Хроники Ассирии. Син-аххе-риб. Книга четвертая. Урарту
Шрифт:
Я пришел в сознание, когда меня окунули в корыто с водой, а где-то над самым ухом послышался глухой голос:
— Очухался… Где писец Анкар?
Меня выдернули из воды и бесцеремонно поставили на ноги.
— Кто ты такой, чтобы вести себя так дерзко с мар-шипри-ша-шарри, — пошатываясь, огрызнулся я. И тотчас получил хороший тычок в зубы, который отправил меня на пол.
Все происходило в каком-то сарае. Пахло сеном и конским навозом. По крыше стучал дождь.
— Разве хороший учитель сам не должен подавать пример послушания? — насмешливо спросил все тот же голос, из чего я заключил,
Я заставил себя приоткрыть заплывшие от побоев глаза и увидел перед собой двух человек, еще двое стояли за моей спиной.
— Тебе лучше проявить уважение и поговорить с нами, — заговорил на этот раз кто-то другой.
— Что ты хочешь от меня услышать? — я готов был сдаться.
— Нам нужен Анкар. Писец Анкар. Это твои люди похитили его вчера из дома?
— Он кем-то похищен? — сплевывая на пол кровь, вполне искренне удивился я.
— Да, он впервые слышит об этом, — сказал тот, кто, вероятнее всего, знал меня.
— Тогда покончим с ним, — отозвался второй. — Оставлять в живых его все равно нельзя… Ты убьешь его сам, Нинурта? Или это сделаю я?
С этими словами он вытащил из ножен меч и шагнул ко мне, чтобы оборвать мою жизнь.
Нинурта! Так вот откуда мне был знаком его голос! Я ведь знал его, встречался с ним в Ниневии. Мой единственный шанс на спасение…
Но, похоже, помощнику Бальтазара предложение расправиться со мной тоже не понравилось:
— Ты шутишь? Убить мар-шипри-ша-шарри!
Было в его словах что-то такое, что оставляло мне надежду.
— Нинурта, — прохрипел я. — Нинурта, не дай ему убить меня...
Не знаю, мой ли призыв о помощи подтолкнул его к действиям или что-то иное, но, как бы там ни было, Нинурта загородил меня собой.
— Ханат, лучше отойди!
Они готовы были схватиться, но тут снаружи послышался шум, а затем в сарай ворвался их сообщник:
— Здесь Геворк со своей стражей!
— Пора уносить ноги, Ханат, — упрямо сказал Нинурта.
Я был обязан ему жизнью…
Моим похитителям удалось скрыться от погони. Домой я приехал со сломанными ребрами, без нескольких зубов, но живой.
Ашшуррисау и Егия ждали меня.
— Мы искали тебя три дня. Перерыли весь город, — оправдывался Егия.
— Гонца уже допросили? — вспомнил я о своем пленнике.
Ашшуррисау улыбнулся.
— А как иначе бы мы тебя нашли…
Меня больше интересовало другое.
— Что он рассказал? Кто его послал?
— Увы, но все, что он знал, — где находится этот сарай… И, если честно, мы уже не думали увидеть тебя живым.
— Одного из похитителей я знаю. Он из Ниневии. И служит Бальтазару.
Егия вдруг заторопился и быстро ушел, оставив меня и Ашшуррисау наедине. Лазутчик, проводив торговца внимательным взглядом, сказал тогда:
— Ты задаешься вопросом, кто подменил гонца, а я — почему рядом с тобой не было ни людей Баграта, ни Егии. Какие такие срочные дела нашлись у нашего ювелира, что ему понадобилось покинуть Русахинили именно в тот день, когда в нем действительно возникла необходимость?
5
Весна 683 г. до н. э.
Столица Ассирии Ниневия
Жрец
и лекарь Адад-шум-уцур вернулся в Ниневию из Табала в начале месяца айар, после того как Син-аххе-риб сообщил сыну, что дома тяжело заболела их любимая Ашхен.Все началось с обыкновенной простуды, но затем болезнь обострилась, и шестилетняя дочь Ашшур-аха-иддина стала таять на глазах, похудела, осунулась, под глазами откуда-то взялись большие синеватые круги, исчез румянец с лица. Во дворце больше не слышали ее смеха. Днем ее одолевала сонливость. Ночи превратился в пытку: малышка ворочалась до самого утра, то задыхаясь, то заходясь от сильного кашля. На затылке полезли волосы.
— Может, ее отравили? — с тревогой спросил Син-аххе-риб, когда жрец вышел из комнаты Ашхен.
Адад-шум-уцур, хмурясь, покачал головой:
— О мой повелитель, злые духи еще более изощрены, нежели твои враги. Ашхен тяжело больна. Боюсь, здешний воздух для нее губителен и виной тому, прежде всего, болотные испарения, которые витают над Ниневией.
— Бедное дитя… — пробормотал Син-аххе-риб, отворачиваясь от лекаря, чтобы скрыть от него выступившие слезы. Царь и сам их стыдился. К лицу ли было ему, владыке мира, проявлять подобную слабость… Он забывал обо всем, когда был рядом с Ашхен: о своих страхах, о горестных раздумьях, о стремительно приближающейся старости, об одиночестве, которое давно иссушало его изнутри.
«Маленький комочек счастья, бессмертие моей души, единственная радость и последняя надежда, — думал о своей внучке царь. — Да как же такое возможно, что ее отберут у меня… За что?! Разве я мало молился? Мало жертв принес всесильным богам? Был недостаточно почтителен перед ними?..»
И он посмотрел на Адад-шум-уцура так, будто вина за все это лежала на нем одном, отчего почтенный жрец содрогнулся до глубины души и почувствовал холод смерти за спиной.
— Продолжай…
— Мой повелитель, высоко в горах Ашхен станет легче, и тогда, если боги явят к твоей внучке благосклонность, болезнь отступит. Лучше всего отправить ее на север Урарту, в город Ордаклоу.
— Когда ей надо ехать?
— Любое промедление причинит принцессе лишние страдания и отсрочит ее выздоровление. Тянуть с решением нельзя.
— Хорошо, — обреченно согласился Син-аххе-риб. — Ты поедешь с ней. Сопровождать тебя будет Хава. Охранять — Ашшур-ахи-кар с тысячей воинов. То, что Ашхен приходится родственницей царю Русе, нам на руку. Свою просьбу я передам ему через Мар-Зайю, моего мар-шипри-ша-шарри, который сейчас находится в Урарту… Два дня даю на сборы — и выезжайте… А теперь иди и позови мне Мардук-нацира…
Министр двора, предусмотрительно явившийся к царю в сопровождении писца, пробыл у повелителя больше часа, а когда вышел, послал гонцов к Арад-бел-иту, Нерияху, Ашшур-ахи-кару, а также к Хаве.
Адад-шум-уцур, покинув царя, вместо того чтобы немедленно начать сборы в дорогу, отправился к Ашшур-дур-пании. Кравчий нашелся на винном складе.
— Да на тебе лица нет, — усмешкой встретил он жреца.
— Так и есть, как будто сам Нергал хотел выпотрошить меня наизнанку.
— А что ты хотел? Ашхен его любимица, а ты недоглядел, значит, и виноват.