Хроники новуса

Пятка расплакалась, взмолилась, чтоб вернули хотя бы несколько монет, но ее еще раз пихнули и велели выметаться прочь.

— В Сентиморе такие не надобны. Еще, не приведи Сфирра, хворь притащут. Кто только их пустил?

Мы поплелись дальше, худенькое плечико под моей рукой вздрагивало, будто от еле сдерживаемых рыданий. Камень под ногами сменился на две колеи. Я открыл глаза, но оборачиваться побоялся. Вдруг Колтай смотрит? А слепцу с чего бы оборачиваться?

— Долго еще ковылять? — сквозь зубы спросил я.

— Как с холма сойдем, так можно выпрямиться, — тихо ответила девчонка.

— А дальше ты как?

— Обойду и войду через другие ворота. До темноты бы успеть…

Ну да, на ночь ворота закрывают, и тогда ей придется ночевать за городскими стенами.

— Я перед тобой в долгу.

— Отдашь чернушками, — хихикнула девчонка.

Вскоре Пятка сказала, что можно распрямиться. Я с наслаждением разогнул спину, поводил плечами, перевесил мешок иначе, а то он перевешивался на одну сторону, соскреб с носа восковые потеки и содрал с головы хламиду. Оглянулся — городские стены виднелись, но в воротах уже ничего было не разглядеть.

— Ну, спасибо. Как ты меня нашла-то?

— Мы все тебя выглядывали, едва услыхали про Угря. А Сверчок еще до той вести видел, как ты из дому с мешком выбирался.

Стало совестно, что я так редко заглядывал к Воробью, что не навещал, не помогал. Да, они меня почти выгнали, особенно старалась Пятка, но ведь не выгнали же, выходили после плетей, пусть и за серебрушки.

— Нюни не распускай! Лучше глянь, как они мне платье порвали! Хорошее еще платье было, до следующей зимы бы сгодилось, — Пятка подергала за разорванный до пояса ворот, из-под которого виднелась синюшно-бледная кожа.

— Новое себе купишь! Да покрепче, чтоб не рвалось так легко, — улыбнулся я.

Скинул мешок, порыскал внутри, вытащил завернутые в платок монеты и, не глядя, сунул их Пятке. Я по-прежнему носил деньги при себе, рассованные по разным местам, и твердо знал, что тут серебрушек не было, зато медяков почти с пять десятков. Хватит и на платье, и прокорм.

— Как вернусь в Сентимор, покажешь новый наряд!

Пятка попыталась пнуть меня в лодыжку, но промахнулась. Ее больше заботило, куда пристроить толстенький узелок с монетами так, чтоб его не было видно.

— Иди, Хворый! И лучше б тебе не возвращаться! Колтай тебя враз прирежет!

Глава 25

Культ — это… что-то невообразимое! Я-то думал, что тут будет небольшое поселение, только дома не из дерева, как в деревне, а из глины, как в Сентиморе, или из камня. Новусов-то раз-два и обчелся! Сколько их должно быть? Ну, десятка три-четыре. Разве им нужно много места?

Потому по дороге я невольно ухмылялся, глядя на проезжающие мимо повозки: всех в культ не возьмут. В первый вечер я шел один, а вот на следующее утро меня начали нагонять богатеи на лошадях и в каретах. И из окрестных деревень по одному или по двое пешком отправлялись во взрослую жизнь вчерашние подносители даров. Некоторые шли налегке, с небольшим узелком, где, скорее всего, лежал свежевыпеченный материнский пирог, а другие тащили огромные мешки со скарбом. Хотя на дорогу вышли не только юноши, вроде меня, но и мужи с тремя десятками лет за плечами. Никто ведь не говорил, что менять жизнь можно лишь после пятнадцатого дня Пробуждения!

Большинство шли молча, твердо зная, куда они идут и чего хотят, но были и те, что оставили родные деревни безо всякой цели, и вот они приставали с расспросами ко всякому, кто их не прогонял.

— Эй, здорово! Погодь, да погоди ты! — набросился на меня один из подобных парней.

Он подходил к каждому, кого видел, даже бежал, чтоб нагнать тех, кто впереди. Мне такие были не по душе. Повидав трущобы Сентимора вблизи, я опасался излишне дружелюбных и разговорчивых людей, слишком часто они втирались в доверие лишь для того, чтоб разузнать побольше, а потом обобрать самим или навести кого-то другого. В каждой таверне сидел хотя бы один такой веселый парень, который сразу примечал новеньких, угощал пивом, делился последними новостями, выспрашивал, по какой надобности те прибыли. Нередко эти сведения отправлялись к Угрю, а потом мы с Колтаем приходили в гости.

— Ты чего такой угрюмый? Вдвоем дорога вдвое короче будет. Меня Вельтом звать, а тебя?

— Иди к долгору!

— Да ладно тебе! Я вот плотник, хочу найти место. В нашей деревне плотник еще не стар, к тому же у него трое сыновей, потому он согласился меня учить взамен на то, что я уйду после дня Пробуждения. Хочу попасть в культ.

Тут я не удержался и открыто взглянул на попутчика. Культ? Зачем ему, к долгору, культ? Он же сам сказал, что плотник. Парень в ответ уставился на меня, радостный и глупый, как новорожденный теленок.

— В культ? — переспросил я.

— Ну да, в культ.

В культ. Может, я чего не знаю? С каких пор в культ может прийти всякий? Я ведь вызнавал в Сентиморе, туда даже богатых юнцов брали неохотно. Все говорили, что новусом стать непросто, даже крысолов. Я, скорее всего, ради этого человека убил, пусть не самого хорошего человека, но всё же… Может, этот ученик плотника попросту дурачок?

— В культ, — еще раз повторил я. — Который Ревелатио.

— А других тут нету. Ты там был? Я вот уже третий раз иду! Правда, тогда я на ярмарку ходил, а сейчас насовсем.

Ярмарка… Видать, я вовсе неверно думал о культе. У них даже ярмарки бывают!

Вельт, так и не дождавшись моего ответа, помчался дальше, высматривая, с кем бы еще завести разговор, а я шагал и думал, что же такое — культ. Ну, помимо того, что там клепают новусов.

И под конец третьего дня я увидал его.

На широком плоском холме, который больше походил на приподнявшуюся волну, в двух кольцах крепостных стен ощетинился десятками остроконечных башен город. Вплотную к стенам подступали обычные крестьянские дома, а от них длинным шлейфом тянулись пашни, огороды, сады… Дорога к крепости петляла меж полями и упиралась в ворота меж двумя высоченными до небес башнями, будто бы слитыми воедино. Массивные зубцы на стенах, плотно подогнанные камни, узкие, едва заметные бойницы поверху — всё это говорило о неприступности города. У меня язык не поворачивался назвать его просто культом.

Дорога вскоре подвела к неширокому каменному мосту, который заманивал прямиком в темнеющий провал в стене. Ворота города были открыты! Повозки, всадники, путники исчезали в том проёме, а назад уже не выходили.

Я задрал голову, пытаясь увидеть верхушку башен. Это сколько же камня ушло, чтобы построить эдакие стены! А сколько труда? Много ли людей сюда созвали? Не могут обычные человеческие руки сложить вот такую громадину!

Меня подтолкнули в спину, и я поспешил за остальными внутрь стен. Стражники в хорошем железе с головы до ног, со сверкающими копьями и шлемами, даже не глянули на нас, пустили так, безо всякой платы. Вряд ли культ столь же гостеприимен всегда. Наверняка сюда можно войти так легко только неделю после дня Пробуждения или около того.

Внутри тоже всё сложено из камня — стены, дома, дороги. Сточных канав не видно и поганых запахов не слышно, а везде чисто! Вот только куда идти? Я пошел вслед за путниками. Уже темнело, и я уже не успевал отыскать нужное место да поговорить с главой культа, потому, приметив свежий пучок сена на одном из домов, направился к нему. Здесь есть даже таверны, а в тавернах наверняка есть еда и место для ночлега. Так оно и оказалось. Таверна как таверна, разве что цена была побольше, чем в Сентиморе. Вдвое больше.