Хроники новуса

А еще я наконец узнал verbum, который давали новусам в первый день, и слова на самом деле были на истинном языке. «Revelatio veritatis illuminat animam», что означает «откровение истины освещает душу». Но их даже проговорить трудно, а уж укреплять ими свой дух и вовсе невозможно. Отчимовы слова были хотя бы понятны.

На вечернюю трапезу я побрел, почти не разбирая дороги, повторяя про себя урок, а едва сел за стол, как меня оттуда вышвырнули.

— Черни не место за столом! — сказал один из моих новых собратьев.

Он выделялся меж прочих своими немалыми летами. Почти всем новусам было от пятнадцати до двадцати лет, а этому в последний день Пробуждения стукнуло никак не меньше двадцати пяти. Пока все знакомились, я краем уха подслушал, что в культ обычно отправляют третьих-четвертых сыновей из рода, а значит, незачем их держать дольше положенного. А этот дядя родился первенцем, и его готовили в наследники, но он слишком зарвался, разгневал отца. Я не совсем понял, чем именно, то ли обидел мачеху, то ли наоборот слишком приголубил, и его отправили в культ.

— Пусть ест на полу, как и полагается дворовой псине!

— Брат Фалдос, он ведь теперь тоже новус и наш брат, — вступился за меня Ренар.

— Мне такие братья не нужны! Я слышал, что род Эльмгартен славен своей гордостью. Судя по всему, молва врет.

Ренар побагровел:

— Если бы мы были не в культе, я бы вызвал тебя на поединок чести!

— Не дорос ты еще до таких поединков. Кем ты был? Оруженосцем? Или вовсе пажом? — Фалдос отвернулся от Ренара и посмотрел на меня: — Слушай ты, псина, отныне будешь есть на полу!

Если бы нас, как и раньше, кормили кашами, то я бы спокойно поел из своей миски и без стола. Мне не привыкать. В доме Воробья меня кормили с ложки, да и потом мы все ели, сидя на своих одеялах, столом так и не обзавелись. Вот только сейчас в мисках подавали лишь похлебку, а остальное стояло в общих котлах, и каждый накладывал себе сам.

Слуга молча подал мне мою миску, поставил возле кружку и ушел. Я съел похлебку, но живот уже привык к обильной пище и просил еще. Вряд ли Фалдос позволит мне наложить из общего котла рагу! Потому я решил подождать, пока все наедятся, чтобы взять остатки.

За столом было тихо. Время от времени мои новые собратья оглядывались на меня, в их глазах я видел не злорадство, а страх. Они боялись оказаться на моем месте. Под конец, когда все собрались уходить, Фалдос бросил:

— Хорошая псина. Может, и не сдохнешь так быстро!

* * *

На следующее утро слуга принес еще один наряд, хвала древу Сфирры, не балахон и не женское платье, а удобные штаны, еще одну рубаху и плотно прилегающий к телу гамбезон, пошитый из двух слоев с волосяной прокладкой. Обычно гамбезоны носят под доспехами, но небогатые воины носят их и вместо брони. В нем удобнее размахивать палкой, да и получать удары будет не так больно. Теперь у меня столько одежды, сколько не было ни разу в жизни!

От радости я почти и забыл вчерашнюю обиду, но едва вышел из кельи, как мне напомнили.

— Вот, значит, где псина живет. И чепрак у нее новый! Мне это не нравится.

До этого я не держал обиды на Ренара, ведь он ничего дурного мне не сделал, и на Фалдоса не злился. Они ведь и впрямь благородные! Если бы кто-то из них приехал в нашу деревню, мы все кланялись бы до земли и носа из пыли не вынимали. Они могли войти в любой дом и выкинуть жителей на улицу, чтобы переночевать под их крышей. Благородные, как и новусы, получают всё, что пожелают. Одного их слова довольно, чтоб тебя запороли до смерти.

Немудрено, что благородные не желают есть за одним столом с простолюдином. Если б не культ, так я бы даже не подошел к ним столь близко. Новус я теперь или нет, но кровь-то во мне течет обычная.

Но когда Фалдос велел снять гамбезон, я не послушался. Я впервые надел что-то поистине великолепное и удобное, мне нравилась гладкость нижнего слоя и прочность верхнего. Если я отдам гамбезон, они же его украдут или попортят!

— Снимай! Не хочу, чтобы чернь ходила в той же одежде, что и я!

— Культ дал, культ пусть и забирает, — не отрывая взгляда от полу, пробурчал я. — Тебе не дам.

— Ты на кого тявкаешь? — разозлился Фалдос.

Я мельком глянул на «собратьев». Не всем им это зрелище приходилось по вкусу, но некоторые захотели подсобить Фалдосу, подскочили ко мне, я уже приготовился бить так, как учил Ломач.

— Почему до сих пор не в зале? — раздался окрик брата Арноса.

— Да вот, надо поучить одну псину… — вальяжно ответил Фалдос и тут же согнулся от боли.

Брат Арнос едва коснулся его живота, а звук был, словно молотом по бревну ударили. А ведь Арнос едва ли старше Фалдоса и телом хлипок с виду, не чета ражему да могутному благородному.

— Да будет сие вразумлением для всех вас, новусов, ибо отныне вы все равны. Мы, невзирая на звания и достоинства, именуем друг друга братьями, лишь магистра почитаем как владыку. Призываю вас относиться друг к другу с должным уважением!

Фалдос, отхаркавшись и отдышавшись, сдавленно просипел:

— А ведь ты, брат Арнос, из простолюдинов! Потому его и защищаешь.

— Для тебя важнее осознать, что я уже не новус, но адептус. Выше тебя по званию в культе. Извольте следовать за мной!

В комнате с оружием брат Арнос всех разделил на пары и велел по очереди бить друг друга палками. Треск поднялся такой, будто в лесу деревья валят. И сразу стало понятно, кто силен в фехтовании, а кто слаб. Благородные не просто махали палками, а умело рубили, уворачивались да отбивали удары. Особенно выделялся Фалдос, который сразу загнал напарника в угол и принялся избивать.

Со мной, как и прежде, встал в пару брат Арнос.

— Бей изо всех сил! — велел он.

И я ударил что было мочи. Не так уж моя душа и спокойна, как я думал. С каждым замахом, с каждым шагом злость пробуждалась во мне, злость и обида, и вскоре моя палка разлетелась на куски.

— Ты бьешь неразумно, — тихо сказал Арнос. — Силы прикладываешь много, а толку с того мало. Любой благородный повалит тебя в один миг, и не потому что сильнее, а потому что его учили, как бить. Гляди и повторяй за мной.