Хроники Ассирии. Син-аххе-риб. Книга третья. Табал

— Да, мой повелитель. Думаю, их двое. Они врываются в дома богатых горожан ради золота, серебра и драгоценных камней. Есть уже три случая. Они никого не оставляют в живых, — почтительно ответил Бальтазар.

— Сможешь их найти?

— Я все делаю для этого, мой господин… Но…

Сановник замялся.

— Говори, — подтолкнул его царь.

— Следы убийц ведут во дворец, мой повелитель.

Син-аххе-риб поморщился:

— Тебе напомнить, что когда в последний раз ты связывал убийство с моим окружением, царица осталась без своего колесничего?

Перехватив осторожный взгляд начальника внутренней стражи, царь поправился:

— Да, да… я помню. Он погиб сам. И что из того? Ему повезло, что он отделался такой легкой смертью.

— Должен ли я продолжать свои поиски, мой повелитель?

— Найди их. Кто бы это ни был, ему не будет пощады… Но я не думаю, чтобы Шумун, Табшар-Ашшур или Ашшур-дур-пания вламывались в дома моих подданных ради горсти серебра.

— Я все сделаю, мой повелитель. Могу ли я идти? — не смея поднять глаза на царя, спросил Бальтазар.

— Нет. Останься. Мне нужен твой совет…

И Син-аххе-риб жестом попросил сановника встать рядом.

В тронный зал тем временем вошли казначей Нерияху и ревизор царских счетов Палтияху. Чтобы пасть ниц перед всесильным владыкой, сановникам предстояло преодолеть расстояние в сто шагов.

— Посмотри на этого еврея, Ашшур-дур-пания, — тихо сказал царь, — того, что похож на маленькую тощую крысу. На Палтияху. Кто бы мог подумать, что ему по силам потопить такого Голиафа, каким ты себя считаешь! Ведь стоит ему как следует покопаться в твоих счетах…

Ашшур-дур-пания притворился, что напуган такой перспективой.

Син-аххе-риб рассмеялся.

— Да не дрожи ты так, а то еще разольешь вино, а оно у тебя хорошее. Сегодня они пришли не за тобой.

Однако когда Нерияху и Палтияху приблизились к трону, Син-аххе-риб перестал улыбаться. Видеть этих двоих вместе было в диковинку, увы, но сама природа их занятий не могла способствовать дружбе между ними: один обязан был тратить, другой — считать эти траты.

«Они что, сговорились сегодня? — царь догадывался, что они пришли за чьей-то головой, и это ему не нравилось. — Не могу же я поменять всех сановников разом».

Впрочем, вслух этого он говорить не стал, а лишь произнес с издевкой:

— Так вы стали друзьями? Неужели Тигр и Евфрат отныне текут в одних берегах?

— Мой господин и повелитель, — скрипуче начал Палтияху, — как ни прискорбно говорить об этом, но при проверке счетов мною были выявлены значительные нарушения, допущенные одним из твоих министров.

Син-аххе-риб посмотрел на ревизора скучающе:

— Ты хочешь сказать, что у меня есть министры, которые не воруют? Я действительно удивлен… Нерияху, о какой сумме идет речь?

— О двухстах пятидесяти талантах золота, которые были истрачены сверх меры всего за два месяца, — быстро ответил казначей, показав свои кривые зубы.

— А что ты делаешь тут? Тоже стал ревизором? Пришел поддержать друга? — с иронией заметил Син-аххе-риб. Его вдруг осенило: — Постой-ка, а ведь я прав?! Ты здесь, чтобы выступить защитником кого-то из своих друзей? Проворовался кто-то из тех, кто ест из рук моей царицы… Ни слова больше, пока я не разрешу открыть тебе твой грязный рот… Говори, Палтияху, сумма и вправду велика, чтобы закрыть на это глаза.

Настроение Син-аххе-риба сегодня менялось как погода высоко в горах — то выглянет солнце, то небо затянется тучами.

Палтияху откашлялся и произнес имя сановника:

— Это Табшар-Ашшур.

Затем ревизор заговорил быстрее, словно опасаясь, что ему не дадут высказаться:

— Я проверил все расписки и счета, которые прошли через руки твоего раббилума. Он строит себе усадьбу неподалеку от Ниневии. И траты не сходятся с его доходами. Нет никаких сомнений, что он запустил руку в твою казну, мой повелитель.

Син-аххе-риб прикрыл левой рукой лицо, на скулах заходили желваки. Все, кто здесь был, знали эту привычку царя — так он обычно боролся с охватившей его яростью.

Ему нравился его молодой министр, и то, как он вел дела — незаметно, неторопливо и крайне аккуратно, и то, что не лебезил перед царицей. Но Табшар-Ашшур чувствовал, как к нему относится царь и, кажется, потерял чувство меры.

В зал вошли царица Закуту в сопровождении двух доверенных рабынь и Мар-Зайи.

«Если только это не ее козни», — подумал царь, заметив торжествующее лицо жены.

— И никакой ошибки быть не может? — он цеплялся хоть за какую-то надежду.

— Те расписки и счета, которые я проверил, безусловно, доказывают, что Табшар-Ашшур — вор. Но есть и то, что меня смущает. Чтобы понять, прав я или нет, мне понадобится больше времени для опроса свидетелей, приказчиков, писцов…

— Да как ты смел явиться предо мной, не докопавшись до истины! — возмутился царь, бросив на ревизора взгляд, от которого тому стало дурно. — Как ты посмел обвинять моего раббилума, когда сам не уверен в его вине?!

— Мой повелитель, позволь...

— Говори!

— Казначей Нерияху, обвинил меня в том, что я покрываю своих друзей.

Царь снова потянулся за вином; утолив жажду, он, кажется, немного успокоился:

— Вот оно что. Мы наконец-то добрались до причины того, почему здесь оказался казначей. Ну да, было бы странно подумать, что Нерияху пришел тебя поддержать. То есть это не ты, а он привел тебя… Но это уже неважно. Палтияху, сколько дней тебе надо, чтобы с этим покончить?

— Десяти дней мне будет достаточно.

— Не стоит торопиться в таком деле — в твоем распоряжении месяц. А в помощь тебе я дам начальника внутренней стражи. Что скажешь, Бальтазар?

— Я твой верный слуга, мой повелитель!

— И запомни, Бальтазар, — еще тише произнес царь: — Ни Арад-бел-ит, ни Набу-шур-уцур не должны знать об этом расследовании. Зная, что Табшар-Ашшур сторонник моего старшего сына, ты меня поймешь…

Закуту, приблизившись к трону, низко, но с достоинством поклонилась своему мужу и господину. Все в ней говорило о задетой гордости и затаенной обиде.