Ху Из Мы

– Скажите, у кого сейчас находится проект моего коллеги-соперника? Пойду его обгажу. Я докажу любому, что важнее моего проекта ничего в жизни нет и быть не может. Естественная надобность возникает и существует помимо воли человека и требует соответствующих условий непредсказуемо, в первую очередь, и каждый божий день. Ответьте мне - проект коллеги, который вы запустили - в нём у человека есть ежедневная потребность?

– Как сказать. Покупать ежедневно производимый товар смысла нет, а вот использовать - как без него, - Семен Степанович усиленно тёр лоб. Нужна была срочно плодотворная идея, чтобы отшить посетительницу. Варианты: иду на совещание, придите завтра, нет времени на разговоры, торопит неотложная работа - не устраивали, в том числе, и своей обыденностью.

– Но ваш товар ни пить, ни есть не просит, а значит, и естественная надобность ему ни по чём. С организмом человека этот номер не пройдёт. Что кричит ваш брат чиновник по всякому поводу: самое главное - это человек, а не товар, заметьте. Так чей проект важнее и критически необходим людям? Вот то-то же! Говорите по-доброму, у кого находится проект моего конкурента - иначе, задушу...

– и это очень походило на правду.

* * *

Лучи солнца, заходившие с утра в кабинет Кирилла Мефодьевича Ракушкина, меркли от взгляда начальника департамента. Накануне, Пал Палыч, секретарь руководителя, выложил на стол кляузу, которую удалось перехватить у секретаря министра пользуясь доверительным знакомством. Секретарь министра требовал взамен комиссионных денег и у него были большие шансы их получить. Только не называйте, ради бога, это коррупцией. Если кому-то не повезло, и он не может лёгким движением руки или одним коротким звонком заработать кучу денег, то кто вам виноват, что не имеете такой возможности. Так и говорите - я не везучий. Это вам и жена подтвердит. А то привыкли чуть что кричать - коррупция-коррупция. Ну, коррупция, ну и что? Завидно? Вот и моей жене тоже...

Кирилл Мефодьевич вновь и вновь перечитывал донос и багровел от подлости описываемой правды. Да, перечислял департамент деньги на фирмы, которые должны были оказывать помощь неимущим, больным и возрастным категориям населения. Они и перечисляли им деньги, обеспечивали продуктами, лекарствами, медицинским оборудованием, но тратили на это в пять раз меньше, а по возможности, и вообще, не тратили, а он то, начальник департамента, под чью подпись перечислялись эти деньги, при чём здесь? Накося выкуси, поди докажи. А всё равно осадок нехороший и внимание привлекает преступной правдоподобностью. Но что поражало, написавший кляузу подлец, расписал проценты прибыли участников, как вроде б то сидел с ними за одним столом. Вот скотина! Откуда только и прознал. А действительно, откуда узнал? Своим-то, какой смысл сук рубить, на котором расселся? Вот загадка, так загадка. Это тебе не жизнь на Марсе вычислять. Какая разница, есть там жизнь или нет. Кому какая прибыль? А тут, извините, за живое поддевает. Или же покупали товары по завышенным ценам, а после брали мзду - так все нормальные люди поступают. Вот, что зависть делает с людьми.

Так думал Кирилл Мефодьевич, вновь и вновь перечитывая текст кляузы. Он это делал с единственной целью - убедиться, нет ли ещё чего такого, что может всплыть и между строк читается, но пока скрыто от посторонних глаз. Стекающий пот резал глаза, злость колотила сердце.

Но самое нелепое и наглое - донос был подписан именем конкретного человека, что выглядело крайне неразумно, - Канарейкой Зиновием Вульфовичем. "Толи полный дурак, толи бесстрашный борец с ветряными мельницами", - подумал начальник департамента, и больше склонился к первому мнению, хотя и второе смотрелось убедительно. Он тут же послал найти все данные по засветившейся персоне, и особое внимание уделить наличию компромата.

Спустя недолго, Пал Палыч лично доставил документ. Текст занял пол печатной страницы и горделиво отмечал, что обозреваемая личность проработала в департаменте четверть века и не имеет никаких отличительных качеств, характеристик, свойств, кроме, как участия в разработке номенклатурных документов и рабочих проектов. В работе был грамотен, аккуратен, добросовестен.

Кирилл Мефодьевич призадумался, прочитав досье, и сурово приказал:

– А ну-ка, тащите ко мне эту канарейку!

Канарейка был притащен и поставлен в углу кабинета, чтобы бежать было некуда, а от возможного падения страховали стены. Рядом располагался огромный аквариум, в котором рыбы жадно глотали кислород, пузырившийся и подаваемый специальным механизмом. Зиновий Вульфович смотрел на рыб, на начальника департамента, с которым ему доводилось встречаться за четверть века, исключительно на расстоянии, и очень завидовал креслу, на котором разместился Кирилл Мефодьевич.

– Твоё произведение, красавчик?
– показал отпечатанный на странице текст из-за своего стола начальник департамента.

Зиновий Вульфович всмотрелся в представленный документ и лихо, по-военному, ответил:

– Не могу знать! Текст не виден.

– Видеть тут нечего, нет необходимости, - злобно прорычал начальник департамента, - вспоминай, что писал в доносе... Не помнишь? Забыл! Ступай сюда, вместе будем читать твоё сочинение, - рычал тигром Кирилл Мефодьевич.

– Не могу, - ответил жалобно обвиняемый, - ноги дрожат и не повинуются от волнения.

– Волноваться надо было тогда, когда писал донос, а теперь уж поздно - живым я тебя не выпущу...

– За что?
– пролепетал Зиновий Вульфович и рухнул на колени.

– За всё!
– ответил в слог ему Кирилл Мефодьевич, и повелел, - ползи сюда, сволочь.

И "сволочь", набравшись храбрости, поползла. У стола "ей" было представлено письмо для ознакомления и освежения памяти.

– Ой, - сказал Канарейка.
– Фамилия моя указана, а подпись не соответствует... Хоть и на "К" начинается, но у меня завитушки другие, господин Ракушкин.

– Ты меня ещё товарищем назови. Гражданин я тебе - понял?

– Не я, не я... гражданин, товарищ, господин Ракушкин, Кирилл Мефодьевич. Подпись поддельная - сравните, проверьте, эксгумируйте...

– Эксгумировать рано, - задумчиво произнёс Кирилл Мефодьевич, - ты-то ещё живой...

– А ну-ка, распишись здесь, - начальник департамента подсунул листок и ручку.

Зиновий Вульфович подполз, не вставая с колен, ближе к столу и поспешно расписался. И тут же выдернул листок из-под протянутой руки Кирилла Мефодьечича.

– Я ещё пару раз распишусь для верности. У меня от волнения вот тут завалилась буква, а здесь пропустилась. Я исправлю, а первую подпись аннулируйте, как глупую фатальность.

Ракушкин долго и внимательно сличал подписи, хмыкал, матерился, пускал пузыри. Ведущий инженер Канарейка в это время отказался дышать и только глазами следил за лицом недосягаемого начальника.

– Ладно, - сказал Кирилл Мефодьевич, скрежеща зубами, - до вечера посидишь в кладовке, где хранятся болоны с очищенной питьевой водой, а там посмотрим...
– и вызвал по телефону секретаря.
– Проводи инженера в кладовку, да запри хорошенько до вечера, а после зайдешь ко мне, - распорядился начальник.

Выполнив указания, Пал Палыч зашёл к шефу, и тут же побледнел заботами руководителя:

– Не он это, - ответственно заявил Кирилл Мефодьевич, - слаб очень, не по его нутру такая писанина. А это значит, что у нас завелась крыса, и мы должны всем миром изловить её, иначе в работе смысл теряется. А что твои усы? Не стриги их больше - пусть отрастают, я лично их сбрею, если не отыщешь предателя в две недели? Задача ясна? Шагом марш!

* * *

С утра на площади имени Четвёртой революции царил скрытый ажиотаж. У каждого фонаря стоял персонаж в солнцезащитных очках с развёрнутой газетой или книгой в руке. В подворотнях покашливали "старички" с приклеенными усами и бородами. По площади взад-вперед беспрестанно ходили слепые, постукивая перед собой длинными тонкими палками, в дымчатых очках Люцерна с защитой глаз сверху и с боков от нежелательного проникновения чего бы то ни было. На крышах близлежащих домов копошились снайперы охраны.

Со сцены, установленной на площади, должен был выступить президент. Государственные флаги вяло болтали своими полотнищами. Солнце, как назло скрылось, обнажив противоестественное количество людей в темных очках, курсирующих по площади и прилегающих улицах. Стал накрапывать предательский дождь, разогнав обычных граждан и демаскируя сотрудников президентской охраны. Они переминались с ноги на ногу, на которые были одеты черные туфли одинакового покроя, и как мог бы догадаться смышленый гражданин, выданные с одного склада. Внутри туфель на подошве, прикрытый ногой обладателя, красовался инвентарный номер.