ХВ. Дело № 2

Я пожал плечами.

— Да я и не собирался. И вообще, в Турции паранджи не в ходу, это вам не Туркестан, тут мусульманки обходятся платками-хиджабами. А в пансионе тебя оставил, потому как местечко уж больно ненадёжное — надо кому-то приглядеть за нашими вещами. А то обчистят ведь до нитки, охнуть не успеем!

На самом деле, оставляя Татьяну в пансионе, я руководствовался совсем другими соображениями. Ясно было, что коллеги того господина, что встретил нас на пристани, будут и дальше за нами присматривать. Вряд ли у советского посольства в штате достаточно грамотных «топтунов», чтобы легко организовать слежку сразу за двумя «объектами» — за нами с Марком и за пансионом, — а значит, бдительность они неизбежно ослабят. Не то, чтобы я ожидал от соотечественников какой-либо пакости, в конце концов, если они собирались её устроить, у них была для этого масса возможностей задолго до нашего прибытия в Стамбул. Интуиция, однако, подсказывала, что рано или поздно нам придётся избавиться от этой опеки, тем более, что в письме, оказавшемся в пакете, имелся совет, как это сделать. И именно ему я и собирался сейчас последовать — разумеется, не раньше, чем Татьяна перестанет кипятиться и вспомнит, наконец, о здравом смысле.

— Есть что-то хочется… — сменил тему Марк. — С ночи маковой росины во рту не было. Может, поищем какое-нибудь заведение поприличней, заодно и город посмотрим?

Ты же здесь, вроде, уже бывал? — отозвался я. В словах напарника был резон: есть действительно хотелось, а подвергать риску своё пищеварение в крошечной харчевне, устроенной на первом этаже нашего «пансиона» я опасался. И дело даже не в полчищах тараканов, грязи и застоявшихся ароматах прогорклого бараньего жира и горелой рыбы. В заведении явно предпочитали восточную кухню с неумеренными дозами пряностей и острых ингредиентов в каждом блюде, а к такой пище лучше привыкать постепенно, не ставя под удар собственное пищеварение.

В районе Пера, кажется, есть европейские рестораны и кафе.
– припомнил я то немногое, что знал о турецкой столице начала двадцатого века. Пошли, в самом деле, посидим, пообедаем. Кстати, ты не в курсе, случайно, тут можно поменять золотые десятки? А то турецких лир у нас разве что на пару чашек кофе в приличном заведении…

Это же Стамбул. — хмыкнул Яша. — Здесь в ходу деньги из любой страны мира, а золото и серебро — так в особенности. А поменять можно хоть у уличного менялы — их здесь называют «Саффары». Заметил может: сидят на ковриках, курят кальян, кофе потягивают, а перед ними — такие плоские деревянные ящички-кассы? Колоритные такие персонажи — прямиком из сказок «Тысячи и одной ночи». Только уговор: торговаться буду я, вас они надуют!

— Ну, уж нет! — возмутился я. — Чтобы я отказал себе в подобном удовольствии — не дождётесь! Или они тут по-английски не понимают?

— Стамбульские саффары по большей части греки и евреи, так что всё они понимают, и английский, и французский и даже русский. Да и незачем это — они вообще без слов обходятся. Берут твои деньги, потом показывают те, что предлагаются в обмен — и на пальцах показывают курс. Удобно!

— Тогда чего мы ждём? — я пересчитал жиденькую пачку лир (не слишком-то щедры «товарищи» из посольства!) — Только, как обменяем золото — надо будет поискать, где тут торгуют одеждой и обувью. Пора нам с вами, братцы, менять внешность.

— Это лучше тоже в Пере. — сказал Марк. — Там на каждом углу европейские магазины, а в здешних лавчонках — либо тряпьё да обноски, либо восточное платье. А оно нам к чему?

До Перы с её европейскими ресторанами и магазинами мы так и не добрались. По дороге Марк разглядел маленькую кофейню — в ней мы и осели на следующие полтора часа. Владелец заведения, седоватый грек, недурно говоривший по-русски, обрадовался таким посетителям и обслужил нас самолично. Овощной салат с греческой брынзой и помидорами, очень много жареного мяса, пшеничные свежевыпеченные лепёшки, кусками которых полагалось пользоваться вместо столовых приборов, ледяной лимонад с имбирём и мятой, который подали в большом запотевшем стеклянном кувшине.

В течение первого часа мы не обменялись между собой ни единым словом — междометия и эмоциональные возгласы вроде «М-м-м!...», «Ого!» и Какая вкуснятина!», разумеется, не в счёт. Как бы мы не изголодались и не изнервничались, одолеть здешние порции оказалось выше моих сил. Что касается Татьяны — то она с ужасом взирала на горы съестного и лишь робко отщипывала кусочек за кусочком. Один лишь Марк, привыкший в Палестине к восточной кухне, не растерялся и одну за другой очищал тарелки. Я вообще заметил что он, несмотря на свою худобу, способен поглотить пищи куда больше меня — как говорится, не в коня корм.

Постепенно праздник желудка сошёл на нет; подали фрукты и кофе в маленьких керамических чашечках, сваренный по настоящему греческому рецепту. К кофе полагалось широченное деревянное блюдо, на котором были красиво разложены кусочки рахат-лукума, присыпанные сахарной пудрой, коричневая пахлава и ещё какие-то сладости, названий которым я не знал. На этот «десерт» мои спутники взирали уже без прежнего энтузиазма, а потому я подозвал хозяина-грека, и попросил его упаковать сладости в пакет, «на вынос». Потом, убедившись, что мои спутники заняты виноградом и красными апельсинами, доставленными прямиком с Архипелага, и, понизив голос, сказал ещё несколько фраз, на этот раз, по-французски, сопроводив их двумя золотыми кружочками, которые я незаметно сунул ему в ладонь. В ответ я получил понятливый кивок — «всё сделаем в лучшем виде, кирие!»

Я дождался, когда он уйдёт и покосился на сидящего в углу человека в наполовину восточном, наполовину европейском платье — он появился в кофейне спустя четверть часа после нас и так и сидел всё это время за единственной чашкой кофе. Если этот тип не соглядатай — то я буддистский монах…

— Слушайте очень внимательно и пожалуйста, без вопросов. — заговорил я вполголоса. Сейчас мы расплачиваемся, встаём и хозяин проводит нас через кухню к служебному входу. С хозяином я расплатился. Его сынишка дворами проводит нас в порт; там мы нанимаем лодку и переправляемся на азиатский берег. В пансион больше не возвращаемся.

Мы заранее отобрали то, что не хотелось бросать, и сложили в одну сумку. Туда же отправился и «браунинг» — тщательно завёрнутый в рубашку и запрятанный на самое дно.

Брови Татьяны поползли вверх, и я предусмотрительно приложил указательный палец к своим губам — «сказал же, потом!» Что касается Марка, то он ограничился иронической усмешкой — в памяти ещё свежа была импровизация с побегом из харьковского аэропорта — по воздуху, в военно-транспортном «Юнкерсе», нагруженном продукцией нашей коммуны.

В дверях кухни возник грек-хозяин, нашёл меня взглядом и кивнул.

— Ну что, все готовы?

Ещё два кивка.

Я ногой выдвинул сумку из-под своего стула.

— Тогда — пошли!

[1] Жаргонное прозвище английских солдат, в особенности, рядовых морской пехоты.

[2] Иностранный отдел ОГПУ, по сути — советская заграничная разведка. В 1929-м его возглавлял М.А. Трилиссер.

II

За вживанием в двадцать первый век, за освоением его бесчисленных материальных благ, за попытками перестать шарахаться, как выразился как-то Иван, «от каждого утюга», незаметно миновали два с половиной месяца. Большую часть этого времени Яша провёл на даче — привыкание к гигантскому мегаполису шло трудно, и он пользовался всяким поводом, чтобы сбежать от его сумасшедшего ритма на лоно природы. Для этого он даже выучился водить машину, хотя на поездки по Москве и из Москвы в Тверскую область, где располагался коттеджный посёлок «Заповедное озеро», он пока не решался — ограничивался недолгими поездками по окрестным просёлкам, да визитами в ближайший городок, на предмет закупок в супермаркете. В столицу и обратно его возил Иван; не желая совсем уж напрягать молодого человека, Яша с его помощью даже нанял водителя — состояние унаследованных вместе с телом банковских счетов позволяли и не такие траты. Иван настаивал на том, чтобы подыскать ещё и домработницу для Дачи, на Яша пока держался — не так-то много там было хозяйственных забот, чтобы заставлять себя терпеть присутствие постороннего человека.

В первую очередь он как мог, изучил биографию Алексея Симагина. Никаких дневников ни на даче, ни в московской квартире не нашлось — как понял Яша, в будущем не принято доверять свои мысли бумаге, предпочитали обходиться лентами соцсетей да сервисом электронных дневником с забавным названием «Живой журнал». Приходилось собирать данные по крупицам и, по большей части, по косвенным признакам — вещи, особенно, книги, окружающие человека, способны многое о нём рассказать. Раздел «Контакты» симагинского смартфона был полон имён и фамилий, в электронной почте тоже хватало сохранённых адресов, однако Яша предпочёл держаться от прежних знакомых подальше. Он не отвечал ни на звонки, ни на электронные письма, делая исключения для немногих людей — например, для редактора Перначёва, с которым поддерживал вялое общение на предмет будущей книги.