Хроники Ассирии. Син-аххе-риб. Книга третья. Табал

Седой как лунь коренастый сириец набросился на Варду, когда тот почти залез на стену. Пришлось загородиться щитом, спасаясь от тяжелых ударов топора. Отступить. Лицо врага было страшным — глаза лезли из орбит, а рот рвался от крика. Сила и ненависть, умноженные на отчаяние. Подоспел Или, изо всей силы ударил копьем, но неудачно, древко попало в расщелину и так и осталось в стене. А враг, на беду, оказался проворен и сметлив. Увидев, что новобранец растерялся и стоит перед ним беспомощный, сириец просто столкнул его плечом вниз. Ассириец полетел назад спиной, в воздухе потерял шлем, а упав, размозжил голову о камни.

Варда рассвирепел. Обрушил на врага всю свою ярость. Сириец выронил топор, вынужден был взяться за меч. Зазвенела сталь, посыпались искры. Однако эта ожесточенная схватка продолжалась всего с минуту. Сначала один ассириец вырос справа, затем двое — слева, и три копья одновременно пронзили человеческое тело с трех сторон.

Шимшон вывел свою сотню в городской квартал, прилегавший к участку стены, где появился пролом, и перекрыл одну из улиц несколькими шеренгами копейщиков. Построились. Приготовились к бою. Заслонились огромными щитами. Три десятка солдат остались в резерве.

Можно было передохнуть. Шимшон присел на каменный парапет. Ноги гудели от усталости. Когда такое еще было? Раньше он совершал переходы по сорок километров в день, не обращая ни на что внимания, а тут сдулся после небольшой прогулки…

«Стареешь, брат…» — подумал он.

За спиной послышался голос Таба-Ашшура:

— Не верится, что у нас все так легко получилось? Потери есть, сотник?

— Один. Наш везунчик, — ответил Шимшон.

— Или?.. Ну, значит, не такой уж он и везунчик.

— И не говори, — закивал сотник. — Варду моего спас. Остальные, если даже раненые, то легко. А что у других?

— Семерых потеряли, на весь кисир… Теперь ждем. Я уже выслал гонца, что мы в городе.

Подошел Варда, потягивая вино из амфоры.

— Это еще откуда? — возмутился отец.

— Из соседнего дома. Чего зря добру пропадать.

— Не лучшее время, десятник, — покачал головой Таба-Ашшур.

— Да тут всего-то пару глотков, — оправдывался Варда.

Запрокинув голову, он, очевидно, вознамерился добраться до того содержимого, что покоилось на самом дне сосуда.

— Пьяница, — проворчал Шимшон, брезгливо отворачиваясь от сына.

Рядом внезапно просвистела стрела. Следом — другая. А третья, явившаяся из молочного тумана, прошила Варде горло.

Он замер — слабеющие руки выпустили амфору — пошатнулся, растерянно посмотрел на окаменевшего отца, на своих товарищей, — алая кровь заливала шею, капала на грудь, — взглянул на небо, откуда прилетела смерть, и вдруг увидел, как она приближается снова.

На ассирийцев обрушились сотни и сотни стрел…

3

За пять месяцев до начала восстания.

Ассирия. Провинция Гургум. Город Маркасу

В конце месяца кислим в Маркасу объявился Табшар-Ашшур. Он тайным образом пробрался в город, встретился с уважаемыми людьми, интересовался у них настроениями среди местной знати, а также тем, как часто во дворце упоминается имя Ашшур-аха-иддина или его матери царицы Закуту. Набу-аххе-буллит, наместник Маркасу, проведал обо всем этом, когда Табшар-Ашшура уже и след простыл. Встревожился.

Затем, в первых числах месяца тебет, серым нескончаемым дождливым днем в Маркасу неожиданно прибыли глашатай Шульмубэл и раббилум Мар-Априм. Набу-аххе-буллит обедал, когда ему сообщили об этой новости, и едва не поперхнулся куском мяса, судорожно потянулся за кубком с вином. Если тебя навещают первые лица государства без видимых на то причин, поневоле возьмет оторопь. Однако ж, переборов страх, он принял дорогих гостей как подобает, самолично встретил их у входа во дворец, облобызал обоих и, обнимая, словно старых друзей, повел в свои покои, наводящими вопросами пытаясь выяснить, что стоит за этим визитом. Мар-Априм отшучивался, говорил о местных красотках и замечательном вине, о котором дошла слава до самой Ниневии. Шульмубэл важно и многозначительно отмалчивался.

— Дам вам отдохнуть, а за ужином поговорим о делах, — смирился великодушный хозяин.

Как только за гостями закрылись двери отведенных для них комнат, Набу-аххе-буллит перестал улыбаться и позвал начальника своей стражи:

— Охрану удвоить. Гостей никуда без присмотра не пускать. Всех, кто к ним пожалует, потом доставить ко мне немедля. Спать буду — разбудить!..

За месяц до этого с глашатаем встречался Набу-шур-уцур.

Высокий гость пожаловал в покои Шульмубэла, которые находились во дворце Син-аххе-риба, далеко за полночь. Хозяин ложился рано, а поэтому ждать его пришлось долго. Однако когда он появился — был свеж и бодр, приветливо улыбался, вполне искренне считая гостя своим другом.

— Твой сын здесь? — тепло обняв глашатая, спросил молочный брат царевича.

— Да. Развлекается с новой наложницей. Только и слышу их смех и крики.

— Пошли за ним, он нам понадобится. И пусть принесут что-нибудь из мяса, — Набу-шур-уцур вернулся на мраморное ложе с множеством мягких подушек, поудобнее устроился напротив столика с фруктами и, чтобы хоть как-то утолить голод, отправил в рот несколько ягод винограда. — С утра на ногах, крошки во рту не было.

Пока глашатай отдавал слугам распоряжение, Набу огляделся. В последний раз он был здесь больше года назад, но с тех пор ничего не изменилось — уж в чем другом, а в расточительстве Шульмубэла обвинить нельзя. Никакой позолоты или излишеств… только сверкающий мрамор и толстые ковры. Недаром говорят, что он никогда не брал ни от кого никаких подарков… О сыне такого не скажешь.

— Так что привело тебя ко мне в столь поздний час, дорогой друг? — спросил Шульмубэл.

— Знает ли Табшар о наших планах относительно Табала?

Глашатай, присевший напротив гостя, пристально посмотрел ему в глаза, коротко ответил:

— Нет.

— Это хорошо… Я встречался с ним сегодня во дворце. Табшар сказал, что царь просил его какое-то время не тревожить. Он хочет о многом подумать, привести мысли в порядок.

— Или не хочет никому показывать, что болен, — осторожно подсказал Шульмубэл.

— Вот как, — прищурился Набу. — А я-то думал, что все это грязные слухи, которые распространяют слуги по наущению Закуту.

— Увы, это правда. Болезнь неопасная и жизни не угрожает, однако страдания царю она причиняет, и немалые.

— В любом случае это нам на руку. На кого оставляет двор Табшар-Ашшур, когда покидает дворец?

— Всем в его отсутствие заправляет Ашшур-дур-пания.

— Вот пусть и командует. Почувствует силу. Это его потешит. Табшар пусть скажет, что едет на запад, чтобы лично подобрать древесину для царской ладьи⁷, которую он строит втайне от царя, чтобы сделать ему подарок на день рождения. Пусть запряжет в колесницу самых выносливых лошадей, чтобы за месяц обернуться. Большая свита ему не понадобится. Путь предстоит дальний. В день ему придется делать по несколько переходов⁸.