Хвала и слава. Том 2

«Нет, не гожусь я для подобных скачек с препятствиями».

Он совсем не думал о том, что произошло в усадьбе Тарговских. Ему даже не приходилось отгонять мысли об Антеке — он просто не думал о нем. Зато он не мог избавиться от навязчивого видения: освещенные электрическим фонариком, смотрели на него остекленевшие глаза Валерия.

«Необходимо уснуть хоть ненадолго», — сказал он себе.

Отыскав в зале ожидания каким-то чудом еще никем не занятый угол, Анджей опустил на пол свой ранец, сел рядом и, прислонясь к нему, заснул. Это был даже не сон, а внезапный провал во мрак и неизвестность.

Проснулся он глубокой ночью. Огромный зал был погружен в полутьму — часть огней погасили. Люди спали вповалку, отовсюду слышалось тяжелое дыхание. Спертый воздух стоял в зале над спящими людьми. Голова у Анджея по-прежнему была тяжелой и в то же время пустой. Это ощущение было настолько мучительно, что он поминутно встряхивал головой, будто пытаясь пробудиться от сна. Но ему не удавалось стряхнуть с себя эту тяжесть и боль. От лежания на твердом полу ныли все кости.

Анджей протер глаза. Протер раз, другой — словно желая убедиться, что не спит, что перед ним не привидение: рядом с ним, совсем близко, так что локоть Анджея касался его мешка, сидел сосед по каюте, с которым он разговаривал предыдущей ночью. Только на голове у него теперь был черный берет, которого Анджей не видел на нем раньше. «Дядя» смотрел на него испытующе и очень неприязненно. «Видно, ему уже все известно», — догадался Анджей. В состоянии полусна все казалось ему вполне естественным.

— Не спишь? — сказал Владек Голомбек. И вдруг Анджей увидел, что тот как две капли воды похож на Горбатого. — Не спишь? — повторил он свой вопрос. Он возвышался над Анджеем и — что было особенно неприятно — смотрел на него сверху вниз. — Ну как тебе все это нравится?

И они снова заговорили — шепотом, на ухо, еле слышно, чтобы не мешать спящим и чтобы никто не мог их подслушать.

— О чем вы спрашиваете? — возмутился Анджей. — Что мне может нравиться? Не понимаю!

— Называй меня дядей.

— Вот еще — дядя! Я даже не знаю, кто вы такой.

— Это не важно, кто я такой. Но лучше тебе называть меня дядей.

— Ладно, дядя так дядя…

— Я, кажется, разбудил тебя, — сказал тот, комкая в руке черный берет. — Тебе снилось что-то приятное.

— Ничего мне не снилось.

— А я думал…

— Напрасно…

— А я думал, что тебе, может быть, приснится Кмициц или какой-нибудь другой герой-дворянчик. Засада получилась точь-в-точь как у Сенкевича. Только во времена пана Заглобы еще не знали автоматов. Стреляли… Из чего, Анджей, стреляли в те времена?

Анджея удивил этот вопрос.

— Из пистолетов и карабинов.

— Да, да, верно, из пистолетов и карабинов. Очень неудобно было стрелять. Приходилось хорошенько целиться и, кроме того, надо было знать оружие: выше цели оно метит или ниже.

— Они были хорошие стрелки.

— Да уж что касается кровопролития, на это они были мастера. Как там, у Сенкевича: «убил десяток солдат». Убил — и ничего.

— Ну, времена были другие, — скорее подумал, чем сказал Анджей.

— Конечно, другие. А сегодня автомат. Что за великолепное изобретение! Тррр-тррр, прошил очередью, даже не целясь, — и мужик готов, лежит.

— Я целился, — сказал Анджей.

— Удобная цель была. Валерий в светлом пальто, и ночь не темная.

— Красивая ночь, — задумчиво сказал Анджей.

— Красивая и теплая. Октябрь здесь всегда красивый. Хороший это месяц. Звезды горят так ярко!

— И поля пахнут.

— Ты по полю шел? Перепачкался, как черт.

— Да, я торопился. Не разобрал даже, какая погода, только сейчас вспомнил, как хороша была ночь.

— И какая тихая! Стоит себе над польской равниной. Красивая страна. Ты молодчина, Анджей. Справился.

— А откуда вы…

— Владек мне сказал. Ну, и сам я видел. К сожалению.

— Все убиты?

— Все. Перебили всех.

— И Антека?

— Да. К сожалению, и Антека. Для вашей матери это будет большое горе.

Анджей пошевелился.

— Как ужасно!

— Это тебе, — дядя протянул к нему руку, — только кажется. Во всем есть свой смысл.

— Какой смысл может быть в убийстве?

— Но ведь ты же сам убил.

— Он был очень плохой человек.

— Может быть, это тебе только казалось. Он такой же, как и всякий другой.

— Он подлый.

— В каждом из нас есть подлость. Да, он тоже убивал. Давно это было, но все-таки убивал.

— И что же там, у Тарговских?

— Ну и ничего. Все вполне по-польски, по-дворянски. Похоронят всех в одной могиле. Вот и договорились, вот и пришли к соглашению.

— Разве для того, чтобы они пришли к соглашению, надо было убивать их? У нас общий враг.

— Возможно. Одни считают, что у нас один враг, другие — что у нас два врага. По-разному считают. И тем не менее сражаются, хорошо сражаются, как во времена Кмицица. Верно?

— А что же остается делать?

И вдруг Анджей вспомнил:

— О боже, Антек убит!

— Тяжело?

— Нет. Я не могу себе этого представить. Он всегда был со мной, столько лет. Мой старший брат. Нет, я не верю. Откуда вам стало известно?

— Мне сказал Владек. Он все видел.

— Их похоронили?

— Так быстро? Ночь ведь. Дождутся утра. Нужно время, чтобы выкопать ров, большой ров.

— И Кристину?

— И Кристину.

— И Марысю?

— Что касается Марыси, то я не уверен. Говорили, что кто-то убежал. А может быть, это о тебе говорили?

— Я не убежал.

— Нет. Ты вышел на рыцарский подвиг. Как в романе. Охота на краснокожих. Стрелял сзади, в спину безоружному…

— У него был автомат.

— А ты откуда знаешь?

— Сказали.

— Стрелял в человека, которого ты ненавидел всю жизнь.

— Он унижал моего отца. Я не мог не ненавидеть его.

— Да? Но разве за это убивают?

— Я убил его не за это. Но он высмеивал моего отца.

— Ты любил отца?

— Я и сейчас его люблю.

— Но отца уже нет.

— Где-то есть. Вернется.

— И снова будет печь пирожные.

— Да, печь пирожные! Кто-то ведь должен печь пирожные. Но он был мой отец.

— И за отца ты убил Валерия. Жестоко отомстил.

— Никто другой не мог этого сделать.

— Ну конечно. Судьба так сложилась. Вот для чего ты явился в эту усадьбу. Никто другой не мог этого сделать.

— Ни у кого не было оснований больше, чем у меня.

— Но он же был человек.

— Ужасный человек.

— А помнишь его глаза? У него были очень красивые глаза, совсем такие же, как у Антония. И в эту минуту, наверно, глаза Антония выглядят точно так же — открыты, но не видят. Словно глаза убитого зайца.