Хроники Обетованного. Клинки и крылья

Однако выяснилось, что женщина-боуги, похожая на стройного мальчика, не намерена откладывать разговор до утра.

Внутри было уютно и очень славно; Тааль радостно отметила про себя, что новая обстановка после дней в Молчаливом Городе уже не так сбивает её с толку. Впрочем, радость сразу сменилась тревогой. Сколько ещё ей предстоит исказить в себе, чтобы совпасть с новой ролью и помешать тауриллиан? От чего ещё из ценностей и представлений майтэ она должна отказаться?..

Домик Даны, одной из стен приросший к дубу и совсем крошечный снаружи, оказался просторным. Входя, Тааль пригнулась, чтобы не стукнуться затылком о притолоку, но потом с удивлением обнаружила, что может полностью выпрямиться. Снова магия?..

В очаге трещал огонь - не такой, как в доме Фиенни, а почему-то зелёный. На полках над ним блестели отчищенные горшочки и плошки. Платяной сундучок стоял между двух кроваток - маленьких, будто бы детских; ковёр на полу, кажется, был каким-то немыслимым образом сплетён из сухих листьев. Узкая приставная лестница вела на второй этаж или, может быть, на чердак; её перила зеленели от вьющихся побегов. Огромная кувшинка в углу, кажется, заменяла стол: по крайней мере, на её лепестках лежали свитки и вощёные таблички, испещрённые знаками. Тааль уже от входа узнала письменность кентавров. От сияния двух светлячков, беззвучно скользивших под потолком, кувшинка казалась такой белой, что начинали слезиться глаза.

– Проходи, не бойся, - сказала Дана, прикрывая за собой дверь. Она вроде бы осталась спокойной и весёлой, но уши под ёжиком воинственно встопорщились.
– Здесь ни один возвращенник тебя не достанет.

– Они не обидятся?
– спросила Тааль, осторожно выглядывая за окошко, на залитую лунным светом поляну.

– Нет, - махнула рукой Дана.
– Посмотри сама, если хочешь. Они уже и думать о нас забыли.

Действительно, пиршество продолжалось: Большой Ли, потирая руки, пододвинул к себе блюдо орехов, Черепашка задумчиво выкладывала из камушков разноцветные узоры, да и красноволосый Лорри уже совсем не казался пугающим. Вскоре снова завизжала музыка, и на этот раз боуги, звонко переговариваясь, начали выстраиваться вокруг пня в хоровод - так и замелькали их зелёно-золотые костюмчики. Маленькая взъерошенная сова, вылетев из чащи, доверчиво ухнула и уселась прямо на плечо Бригхи.

– А Ваш сын?
– смущённо кашлянув, Тааль отошла от окошка.
– Вы не позовёте его?

– Зачем?
– боуги по-мальчишески повела плечом, щёлкнула пальчиками, и на одной из кроватей тут же раздвинулся полог.
– Пусть повеселится, нечасто ведь бывает такая ясная ночь... Бригхи едва исполнилось двести восемьдесят, ему рано участвовать во взрослых беседах.

– Да уж, это точно, - проворчал кто-то на кровати, и Тааль увидела боуги-мужчину с полудетским заспанным лицом. Он свернулся клубком на одеяле из утиного пуха, подтянув колени к груди; рядом лежала объёмистая книга.
– Разве обязательно было будить меня, золото моё червонное?.. Что за великаншу ты привела?

– Это не великанша, а превращённая майтэ, Тааль-Шийи, - Дана решительно потянула на себя одеяло и встряхнула его, заставив боуги подскочить.
– Та самая, которую ждут не дождутся наши бессмертные... И тебе пора бы встать, Вирапи: солнце давно зашло.

...Потом они сидели за столом-кувшинкой: по безмолвному повелению Даны её лепестки раскрылись и стали шире. Затем откинулась крышка сундучка, и из него, хлопая углами, вылетела вышитая скатерть. Следом за ней почему-то вылез крупный ёж; он явно проголодался и пофыркивал в поисках не то позднего ужина, не то раннего завтрака. Тааль только успела умилиться, а подвижная Дана уже бросила ежу кусок рассыпчатой булки, которую непонятно откуда извлекла.

– Давайте-ка садиться!
– предложила она, по-мужски угловато изгибаясь, чтобы дотянуться до плошек, наспех всунутых куда-то в глубины полки. Чтобы перекричать дудочки и барабаны, всё громче верещавшие снаружи, Дане приходилось почти кричать.

– Предстоит важный разговор.

Всё это время Вирапи, сидя на кровати, позёвывал и тёр глаза, но не забывал исподтишка наблюдать за Тааль. Она стояла, растерявшись и не зная, сумеет ли чем-то помочь: с такой скоростью и бесшумной грацией двигалась Дана, накрывая на стол-кувшинку.

– Всегда она так, - вяло вздохнул Вирапи, обращаясь к Тааль.
– Вобьёт себе что-нибудь в голову, и её уже не остановить... Лучше сядь: она только злится, когда ей мешают.

Вирапи, однако, тоже поучаствовал в приготовлениях: пальцем с длинным изогнутым ногтем (честно говоря, больше похожим на коготь) начертил в воздухе что-то вроде бутылки. Навстречу ёжику по сухо шуршащему ковру сразу метнулась миска, и кто-то невидимый щедро наполнил её молоком.

По-кошачьи подрагивая острыми ушами, Дана поставила на стол горшок с золотистым маслом. Рядом по щелчку её пальчиков очутилось блюдо, до краёв наполненное нарезанными ломтями хлеба, который теперь для Тааль стал знаком всего человеческого. Чайник тоненько засвистел, и боуги-хозяин одобрительно посмотрел в его сторону.

– Сегодня быстро, - отметил он. Дана закатила глаза с непередаваемым выражением - будто грамотей в кругу тупиц-односельчан...

Как-как?..

Тааль замерла, вжавшись в резную спинку своего стула. Это снова была не её мысль. Такое сравнение - вне горизонта её жизни, её памяти. Неужели сознание ученика Фиенни упрямо продолжает вторгаться в её сознание?..

– Но разве?..
– начала она, чтобы отвлечься. Женщина-боуги фыркнула, не дав ей договорить, и бережно сдвинула крышку горшочка.

– Вирапи верит, что его дедушка заговорил чайник, и тот с тех пор различает плохих и хороших гостей. Для тех, кто приходит с честными намерениями, закипает сразу, а остальных заставляет ждать.

– А Вы не верите?
– спросила Тааль, наблюдая, как супруга Вирапи отмеренными движениями размазывает масло по хлебу. Морщинки на её широком лбу разгладились, а глаза благоговейно засияли. Она не пользовалась магией - видимо, из-за явно особого отношения к маслу в деревне боуги.
– Таких заклятий не существует?

– Существуют, конечно, - проворчал Вирапи, без прикосновений к чашке подвигая её к себе.
– Сколько угодно. Просто ей кажется, что тогда чайник вообще бы никогда не свистел... Так ведь, ненаглядная моя?

Сердито покосившись на него, "ненаглядная" с ожесточением плюхнула на очередной кусок двойную порцию масла.

– Я не верю в чьи бы то ни было добрые намерения, пока мы здесь - разумеется, речь не о присутствующих, - отчеканила она.
– Повторяю в триста тридцать восьмой раз.

– Триста тридцать девятый, - поправил Вирапи.

– Триста тридцать девятый, - исправилась Дана. Уточнение определённо не показалось её неважным.

Оба помолчали. Чайник, разумеется, сам описал круг над лепестками кувшинки (свитки и таблички Дана бесцеремонно сбросила на кровать), и через несколько секунд Тааль уже вдыхала пахнущий травами пар. Странно: она будто бы не уходила из дома Фиенни, и в то же время - всё здесь было совсем иначе.

– Так, значит, это Вы позвали меня?
– спросила Тааль, глядя на Дану поверх чашки. Её клонило в дремоту, но сон по ночам, кажется, среди боуги не поощрялся.