Ху Из Мы

– Вопросы понятны, но непостижимы по своей алгоритмической сущности - начал Марик заумно, пытаясь выдернуть зажатую ступню из-под подошвы туфли президента.

– Изъясняйтесь яснее...
– туфель господина Пукина вновь занял прежнее положение, сведя на нет отвоеванные Мариком пяди.

– Вы сами упомянули железо-бетон, а чем его может сокрушить? Завуалированными интимными отношениями? Вряд ли...

– Допустим, ответов на данные вопрос вы не имеете. Но... не можете не знать, что вокруг нас очень много врагов. На днях ежа разоблачили. Его ещё в детстве завербовали; ничем враг не гнушается... Носил иголки отравленные...

– Да что вы говорите?!

– Ныне в музее "Славы" под стеклом покоится шкура с иголками.

– Простите, какого Славы?

– Никакого. Просто "Славы". Музей "Резидентской славы".

– А..а

– Рот прикройте, неровен час, секрет выскочит - враг не дремлет.

Марк Арнольдович клацнул зубами.

– Продолжим. О прочности брони... Как нашу железо-бетонную конструкцию обнести таким же прочным саркофагом, чтобы никакая сучка не проскочила?

– Это вы, простите, о нашем учреждении? А зачем саркофаг? Ах-да, чтобы сучка не проскочила, - Сечин почесал голову, уже не обращая внимание на стиснутую туфлей ступню.

Господин Пукин убрал ногу, и уязвлённая часть тела Марка Арнольдовича освободилась из-под давления.

– Ещё раз повторяю вопрос о неполадках в вашем учреждении, нуждающихся в реставрации. Требую указать слабые места и способы их устранения.

– Неполадок не видно и на ощупь не осязаются: всё просчитано, отглажено, отутюжено. Учреждение работает, как смазанный подшипник: все части крутятся-вертятся согласно высшим указаниям. Ничто наружу вытечь не может и не желает, - Марк Арнольдович смутился , что ничто не лезло в голову, о чём можно было накляузничать. Про себя же и свои просчёты не станешь же распространяться - простодушие ныне не в цене.

– А как же ёжик к нам пробрался, если подшипники смазаны?..
– настаивал гость на разъяснении.

– Ды..к, он же не к нам в учреждение проник. Видно, шастал по дороге, его машина и раздавила. У них у всех с правилами дорожного движения не очень... Вечно раздавленные вдоль дороги валяются.

– Ваша позиция понятна, - нахмурился господин Пукин.

Видя внутреннее недовольство важной персоны, Марик выкинул спасательный круг:

– Я что-то не пойму, мы с вами находимся в просторах подсознания или же в обычном состоянии в квартире?

– Мы с вами в обычном состоянии в одном помещении находиться не можем, а тем более вести беседу. Думайте, что говорите.

– Вы скоро там? Сколько можно шептаться?
– голос Глаши разрезал беседу.

– А как же она? Её голос?..
– засомневался Марик.

– Как-как?
– также, как и все - на секунду зашла в подсознание, но сама этого не поняла и не зная чему верить, отвергает то, что не нравится - женская логика непостижима.

– Как лучше соорудить саркофаг, может быть у умников спросить, они владеют достоверной информацией?
– вернулся к утерянной теме Сечин, и тут же сам себя поспешно поправил: - Правда, от них в нашей жизни проку мало. Потому, я бы рекомендовал обратиться к глупцам - у них ответы практичнее при экономии средств. А после, если что не так станется - какой спрос с дураков?

– Ну, вот же, можете соображать, если хотите, - подбодрил господин Пукин.
– Проводите меня к бородачу, как его - Миклухо-Маклай?
– а то признаться, я без охраны даже здесь себя неловко чувствую.

Они решительно двинулись, зная за чем, но, не ведая куда...

Марк Арнольдович ещё успел подумать, что дорога-то им неизвестна: бородач со своим штатом самопроизвольно появляется, когда вопрос созревал до нужного уровня, а иной раз и безо всяких вопросов.

– Я же говорил, что он - вылитый Миклухо-Маклай. Вот глядите: и лоб, и борода, да и нос его, - сказал господин Пукин, входя в зал, где за стойкой возвышался торговец живым товаром.
– Сами посмотрите - точь в точь.

И как только Марик на секунду направил взгляд, чтобы узреть указанные черты, как господин Пукин исчез, словно мыльный пузырь лопнул.

Оставшись один на один с Могелатом, Марк Арнольдович на секунду растерялся, обменялся туманным взглядом с торговцем, а вслух сообщил, лишь бы чего ляпнуть, что его коллега передумал задавать вопросы и свидание отменяется. "Меня подвёл, а сам исчез - вот она, характерная черта государственных деятелей", - не сдержался Марик. Сечин хотел ещё кое-что добавить, пока опасность не грозила, но его резко потянули за руку и он потерял равновесие...

– Ты снова в облаках витаешь?
– жена обвила Марика виноградной лозой и её однозначная заинтересованность обаяла мужа.
– Только не говори, что о работе думаешь...

"Ах, да!
– сообразил окончательно Сечин, что находится дома, в кровати, и рядом жена Глаша.
– А где же господин Пукин? Ещё вернётся или как?"

* * *

Двое мужчин молча, сосредоточенно пили чай.

Был воскресный день и солнце отпустило свой фитиль без всякой экономии.

– Третью чашку одолеваю, - сказал Зефиров. Подтверждая результат, на лбу выступили мелкие бусины пота.

– Я - четвёртую, - похвастался Марик. У него тоже влага окатила лицо здоровыми естественными выделениями.
– Видишь, как хорошо для здоровья и экономии средств - воды надрались, ко сну клонит и ничего более крепкого и жгучего не хочется.

– Ну, почему же, - возразил Зефир, - я бы чуть-чуть, пожалуй, смог живительной водовки вбросить в чрево. Поколыхалась бы там, заодно, сосуды прочистив.

– Выпей ещё чашку чая и это чуть-чуть пройдет, - посоветовал товарищ.

Егор так и поступил, выпив, развалился на подушках кресла:

– Подремать так с пол часика, и к девочкам.

– Угу, - ответил друг, сидя с полуприкрытыми глазами. Вспомнился анекдот: "Сидоров, любишь тёплую водку и потных женщин? Нет? Тогда пойдешь в отпуск в декабре..."

Чаепитие, как и многие иные занятия, имело свои выгодные стороны, недостатки, косвенное влияние на многие аспекты человеческого настроения, состояния мыслей и их толкование. Опять же, философия рвётся наружу, преодолевая сонливость.

– Как ты относишься к Ленину?
– неожиданно спросил Марик.

– Так себе, неопределённо... Я хорошо отношусь к Че Геваре.

– Почему?

– Я ничего о нём не знаю. Ни хорошего, ни плохого...

– А как относишься к Патрису Лумумбе?

– Так же. По той же причине. Но очень хотелось бы знать, как Патрис Лумумба, мог относиться ко мне, когда был жив?

– Надо полагать, хорошо. По той же причине. Ходили слухи, что он не брезговал каннибализмом, то есть, людоедничал по праздникам. Если это правда, он должен был относиться к тебе, лучше, чем ты к нему. Почему-то так сложилось, что жертва всегда меньше любит хищника, чем хищник жертву. И скажи, что это не любовь? Возможно, иное её проявление, специфическое...