Хроники Ассирии. Син-аххе-риб. Книга третья. Табал

Набу-Ашшур отшатнулся, глаза вспыхнули от гнева, левая рука отбросила в сторону щит, вырвала из мертвого тела ассирийское копье, ударила им обидчика.

Копье пробило сирийца насквозь, на половину своей длины выйдя со спины.

Защитники Маркасу дрогнули, стали спасаться бегством.

Через четверть часа привратная башня была захвачена.

Сверху, со стен, подоспело подкрепление. Ворота распахнулись, и Юханна бросил в бой свою конницу. Ассирийцы издали радостный крик, эхом прокатившийся над степью…

Но в тот момент, когда ассирийская конница полетела к захваченным воротам, с тыла по войскам Набу-Ашшура ударили киммерийцы.

***

Прервать сон Ашшур-аха-иддина осмелился Гульят. Принцу было достаточно одного взгляда на лицо своего туртана, чтобы понять, насколько плохую весть он принес.

— Почему? Ошиблись инженеры? — глухо спросил Ашшур-аха-иддин, приоткрыв один глаз.

— Нет, мой господин, — смиренно поклонился Гульят.

Царевич поднялся, свесил босые ноги с ложа и, глядя в пол, обреченно произнес:

— Неужели боги отвернулись от нас?.. Рассказывай, все как есть…

И как ни тяжело было туртану говорить, он подробно и обстоятельно поведал принцу о том, что произошло и каковы последствия сегодняшнего штурма.

Киммерийцы ударили с севера конницей, десятитысячным отрядом. Сначала они смели войска под командованием Набу-Ашшура, а затем сильно потрепали основные силы ассирийцев, не позволив им войти в город через образовавшийся пролом. Кисир Таба-Ашшура оказался запертым между кочевниками с одной стороны и защитниками Маркасу — с другой…

— Что с Набу-Ашшуром, он жив? — с тревогой спросил Ашшур-аха-иддин. За этот месяц сын наместника Маркасу стал ему дорог. Надеясь приободрить юношу, на глазах у которого толпа разорвала отца и мать, царевич был с ним ласков и обходителен. Сам Набу-Ашшур спасся чудом, и с того дня ходил черней дождевой тучи. Принц стал брать его с собой на охоту, вместе они объезжали на лошадях позиции ассирийцев, нередко ужинали за одним столом.

— Он удерживает небольшой участок северной стены. С ним две сотни воинов, — доложил туртан. — К нему сейчас не пробиться, но если мой господин пожелает…

Принц упрямо покачал головой. Положение было слишком серьезным, чтобы ради его любимца опрометчиво бросать в бой последние резервы.

— Что с конницей Юханны? Ты ничего не сказал о ней.

Гульят, который надеялся уйти от этой части разговора, чтобы окончательно не разгневать Ашшур-аха-иддина, тяжело вздохнув, закончил доклад:

— Набу-Ашшур захватил северные ворота. Юханна уже собирался войти в город, когда вынужден был развернуться и принять бой с киммерийцами… Наша конница почти вся уничтожена.

Гульят испытывал вину за происшедшее и оттого покорно склонил голову.

Еще одна причина, по которой он чувствовал себя неуверенно, было донесение, что доставил ему Басра незадолго да катастрофы. Туртан не придал ему значения. Он посчитал, что слухи о помощи защитникам Маркасу ложные… и ошибся.

К его удивлению, Ашшур-аха-иддин воспринял последние слова спокойно. Сейчас принца мучало совсем другое: все многочисленные донесения разведчиков, полученные накануне похода, убеждали его в том, что киммерийцы не будут вступать в войну против Ассирии.

— Киммерийцы… киммерийцы, — размышлял он вслух, — чтобы подавить этот мятеж, нам придется переманить их на свою сторону.

7

За шесть месяцев до начала восстания.

Столица Ассирии Ниневия

Вдоль царской дороги, ведущей от северных ворот ко дворцу Син-аххе-риба, по обе стороны улицы стояли самые богатые двух- и трехэтажные дома Ниневии. Однако ни многочисленная вооруженная стража, ни высокие заборы из красного кирпича не внушали грабителям и убийцам такого страха, как имена здешних хозяев — ассирийской знати. Вот почему об убийстве в этом квартале Бальтазару доложили безотлагательно, подняв среди ночи. Он быстро оделся и вышел к своим помощникам, ожидавшим его снаружи.

— И кто посмел поднять руку на Аби-илайу? — скорее размышляя вслух, чем кого-то спрашивая, проговорил начальник внутренней стражи Ниневии. — И убийцы не пойманы?

— Нет, мой господин, — с поклоном ответил сотник Нинурта, немолодой, но еще крепкий духом и телом мужчина.

Они торопились, двинулись неосвещенными проулками, чтобы сократить путь, и меньше чем через четверть часа были на месте.

Около ворот стояли стражники. Бальтазар молча прошел мимо них, взяв с собой внутрь только Нинурту. За свою службу тот поймал, наверное, с сотню грабителей и не меньше десятка убийц.

Трупы рабов — двух огромных арабов, нанятых для охраны, — лежали во дворе. Одному из них перерезали горло, другому всадили кинжал в сердце.

— А били-то сверху вниз, — заметил Бальтазар.

— Да, и убил их один человек. Высокий, умелый, отчаянно храбрый…

Бальтазар постоял, подумал, кивнул и пошел дальше.

Еще один труп — женский — они нашли на лестнице, ведущей на второй этаж. Это была молодая домашняя рабыня, ей тоже перерезали горло.

— Боялись, что закричит? — предположил начальник стражи.

— Да. Хотели все сделать по-тихому.

— Они? Я думал, он был один? — уточнил Бальтазар.

— Двое. Во дворе около калитки два чужих следа. Второй поменьше ростом, и держался он все время сзади, — уверенно заявил Нинурта.

Они поднялись на второй этаж, нашли спальню хозяина дома — купца Аби-илайи. Сам он и его молодая жена были зарезаны прямо в постели, они даже не успели проснуться. Сундуки были открыты, одежда в них перерыта, некоторая выброшена на пол.

— Почему в доме было так мало слуг? Известно тебе?

— Не успел разузнать, мой господин…

Это был уже третий подобный случай. Полгода назад вырезали семью торговца пряностями; даже детей не пожалели — там были мальчики пяти и шести лет. Через два месяца убили еще одного мелкого лавочника, на этот раз только его с женой, правда, они были единственные, кто в это время находился в доме. И вот снова… Убийства в Ниневии случались нечасто, и о каждом из них Бальтазару приходилось лично докладывать царю. Как же он разгневается, когда узнает о смерти купца, с которым лично вел дела не один год!