Хроники Обетованного. Клинки и крылья
Шрифт:
– Довольно-таки, - осторожно согласился Альен. Мысленно он делал ставки на возможную реакцию. Проверить на уязвимость бессмертного - когда ещё предоставится такой случай?..
Но, уже к его разочарованию, Поэт с новым смехом поднёс перо к мраморному фундаменту портика.
– А мне нравится, - сказал он.
– Знаешь, что самое страшное в бессмертии при отстутствии перемены мест, Альен Тоури?.. Нет, не одиночество. Скука. Вот мы и развлекаемся - каждый так, как умеет...
Он написал строку на фундаменте - Альен успел разглядеть тонкую вязь из непонятных знаков, - и мрамор беззвучно
В тот же миг в портик хлынула стая бабочек; потом он бесшумно опустился на землю, примяв ковёр из мха и пышные папоротники. Мелодичная птичья трель раздалась издали; ей отозвалось хлопанье крыльев. Вслед за Сен-Ти-Йи и Поэтом (они всё ещё держались за руки, будто бабушка и заботливый внук - если допустить, что старая ведьма и юный бог могут быть родственниками) Альен вошёл в портик. Ривэн хмуро шаркал следом. Мешок со статуэтками Бадвагура он нёс в руках, упрямо отказываясь принять магическую помощь Альена.
– А если твой приступ повторится?
– пробормотал он в ответ на безмолвное предложение. И покрепче прижал мешок к себе. На Поэта он не смотрел, с видимым усилием заставляя себя его игнорировать - так пьяница отводит глаза от бутылки, а чуть позже, для верности, ещё и отодвигает её.
– Уже не повторится. Он пришёл туда, куда стремилась его сущность, - не оборачиваясь, проскрипела Сен-Ти-Йи. Её седые космы снова разметались по плечам, но вот так, со спины, были даже красивы - будто земля Лэфлиенна напитала их серебром вместо паутинной дряхлости.
– Проходи, волшебник. Будь гостем... Страшно подумать, сколько я не бывала здесь - а ничего не изменилось.
– Пусть вовек не меняется то, что радует чьё-то сердце, - ритмически отозвался Поэт, и на плечо к нему опустилось сразу несколько бабочек.
Альен огляделся: на "чердаке" не было ничего, кроме стола - точнее, подобия конторки - для письма стоя. Впрочем, по одному желанию Поэта на ней появилась большая чернильница и лист бумаги, а рядом - четыре удобных кресла, столик с бокалами и пыльным кувшином вина. Ривэн сделался ещё более унылым: колдовство со скоростью мысли нарушало все его представления о мире и потому пугало.
Поэт с кошачьим изяществом сел в одно из кресел, вытянув голые ноги. Бабочки вокруг него напоминали уже второй, синий ореол.
– Прошу. Ведь так принято в Обетованном встречать гостей, Альен Тоури?
– Почти.
Альен сел напротив. Почему-то вспомнилось, как сам он в Домике-на-Дубе встречал Нитлота - своего последнего гостя в прежней жизни, жизни без теней Хаоса в груди и их ядовитого шёпота ночами. Тогда он не знал, что этот гость последний; иначе, наверное, вёл бы себя повежливее... А может, и нет. Трудно быть вежливым с тем, кто тебя ненавидит, - особенно если сам без должного жара отвечаешь взаимностью.
– Опять из западных виноградников?
– Сен-Ти-Йи кивнула на кувшин.
– Ты постоянен во вкусах не меньше, чем в пристрастии к наготе, мой эксцентричный друг.
– О виноград лэфлиеннского запада - слаще тебя только поцелуй, которого желаешь и боишься одновременно...–
пропел Поэт, с особым значением посмотрев почему-то на Ривэна. Тот разозлённо отвернулся. Альен пообещал себе при первой возможности научить дорелийца ставить блок на сознание: начала этой техники доступны даже тем, кто не имеет Дара.Иначе обидные намёки бессмертных доведут его, чего доброго, до искреннего отчаяния. А в их компании вполне достаточно одного отчаявшегося...
Кувшин приподнялся в воздух, откупорился, и густо-алые струи пролились над каждым из бокалов поочерёдно. Альен по въевшейся привычке не стал пить, пока Поэт и Сен-Ти-Йи не сделали по глотку. Зрелище удивляло: он ни разу не видел, чтобы старушка пила что-нибудь крепче миншийского чая. Хмелеть она, однако, не собиралась - даже не поморщилась, лишь чуть поредела сетка морщин на лбу.
– Неплохо, - оценил Альен, посмаковав вино. Оно было, пожалуй, чересчур сладким и древне-примитивным для него, но в нынешнем положении лучше, наверное, ограничиться комплиментом. И без того непонятно, кто он здесь - почётный гость, пленник, мясо на тарелке для изголодавшихся по воле и власти?..
– Здесь ты и написал Лааннана?
– Нет, - Поэт вздохнул.
– Я написал его, когда не был заперт на этом берегу. Когда был волен отправиться, куда пожелаю, и слагать стихи о чём и ком угодно. Упоительное было время. Всё вокруг внимало моим словам.
– ...Ибо выхода ни у кого не было, - с притворной обречённостью сказала Сен-Ти-Йи.
– Спасения от твоих слов даже за морем, как оказалось, не отыскать.
Поэт не обиделся - наоборот, отправил одну из бабочек на желтоватый нос Сен-Ти-Йи.
– Это лишь доказывает мне, что они повелевают временем и расстояниями. Слова, подруга, ничто другое. Наш гость похож на того, кому это хорошо известно.
Альен вздохнул.
– Ваш гость похож на того, кто слишком долго сюда шёл... и слишком многое потерял в пути, - (он натолкнулся на сочувственный взгляд Ривэна; стало досадно), - ...и потому не хотел бы тратить время на общие разговоры. Я приплыл, чтобы закрыть разрыв в Хаос.
Прямота никогда не была его сильной стороной - вот и сейчас вышло не очень убедительно.
– Но разве не ты его открыл?
– спросил Поэт, рассматривая тонкие крылья бабочки на свет. Бабочка спокойно сидела на его ладони, утопая в золотом блеске - поскольку явно не думала о том, что сильные пальцы в любой момент могут раздавить её.
– Я. Но это вышло случайно.
– Неужели?
– глаза бессмертного резнули его, без спроса проникая в голову, в самое нутро. Альен слизал с губ остатки вина, пытаясь собраться с мыслями.
– Да. Моя магия...
– У меня есть представление о том, что именно случилось, - Поэт отвёл глаза, и возражать стало куда легче. Бабочка улетела невредимой, развеяв подозрения Альена. Сен-Ти-Йи молча потягивала вино - казалось, что она вообще не участвует в беседе.
– Я изучал разрыв. Хоть я, наверное, не могу считаться самым знающим среди нас, - он с уважением кивнул в сторону Сен-Ти-Йи, - но всё же кое-что в этом понимаю.
Альен набрал в грудь побольше воздуха. Портик - воздушный, лишённый стен - стал вдруг теснее тёмного склада с пряностями.