Хранительница его сокровищ

Надо же, принцесса. Ага, три раза.

— Принцессы боятся мышей, не умеют варить похлёбку и не знают того пути, по которому вы отправили нашего друга, — подмигнул он. — Скажите, а какие интересные напутствия вы ещё знаете?

— Много знаю, — сообщила она, аккуратно отрезая себе кусок пирога его ножом. — Если вы про те части тела, о которых не говорят в приличном обществе, то у нас они в ходу все. Но я не знаю правил их употребления в вашем языке. А наши с вами товарищи по путешествию не ругаются.

— Ещё бы, они либо лица духовные, либо люди воспитанные, и не станут ругаться при даме. Но я думаю, где-нибудь вам непременно удастся послушать.

— Не скажу, что хотела бы, но если представится случай — не откажусь. Как там называется тот город, куда мы отправимся дальше?

— Кайна. Это побережье Лирийского моря. Ехать тоже дней десять, но — через горы.

— Через горы интересно, — кивнула Лизавета. — Далеко до тех гор?

— День пути. Смотрите, — он сунул палец в стакан с вином, и стал рисовать прямо на столе. — Мы тут, — поставил жирную точку. — Фаро тут, — ещё одна точка, в стороне.

Дальше он подобным же образом изобразил береговую линию, Аллическое море, реку Мор, в которой они купались по дороге, горную цепь с севера на восток и побережье за ней. На побережье нарисовал круглую бухту и возле неё поставил ещё одну точку.

— Кайна тут. Это красивый морской порт, бухта у них очень симпатичная, но портовый сбор ещё больше, чем в Фаро.

— Вы там бывали?

— Неоднократно. Но давно не заглядывал, только известия получал. У меня там люди, которые присматривают за моими интересами.

— Представительство вашей фирмы?

— Как вы сказали? Да, что-то вроде. Фирма — это предприятие?

— Да. Именно.

— Тогда у меня оно.

— И… чем вы занимаетесь? — осторожно спросила она.

— Морской торговлей. У меня много кораблей и много… представительств.

— И вы вынуждены бросить всё из-за затеи господина Астальдо?

— Нет, из-за собственной глупости и самонадеянности. Но у меня сыновья, они отлично справляются.

— А вы получаете известия?

— Конечно. Не напрямую, Астальдо запретил мне это, но есть способы. Скажите, чем он вас держит?

— В смысле — держит? Почему я всё это делаю?

— Да.

— Боюсь, у меня нет вариантов. Куда я здесь денусь? Я не знаю никого и ничего. А чем он держит вас?

— Он оказал мне большую услугу и потребовал ответную. А для вас он что сделал? Или только обещал?

Лизавета задумалась над формулировкой. Сказать, что только он может вернуть её домой? Но раздумья прервали появившиеся Тилечка и мальчишки. Радостные и шумные.

— Ой, госпожа Элизабетта, там было так здорово! Это самый расчудесный бал в моей жизни, — сообщила Тилечка.

— Вот и хорошо, — кивнула с улыбкой Лизавета. — Вы ужинали?

— Да, нас покормила госпожа Зиновия.

И поскольку Лизавета зависла, Сокол пояснил:

— Дочь его милости герцога Вассо. Молодёжь, тихо, — все мгновенно замолчали. — Первое — здесь спят. Хотите громко болтать — ступайте наружу. Второе. Первая стража на вас, хоть на всех вместе, хоть жребий бросайте. Потом будите брата Василио, потом он будит Мартелло. Еда на столе.

— Тилечка, ты пойдёшь мыться? — спросила Лизавета.

— Хотела бы, — тихо сказала девочка.

Сокол понял с полуслова.

— Госпожу Аттилию проводить до купальни и обратно. И самим тоже не забыть зайти в соответствующее место. Завтра — утренняя служба, а потом — праздник в городе и ярмарка. Госпожа моя, вы ещё остаётесь?

— Нет, я уже не в силах.

— Тогда пойдёмте. Сдаётся мне, по лестнице вы сейчас в одиночку не подниметесь.

2.20 Лизавета рассуждает об уникальных умениях

Утром Лизавета проснулась и обнаружила, что Тилечки снова нет. Вчера она так устала, что уснула, едва раздевшись, и не слышала, как та пришла и легла. Но у девочки первый бал, и очень удачный, поэтому портить девочке вечер и загонять её спать Лизавета почитала неправильным. Она и Настю никогда домой не загоняла, и не сидела допоздна, если Настя где-то задерживалась, в отличие от мамы, которая всегда сходила с ума от беспокойства, если Лизавета или Вася вдруг куда-то пошли. Лизавета доверяла дочери, та всегда предупреждала, если вдруг что, и у них в этом плане всё было цивилизованно, чему Лизавета была всегда очень рада, понимая, что между родителями и детьми случается по-всякому. Но Настя была самым чудесным образом понятлива и конструктивна, с ней всегда можно было договориться. И друзья у неё были тоже понятные и приличные — в основном приятели из двора, школы и художки. Настя никогда не отказывалась привести их домой и показать, а Лизавета никогда не отказывалась приютить и накормить. Так и жили.

В общем, держать Тилечку на цепи не было никакого смысла. Есть радость в жизни — вот и пусть радуется.

Лизавета вздохнула, поверила вчерашнюю фиговинку в мешочке на шее. Она не решилась снять мешочек ночью, даже под подушку положить не решилась, но всё было на месте. Оделась снова в то же проклятущее платье и пошла вниз.

Внизу в пустой комнате за столом сидел Сокол, и перед ним стоял кувшинчик, и такой запах мог быть только из такого кувшинчика. И чашка. Ну и ещё всякая еда тоже, но кофе же, кофе! Умыться бы сначала, но он ведь одну не пустит, и кофе остынет…

— Доброго вам утра, госпожа моя, — кивнул он. — Желаете? Тут ещё осталось, на чашку хватит.

— Желаю, — умыться можно и после.

Он дотянулся до чистой чашки, вылил ей всё, что было в кувшинчике. И добавил сливок. Лизавета понюхала, потом взяла на язык капельку… божественно. Пила, прикрыв глаза. Потом вспомнила, что не одна за столом, поставила чашку.

— На вас очень приятно смотреть, когда вы пьёте арро, — рассмеялся он. — Вас легко порадовать, это хорошо.

— Чего ж хорошего?

— Мои способности радовать женщину сейчас очень ограниченны. Я не распоряжаюсь всем тем, чем мог бы и чем привык. У меня остался только я сам… и арро. Который вы зовёте кофе, я правильно помню?

Радовать, значит. Вот как.

— Да, кофе. Мне приятно, что вы запомнили, — так-то ей больше ничего особенного для радости и не нужно. Кофе… и он сам. — Где все?

— На службе. Праздник продолжается. Ваша Тилечка сказала, что вы крепко спите, и Астальдо велел вас не будить.

— Спасибо господину Астальдо, — вздохнула Лизавета.