Хрустальная сосна

*-*

Утром я не знал, будить ли Инну: вечером она ничего не сказала об этом. Я тихонько попил чаю: хороший растворимый кофе, который она привозила из прошлой поездки в Москву, давно кончился, а молотого для заварки я еще не купил.

Уходя, снова заглянул в комнату. Инна спала по диагонали, сбросив простыню и заполнив своим белым телом всю кровать. Я вновь почувствовал толчок желания. И тут же подумал, что сегодня вечером наверняка все получится. Осторожно приблизившись, я наклонился и поцеловал ее в щеку. Инна что-то пробормотала, не открывая глаз. На лестнице я разбинтовал руку и пошел на работу.

*-*

Забинтовать ее опять не успел: как ни в чем ни бывало вернувшись домой, я обнаружил, что Инна сегодня вернулась рано. Маскироваться было уже невозможно…

Увидев мой обрубок, Инна охнула и прижала ладони к щекам. И побледнела так, что загар ее показался висящим в воздухе отдельно от лица.

Но успокоилась быстро. Все-таки у моей жены был очень сильный характер, которому я сам завидовал. Я коротко рассказал об аварии - уже не знаю в который раз.

–  И что же ты теперь будешь делать?
– в точку спросила Инна.

Кто- то недавно уже задавал мне подобный вопрос, однако слышать его от собственной жены было как-то странно. Я молча поджал плечами и ничего не ответил.

Впрочем, я не задумывался об этом. Находясь рядом с ней, я опять чувствовал судорожные толчки желания.

Сегодня она была отдохнувшей и немножко другой, нежели вчера. И я надеялся, что у меня сможет получиться…

Мы пили чай, и внутренне я уже настраивался на занятия сексом. Но судьба неожиданно нанесла мне удар с той стороны, откуда я не ожидал. Инна сидела за столом напротив меня. И вдруг сказала, совершенно спокойно поправив волосы:

–  Я в Москву уезжаю.

–  Когда?
– спросил я, чувствуя мгновенно нарастающую тревогу, хотя она и прежде частенько туда уезжала.

–  Завтра, - ровным голосом ответила она.

Завтра… Я почувствовал, как желание обрушивается и пропадает совсем, будто его и не было.

–  Насколько?
– спросил я, надеясь, что ненадолго.

–  На четыре месяца, - Инна безмятежно размешивала сахар в своей чашке.

–  На…сколько?!
– я поперхнулся, отказываясь верить своим ушам.

–  На четыре? Месяца?

–  Да, на четыре. Мне выделили стажировку перед докторантурой.

Я подавленно молчал.

–  Я понимаю, конечно, - спокойно добавила Инна.
– Что сейчас… С твоей рукой… оставлять тебя одного, и все такое прочее. Но и ты пойми, Женя. Наука не ждет.

–  Я понимаю, - как автомат, ответил я.

–  Я не могу все бросить. И не виновата, что все так совпало. Пойми - если я сейчас откажусь, вместо меня пошлют кого-то другого. И вся моя тема отодвинется на второй план. И…

Она не договорила.

–  Я тебя не виню, - глухо сказал я, стараясь, чтобы в голосе не прорвалась дрожь.
– Просто… Просто все так неожиданно… И я так ждал твоего приезда… Мне было очень плохо без тебя. Я думал, что после этих слов Инна встанет, обнимет меня и поцелует, потом возьмет мою покалеченную руку в свои ладони, подует на нее и скажет что-нибудь ласковое, и мне сразу станет хорошо, несмотря на ее отъезд. Но она не встала, не обняла, и даже ничего не сказала. Некоторое время молча глядела темное окно, словно слушая что-то внутри себя.

Еще оставалась надежда, что мы попытаемся заняться любовью этим вечером. Но после чая Инна принялась перебирать гербарии. Их было много, и я понял, что это затянется надолго.

–  Иди спать, - сказала она.
– Ты, наверное, устал, а у меня тут много работы. Надо собрать кое-что на завтра.

Но спать я не пошел. В этот - как оказалось, последний - вечер я испытывал физическую потребность быть рядом с нею. Мне не хватало ее участия, пока я болел. Я так ждал приезда Инны. И пусть все получилось даже не не совсем так, а совсем не так, как ожидалось, я хотел быть около нее.

Я достал из кладовки старую, еще доколхозную "Литературную газету" и сел в кресло под торшер. Вернее, тупо просматривать строчки, не понимая, что со мной происходит. Не знаю, зачем я это делал. Мне хотелось сидеть рядом с Инной и делать вид, что тоже чем-то занят. Она старательно перебирала свои гербарии, раскладывала в две разные стопки, делала какие-то пометки. Иногда белые волосы падали ей на лицо, и она откидывала их невозмутимым жестом. Она всегда была спокойна, почти равнодушна, и всегда знала, что делает. Почему я так надеялся на чудо ее приезда? Видно, я совсем не знал ее… Или она изменилась? Или… Или изменился я, прежде питавший иллюзии, которые вдруг рассыпались?

Думать дальше было страшно. И хотя я не собирался спать, все-таки встал, выпил снотворное и лег в постель. Инна шуршала в неярком световом пятне от лампы, уже такая далекая от меня. Я повернулся на бок, спиной к свету, чтобы быстрее уснуть.

*-*

Улетала Инна дневным рейсом.

Придя на работу, я с утра попытался добыть вкладыш свободного выхода. Но хитрый Мироненко - который, временно замещая начальника, распоряжался сейчас этой драгоценной вещью, - предугадал, что, как только он уедет, мы начнем по очереди уходить с работы в любое время. И уезжая, - как с досадой сказал Рогожников, - он спрятал вкладыш к себе в ящик. А стол его был старый, сталинских времен, с настоящими нешуточными замками, которые невозможно было открыть ни гвоздем, ни наугад подобранными ключами.

Тогда я пошел к начальнику отдела и, нагло глядя ему в лицо, спокойно соврал, будто мне нужно в больницу на осмотр и рентген руки; про рентген я выдумал уже на ходу для пущей убедительности. Начальник знал о моем увечье, поэтому даже спрашивать ничего не стал, выписал мне разовый пропуск на выход. И я пришел домой, чтобы проводить свою жену. Хотя она говорила, что в этом нет необходимости.

И дело было даже не в том, чтобы донести ей сначала до аэропортовского экспресса, а потом до стойки регистрации два чемодана вещей и огромную, хотя и легкую сумку с гербариями. Носильщик из меня теперь оказался лишь в половину прежней мощи; я смог взять в левую руку чемодан и сумку, но второй чемодан ей пришлось нести самой. Самое главное, мне хотелось еще хоть немного побыть с нею. И… И верилось, что на прощанье она скажет мне невысказанные ласковые слова, которые все вернут на прежние места. Но я верил зря, потому что ничего не дождался. Инна, конечно, улыбалась - однако я видел, что улыбка ее предназначена всему окружающему миру, а мысли витают где угодно, только не около меня и не вокруг нас с нею. Она была не со мной, она была не здесь, как уже казалось мне вчера и позавчера. А сегодня стало ясным окончательно. Прощаясь, Инна поцеловала меня просто и аккуратно. Потом, пройдя контроль, обернулась и помахала рукой прежде, чем исчезнуть за дверями накопителя.

Я стоял по эту сторону и ждал чего-то еще. Пытался убедить себя, что все нестрашно. Что Инна и прежде была погружена в науку. И раньше постоянно улетала в Москву по делам. Что четыре месяца хоть и огромный срок, но все-таки не бесконечность и рано или поздно они пройдут. Инна вернется, а к тому времени, возможно, я приду в относительную норму. И все у нас действительно наладится. И вообще будет хорошо…

Но кто- то второй, незаметно выросший внутри меня -горький и мудрый - говорил, что я напрасно обманываю сам себя. Четыре месяца в данном случае равны бесконечности; Инна не вернется и ничего у нас не наладится.