Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Хроники Ассирии. Син-аххе-риб. Книга третья. Табал
Шрифт:

С того самого дня, как он и она остались без колесничих, к которым оба были привязаны, их отношения разладились. За все это время царь ни разу не разделил с Закуту трапезу; он отказался от совместных прогулок в парке, что так им когда-то обоим нравились, и проводил все ночи с молодыми наложницами. Это было похоже на забвение и опалу. Поэтому появление в ее покоях Мар-Зайи в качестве царского посланника, скорее, приободрило, чем встревожило Закуту.

«Превосходно! Я остаюсь для него тем, кем и была, иначе разве он стал бы вымещать на мне свою обиду этим бессмысленным злорадством», — с удовлетворением думала царица. Почему ее хотел увидеть царь, она догадалась.

Верные люди сообщили ей о смерти Аби-илайи еще ночью. Знай, что эта смерть привлечет к ней внимание мужа, она сама бы убила купца всеми возможными способами.

Впрочем, перед царем Закуту разыграла и удивление «неожиданным известием», и горе, и ярость.

Син-аххе-риб же, довольный собой, а главное — впечатлением, которое произвела на жену эта новость, обратился сначала к ревизору, а затем к казначею:

— Палтияху, сегодня к вечеру сообщи мне, сколько было потрачено царицей золота в прошлом месяце из моей казны… Нерияху, сверишься с этими счетами и сократишь эти траты вдвое… Расписки и отчеты отдадите моему писцу…

После этого царь поднялся и вместе с Мар-Зайей и Шумуном покинул тронный зал.

Ашшур-дур-пания помрачнел, заметив, как Син-аххе-риб о чем-то тихо беседует со своим секретарем, но, посмотрев на царицу, которая провожала их обоих ледяным взглядом, успокоился: он был уверен, что дни Мар-Зайи уже сочтены.

8

История, рассказанная писцом Мар-Зайей.

Двадцатый год правления Син-аххе-риба

Я бредил ею… Видел ее во сне, в каждой прошедшей по улице девушке, слышал ее голос в случайном смехе, вдыхал ее запах в аромате утра…

За день до встречи с ней я заболел: меня бил озноб, тошнило. Царь, увидев мое состояние, отправил меня лечиться.

Увы, от этой болезни нет средства.

Ночью я не сомкнул глаз, а с рассветом приказал Ерену запрячь колесницу.

Пленных бросили в чистом поле под палящим солнцем, неподалеку от городских стен. С одной стороны путь к бегству перекрывала полноводная река, с другой — уставшие и обозленные длинной дорогой ассирийские стражники.

Мне пришлось ехать мимо них и видеть, как они обходятся с рабами. Где-то грозное воинство пыталось камнями сбить яблоко с головы полного белокожего мужчины, вероятно, какого-нибудь чиновника из Тиль-Гаримму. Ассирийцы были пьяны, все время мазали, и к тому моменту, когда они попали в цель, пленник уже едва стоял на ногах. В другом месте охрана избила старика, попытавшегося спрятаться в тени ассирийской палатки. Из следующей палатки при мне вытащили изнасилованную девочку лет девяти. И хотя я знал, что управляющему были даны самые строгие указания, чтобы он берег Марганиту и ее братьев, я с ужасом подумал, что то же самое могло произойти и со всеми ними.

«Несчастные дети», — думал я.

Мы долго не могли найти их. Я напрасно спрашивал имя управляющего у дозорных: о нем никто не слышал. Только к полудню пожилой сотник с обожженной бородой догадался о ком идет речь:

«Тебе надо было искать его по прозвищу. Мы зовем его Нергал… По имени его никто не знает».

«Почему — Нергал?» — поинтересовался я.

«Он хоронит живьем тех рабов, что пытаются от него бежать во время переходов, в назидание остальным».

Нергала я видел во второй раз. Не голова, а груша, огромная такая груша, с реденькой седой бородкой, глаза — щелки. Дряблое тело, невысокий рост.

Он узнал меня, низко поклонился.

— Посылка в порядке? — без предисловий

спросил я.

Нергал тут же вспотел, торопливо ответил:

— Да, да… в полном порядке.

Он хорошо знал, кто перед ним.

— Веди их. Я забираю и девушку, и мальчиков, — сказал я, отправляя в его руки тяжелый мешочек, полный серебра, как поощрение за хорошо сделанную работу.

Мне понадобилась вся сила воли, чтобы скрыть свое волнение и от Нергала, и от Ерена.

— Что за девушка? — поинтересовался мой приказчик.

Я не стал отвечать ему. Моего строго взгляда было достаточно:

— Они поселятся в нашей загородной усадьбе. Выделишь им весь третий этаж. Наймешь кухарку, девушке выделишь рабыню, молодую, расторопную… Отбери среди наших рабов пятерых самых надежных и сильных. Выдашь им ножи…

— Ножи? Рабам? Мой господин… можно ли? — Ерен вполне искренне изумился.

— Они будут носить их только в доме, чтобы охранять девушку и мальчиков. Ни один волос не должен упасть с их головы.

Я наконец увидел ее. Она с поникшей головой шла за Нергалом. Все то же порванное, но теперь и посеревшее от пыли, платье; маленькие ноги, сбитые в кровь за целый месяц пути, стали почти черными от дорожной грязи; волосы на голове сбились в паклю; лицо осунулось и стало чужим — ее с трудом можно было узнать.

Удивительно, но ее младшие братья выглядели лучше, чем она. Возможно, они быстро повзрослели, оказавшись в неволе или, напротив, в силу своего возраста еще не понимали, что с ними случилось, и поэтому не мучились сомнениями о своей дальнейшей судьбе.

Я внезапно понял, что, оказавшись с ней в одной колеснице, едва ли смогу удержаться от соблазна прикоснуться хотя бы мизинцем к ее руке… и, чтобы не выдать истинных чувств, отшатнулся от нее как от прокаженной.

— Отвезешь их сам, — приказал я Ерену. И, чтобы оправдаться, добавил: — И прежде всего отмой их.

О боги, какая это была ложь! Я ведь готов был тотчас же броситься к ее ногам и целовать, целовать даже пыль, по которой она ступала.

Ерен помог пленникам сесть в колесницу. Он замешкался с вожжами, удобнее устраиваясь на месте колесничего, и я внезапно взорвался. Меня охватила ярость… Против самого себя, что я настолько слаб пред ней… И я сказал громко и отчетливо, чтобы она меня слышала:

— Да увози же ты эту сирийскую шлюху. Ее вонь сводит меня с ума.

Уверен, Ерен никогда не видел меня в таком бешенстве.

После этого прошло две недели. Целых две недели муки, тоски, пытки, несбывшихся желаний. Сначала я не мог вырваться из дворца, затем боялся, что она меня возненавидела.

Моя загородная усадьба... Она появилась у меня перед походом на Тиль-Гаримму. Иногда я не знал, для чего она мне — человеку, привыкшему к жизни в тесном городском доме: усадьба казалась настоящим дворцом.

Обычно она пустовала. И вдруг оказалось, что это благодаря ей я могу обрести свое счастье. Теперь здесь жила моя Марганита.

Я навестил ее, только когда у меня появился повод.

В то утро меня вызвал Арад-бел-ит. Он был со мной ласков, расспрашивал, какими слухами питается царский двор, как складываются мои отношения с Закуту, Ашшур-дур-панией и Табшар-Ашшуром. Я не стал его разочаровывать: сказал, что отношения с Закуту мне напоминают игру в кошки-мышки, царский кравчий сблизиться со мной больше не пытался, но и не враждовал открыто, и только Табшар-Ашшур был, пожалуй, единственным, с кем у меня сложились самые ровные, почти приятельские отношения. Когда я уже уходил, царевич, словно невзначай, вспомнил о принцессе:

Поделиться с друзьями: