Хроники Мастерграда. Книги 1-4
Шрифт:
Ранним утром 27 мая на вертолетной площадке приземлился Ми-8. Иван Иванович, изрядно потея под раскаленными лучами солнца и. придерживая рукой шляпу, ее так и норовил унести ветер, нервно переминался рядом. Привычно прикидывал, все ли возможное сделал для строительства. Порученное дело – строительство разреза, он принимал близко к сердцу и любые препятствия на пути к цели воспринимал болезненно. Выходило, что упрекнуть себя не в чем. Заодно по кулацкой своей сущности решал, что можно выпросить для ускорения стройки. На шаг позади ожидал Александр. Едва бешено вращающиеся винты перестали сотрясать тушу вертолета, и густая пыльная пелена осела, открылась дверь, из нее упала лестница. Первым спустился Соловьев. Следом на землю спрыгнули заместители. Опасливо – полный,
Соловьев подошел, протянул ладонь начальнику разреза. Рукопожатие было крепким. Немного позади, слегка расставив ноги, прочно утвердившись на земле, словно не собирался отступить и на миллиметр, с каменным лицом стоял молодой офицер. Глаза мэра сощурились, почти физически укололи. Длинный, худой, в застиранной полевой форме, взгляд недобрый. И этого в мужья моей наследнице? Да таких в базарный день пучок за пяточек!
Поздоровался и с ним.
– Показывайте, что тут у вас!
Начальник разреза огладил короткую гномью бороду, солидно кивнул и пригласил гостей пройти за собой. Впереди, как здешний хозяин, двигался Иван Иванович, за ними Соловьев, дальше – оба заместителя. Александр – последний, и это хорошо, так никто не мог видеть обуревавших его эмоций. Вот он будущий тесть. И что делать? Дать в морду будущему родственнику? И гарантировано попасть под суд, да и с военной карьерой придется распрощаться. И все это без всякой гарантии, что препятствие между ним и Олей исчезнет.
Или броситься на шею с криком: «папа». Ага… после того, как Соловьев организовал его избиение, не очень-то хочется.
В дальнем углу укрепления, у самой стены, посреди островка степных трав, над свежими земляными холмиками стояли два креста из дуба, крепкого и тяжелого.
Утренний, но уже жаркий ветер скорбно шуршал багровыми букетами увядших степных тюльпанов у их оснований.
На не успевших потемнеть на солнце деревянных крестах свинцового цвета краской даты рождения и смерти, у обоих погибших попаданцев – 1689 год. Мэр подошел, помолчал у могил. Петелин стоял позади, скорбно глядел на последние прибежища бойцов.
– Царство вам небесное пацаны, – Петелин сказал негромко и с горечью.
Мэр обернулся, смерил офицера взглядом.
– Не рассусоливай старлей, это война, а войны без потерь не бывает! – бросил резко и отвернулся.
Потом коротко поклонился могилам и поднялся на стену форта. Долго и со странным выражением лица разглядывал в бинокль следы отгремевшего сражения. Одно дело читать отчеты о нем, совсем другое – увидеть собственными глазами зловещий, обгоревший лес, весь в черных проплешинах мертвой, обуглившейся земли, почувствовать горький запах гари и смерти.
Потом приехали на карьер. В сопровождении свиты, с настороженным лицом прошелся. Ну, что они без его руководства натворили? Оказалось, что не все так страшно, как предполагал. В сущности, казахи мало что успели испортить. Технику поцарапали – так это мелочи. Вместо непригодных к эксплуатации палаток и тентов, остатки отправили в переработку, собрали новые. И, главное, все готово к добыче угля. Наконец, покачал головой и, повернувшись к сопровождавшим, благодушно бросил:
– Изрядно… Молодцы. Нужно помочь с чем-нибудь?
– Спасибо, Виктор Александрович, но думаю справимся своими силами, осталось только разобраться с двумя бульдозерами, думаю, завтра заведем их. Вот только вахтовка, ее только в разборку, спалили, ироды! – с нескрываемой горечью поизнес Иван Иванович.
Соловьев понимающе кивнул:
– Ждите, послезавтра придет конвой, будет вам новая вахтовка…
На обратном пути в форт Соловьев самодовольно улыбался. Ему есть чем гордится. Оставалось только дождаться пока дойдет железная дорога и можно отправлять первый уголь в город. И все это благодаря его мудрому
руководству!Оглушительный рев среднеазиатских труб, возвещавший о прибытие казахского хана, хотя и ожидался, но застал врасплох. Соловьев, в окружении свиты ожидавший у стен форта, от неожиданности вздрогнул. В глазах плеснулось недовольство и тут же исчезло. «Да чтоб вас!» – тихо ругнулся про себя и поднял к глазам бинокль.
Тауке-хан прибыл на переговоры по-азиатски пышно. Из густых зарослей с противоположной стороны реки появились, сверкая на солнце сталью и железом доспехов, девять всадников. В руках трепетали на ветру белоснежные флаги с неразличимой на расстоянии картинкой. Следом колонной шли тридцать человек в нарядных, голубых халатах. А позади них на необычайной красоты гнедом скакуне с белой звездочкой на лбу, завязанными в узлы гривой и хвостом, ехал хан в атласной белой шубе на соболях. Дальше, на конях не хуже, толпой рысили беки и султаны свиты, в халатах с золотыми и серебряными узорами. Чистейших кровей племенные скакуны от избытка резвости грызли стальные удила, пританцовывали. Позади, не отставая ни на шаг от хана и приближенных-охрана, из верных батыров и телохранителей – нукеров.
Ханская ставка – огромная белая юрта, украшена с варварской пышностью. На стенах – драгоценные ковры из далеких стран. На полу – узорные ширдаки, покрытые шкурами барсов, тигров и медведей. Хан, поджав словно прорубленные топором злые губы, сидел впереди расположившихся по-турецки придворных беков и султанов. В узких глазках ничего не разобрать.
Два часа прошли в представлении участников и взаимных претензиях, только немного замаскированных восточными славословиями. Договорились только, что за беспрепятственный пропуск орды в степи хан заплатит по десять голов скота за каждого воина. Хотя насилие – плохой аргумент для обеспечения верности слову, Соловьев уже готов был плюнуть на все перспективы заключения торгового договора и аренды мест месторождений и силой добиться своих целей. Сложность была в том, что стоит кочевникам откочевать подальше, где гарантия, что они станут соблюдать вырванные силой обещания?
Наконец, добрались до сути дела. Хан повелительно махнул рукой. Бесстрастный и неподвижный, подобно степному божку, каких бесчисленно разбросано по курганам бесконечной Великой Степи, визирь по имени Абулхаир, ожил. Из халата появился пергаментный свиток, расстелил его на ковре между своим повелителем и повелителем непонятных русских. Это оказалась карта. Соловьев и оба его заместителя нагнулись. Хан отчертил ногтем место на краю:
– Эта река на день пути к северу издавна принадлежала племени табын, а вы самовольно построили здесь крепость, – помолчал и закончил угрожающе, – Это земля казахов. Повелеваю вам, уходите. Уходите мирно, пока разрешаю.
Придворные одобрительно зашушукались.
Соловьев пристально взглянул в желтоватые, суровые глаза повелителя казахов. Умный и жесткий взгляд узких монгольских глаз подтверждал характеристику хана, как твердого и умного правителя. Согласно справке, Тауке-хан популярен в народе, жесткий и властный, сумел подавить междоусобную рознь и объединить под собственной властью большинство родов Степи, и, самое главное, прагматичный политик, понимающий выгоды торговли и мирного сосуществования, к тому же больше всего обеспокоен противостоянием джунгарам.
По лицу Соловьева пробежала саркастическая усмешка. Ответил жестко, собирая напряженные и глубокие морщины у рта, впиваясь взглядом в каменно-спокойное лицо хана:
– Это земля наша! Не вам, побежденным, решать чья она! А если что-то не нравится, ну что же, продолжим войну и тогда ни один воин назад в степи не вернется.
После перевода бурный гнев ударил в голову Тауке-хана, глаза налились кровью. От далеких предков вокруг казахская земля! В юрте повисла угрожающая тишина, вдалеке нудно тарахтел движок электростанции. Донесся далекий собачий брех. Рука хана невольно сползла к рукояти длинного, изукрашенного алыми рубинами, хорасанского кинжала, подвешенного к поясу, но так и не коснулась его, в последний момент он удержался от опрометчивого поступка.