Хроники новуса

Я скинул с себя одежку, немного подумал и снял нижнюю рубаху.

— Несладко? Я к сладостям непривычен, чаще жевал одну горькую редьку.

Повернулся к нему спиной и ушел. Пусть полюбуется на мои шрамы!

За дверью меня встретил сырой туман, сквозь который почти ничего не было видно. Я медленно пошел вперед, касаясь стены рукой, и через несколько шагов увидал вырубленную прямо в полу яму, такую ровную яму шага три в ширину и шагов пять в длину. Она была заполнена горячей водой, судя по тому, как оттуда поднимался пар. В яме уже сидел благородный парнишка и натирал себя ароматной жижей.

— Ты! Не лезь сюда! Сначала я помоюсь! — велел он.

Поначалу я подчинился. Голос у него был такой, будто никак нельзя ослушаться, будто он всю жизнь только и делал, что приказывал другим. Но, постояв на прохладном сыром полу, я подумал, а с чего бы? Он только что пришел в культ, и я тоже, он просидел неделю в келье на каше, и я тоже. Если бы он был в своей богатой одежке, я бы, может, видел в нем знатного человека, но сейчас он в одной лишь рубахе! И я уже приметил его белые тощие ноги, как у ощипанного цыпленка.

У нас ведь в деревне как? Если ты здоров, так пашешь с утра до ночи в поле, а значит, черен от солнца, только хворые да убогие сидят по домам. Потому бледная до синевы кожа вызывала у меня лишь жалость да брезгливость. Мало ли какую хворь от такого подхватишь?

Так чего мне, убогого слушаться? И я прыгнул прямо в яму, расплескав воду. Ох, горячо! За всю зиму я ни разу толком не мылся, лишь протирал себя водой с уксусом — и чисто, и вши от запаха бегут.

— Куда полез? Сказал же подождать! Пошел вон! — возмущенно закричал благородный.

— Я тебе не слуга. Брат Арнос сказал помыться, вот я и моюсь.

Я потер плечо, и на коже сразу собрались крупные серые катышки грязи. Возле ямы лежало всякое нужное для мытья: и пустые кувшины, чтоб поливать голову, и миска с той самой ароматной жижей, и несколько скребков, и соломенные мочалки.

— Знаешь ли ты, кто я? Из какого рода?

Я щедро хватанул жижу, растер по телу, а потом скребком прошелся по коже, счищая грязь. Вода вокруг меня помутнела. Смотреть на дворянчика мне не хотелось, потому я повернулся к нему спиной. Он сразу же заткнулся.

Помывшись, мы вернулись в комнату со скамьями, обтерлись простынями да оделись в свое чистое. Я поежился из-за богатого платья благородного, захотелось опустить взгляд да скукожиться, чтоб занимать поменьше места. Брат Арнос повел нас обратно всё теми же коридорами. Я надеялся, что мы идем в трапезную или, на худой конец, в кельи, куда слуга принесет привычную кашу, но вместо того нас привели в большущую комнату с высоченными потолками. Там вдоль стены лежало в деревянных стойлах всяческое оружие — от простой палки до дорогих мечей, на другом конце прямо из пола вырастали столбы в человеческий рост, некоторые из них были покрыты сверху донизу зарубками.

— Наш культ именуется Revelatio, — сказал брат Арнос, — что в переводе с истинного языка означает «открытие». Это знание доступно каждому, кто находится за стенами нашего замка. Но что же именно мы стремимся открыть? Наш предок, основатель культа, великий Брадос говорил, что мы раскрываем божественное внутри человеческого и тем самым стремимся стать более совершенными, более разумными и более чувствительными. Наш мир существует благодаря гармонии трех субстанций: телесная — corpus, словесная — verbum и духовная — spiritus. Каждый, кто решается вступить на путь открытия, нуждается в этих трех субстанциях. Verbum мы вам уже дали, corpus — ядро кровавого зверя — тоже, а spiritus зависит исключительно от ваших усилий.

Незнакомые слова сбивали с толку, отчего я понимал едва ли половину от сказанного.

— Позвольте поведать еще один секрет, известный лишь членам этого благородного культа. Ядро кровавого зверя даровало сырую силу, ныне скрывающуюся в ваших телах. Однако, если останетесь бездействующими, эта сила утечет, не принеся никакой пользы. Лишь через страдание, терпение и упорство вы сможете слить эту силу с собой, обретя истинную мощь и величие. Если будете поднимать тяжести, то ваше тело обретет изрядную мощь. Если же будете принимать удары, то станете крепче, а ваша кожа обретет твердость. При занятиях бегом, прыжками и лазанием станете более проворными и ловкими. Однако все это следует исполнять до полного изнеможения, до потери сознания и до последнего издыхания. Лишь таким образом corpus сольется со spiritus и станет единым с вашим телом.

Я всё еще пытался понять, о чем говорил брат Арнос, как в комнату вошли два человека в черных одеждах. В руках они держали длинные палки, обмотанные тканью.

— И начнем мы с укрепления тела.

Глава 27

Едва человек с палкой приблизился, как мне стало не по себе. Сразу вспомнилось, каким я был беспомощным возле позорного столба, как боялся удара, как замирало сердце от свиста плети, как вспыхивала боль и никак не угасала. Я сжался в комок и отшатнулся. Казалось, вот-вот услышу смех, веселые посвисты, радостные крики. И тут он ударил.

Палка бессильно отскочила от моего плеча. Даже Пятка била больнее! Я по привычке почесал ушибленное место. И это всё? И вот от этого я должен стать крепче? Человек в черном ударил сильнее — я отмахнулся от палки.

— Не уклоняйтесь и не бейте в ответ. Принимайте каждый удар своим телом! — сказал брат Арнос.

Я глянул на дворянчика. Тот держался неплохо, почти не морщился, лишь подергивался перед ударом, будто хотел ответить да сдерживался. Я тоже сцепил руки и молча принимал удары то на спину, то на грудь, то на бока. Небольно! Может, потому удары от Ломача в последние дни стали такими легкими? Не потому что он ослаб, а потому что я осильнел?

Вскоре брат Арнос остановил побойщиков и спросил у дворянчика, как его звать. Вернее, он спросил это иначе, позаковыристей, но я всё ж догадался.

— Ренар из рода…

— Мне твой род не надобен, отныне ты просто брат Ренар. Изволь же поведать, брат Ренар, было ли это ядро твоим первым? И готов ли ты поклясться в истинности своих слов милостью древа Сфирры?

— Это было первое ядро, клянусь милостью Сфирры!

— Редко кто может встать на следующее же утро! Я такое вижу впервые.

— Отец и братья готовили меня к этому дню. Денно и нощно я фехтовал, ездил верхом и бегал с тяжелым грузом. Боль была немалой, но слова, данные тобой, помогли вынести ее и дотерпеть до утра.

Я прямо зауважал дворянчика. Впрочем, в мыльне и через мокрую рубаху были видны его широкие плечи да крепкое подтянутое тело. Остальные вроде порыхлее, потому и не смогли встать. Погодь! Но я-то не дворянчик, я сызмальства работаю, почему тогда мне пришлось так тяжело в первый раз? Или крестьянский труд легче, чем махать мечом?