отойдя, просто отвернулся. Сын мельника поднялся и потопал домой, продолжая плакать. В этот момент все увидели, что штаны его мокрые, толстяк обмочился от страха.
Перестав обращать на него внимание, я подошел к Лере, присел и погладил ее по голове. Девочка, скорчившись, лежала на земле, закрыв лицо руками, и плакала.
Подбежали другие девчонки, стали ее утешать, вытирать слезы, помогли подняться, привели в чувства. Вдвоем, поддерживая под руки, повели домой. Внезапно Лера остановилась, повернулась ко мне и поблагодарила.
Сын мельника тем временем удалялся к себе, медленно переступая ногами, и каждый раз вздрагивал, слыша, как вслед несутся смешки пацанов. Ребята не могли удержать от его жалкого вида.
Побитый, мокрый и опозорившийся перед всеми, он скрылся за постройками, провожаемый до самого конца нашими взглядами. Меня окружили ребята, хлопали по плечу, восхищаясь смелостью и тем, что наконец-то этому упырю досталось по заслугам.
Вскоре, когда уже расходились, я видел, как пацаны сочувственно поглядывали в мою сторону. Девчонки отворачивались, вытирая слезы, все понимали, то, что случилось, не пройдет бесследно, но в тот момент я был для них героем.
Как ни странно, следующий день прошел спокойно. Вероятней всего, хозяин был в отъезде, а без его ведома даже мать толстяка не смела меня наказать.
Но как только он вернулся, без всяких сомнений, сынок нажаловался, и что он там наплел, как объяснил синяк под глазом, можно только догадываться, зная его подлую натуру. На следующий день расплата за содеянное мной все-таки наступила.
* * *
Даниил поежился и прервал рассказ. Данное воспоминание ему было весьма неприятно и приносило душевные страдания. Посмотрев по сторонам, наконец пришел в себя и сообразил, что сидит за столом в замке у мага. Он настолько глубоко погрузился в себя, что забыл, где находится.
Увидев бокал с напитком, схватил его и, выпив содержимое, расслабился. Прикрыв глаза, вновь погрузился в прошлое.
Пока Даниил рассказывал, его не перебивали и ни о чем не спрашивали. По мере того как он все больше и больше повествовал о своей жизни, лицо Ларкариана становилось мрачным.
Герман хмурился, сжимал кулаки, а мальчик продолжал говорить. В некоторых местах он вздрагивал, иногда тряслись губы, выступали слезы. Всхлипывая, часто утирался руками. Зачастую, превозмогая себя, морщился, сжимал кулаки, переживая все заново.
* * *
Сын мельника, скривившись в злобной гримасе, зарычал, схватил девочку за волосы и с силой бросил на землю. Больно ударившись, закрыв лицо руками, Лера заплакала.
Толстяк, злобно крича: «Будешь знать, как воровать, будешь знать, как брать чужое», подскочил к ней и стал со злорадством бить ногами, безжалостно нанося удары.
Она ревела, пыталась уворачиваться, кричала сквозь слезы, что не виновата, ей мама дала. Сын мельника не слушал, он показывал свое превосходство и вседозволенность, а ее слезы и крики только раззадоривали.