I'm all you see around

Гермиона никак не могла понять, почему он так категорично настроен против её темы, почему в его голосе и поведении было столько скепсиса.

Отгородившись от всех проблем учёбой и обязанностями префекта, у Гермионы не оставалось времени для самоанализа, лишних мыслей и личной жизни. И она была этому рада. Мозг настолько уставал, что состояние апатии под вечер стало привычным и желанным для девушки. Она была рада, что Рон охладел к ней, была рада, что Снейп являлся отцом её подруги, и Гермиона запрещала себе думать о нём. После той ночи, когда она сидела у него в кабинете и он лечил её царапины, она вдруг почувствовала, что чрезмерная строгость и несправедливость Снейпа к студентам, ежедневное его плохое настроение и недовольство, язвительность и холодный взгляд — всё это тоже прикрытие и ограда. Только от чего? От жизни? От себя?

Оградив себя учёбой, так же, как Снейп одиночеством и скверным характером, Гермиона отлично стала его понимать. В ту ночь, когда они сидели вместе в его кабинете, она почувствовала, что ограда чуть спала, и увидела заботливого человека с грустными уставшими глазами и изящными нежными пальцами. После той ночи её неотвратимо тянуло к нему. В этом гриффиндорка долго боялась себе признаться. Ей хотелось быть рядом и наблюдать за его движениями, смотреть на него, как тогда — завороженно. Ей хотелось прикоснуться к его бледной коже, расстегнуть верхние пуговицы плотно застёгнутой мантии, обнять его, чтобы он почувствовал, что он не один, был более раскованным и свободным. Порой она так явно ощущала волну одиночества и грусти, исходящую от него, что желание помочь профессору становилось большим и нестерпимым. Как ей хотелось растрясти его и сорвать эту ледяную маску, которую он надел на себя. Но она не могла. Она старалась прогонять эти мысли, но они навязчиво возвращались обратно, иногда преследуя её даже на занятиях. Она опускала голову в такие моменты и краснела, а потом нервно оглядывалась: вдруг кто заметил? Вдруг кто-то узнал, о чём она думает?..

Она пряталась от своих чувств и часто по ночам ворочалась с боку на бок, не в силах заснуть, кусая одеяло и вцепляясь ногтями в подушку, лишь бы не закричать. Ей хотелось рассказать о мучивших её чувствах, но она никому не могла довериться. Гермионе очень хотелось принять хоть раз снотворное, но она не могла, ведь уже принимала зелье бодрости. Кажется, с недавних пор только Панси догадывалась о её мыслях. Она оказалась не такой противной и вредной слизеринкой, какой Гермиона привыкла её считать. Чуть сблизившись с ней, она поняла, что та довольно милая, хоть и бывает порой грубой и высокомерной.

***

Джинни никак не могла понять, что с ней происходит. Она до сих пор не простила Гарри их разрыв. И дело тут было вовсе не в новенькой, как она поняла. Это началось ещё летом, до школы. Он стал другим. А, может быть, он всегда был таким, а она просто не замечала, привыкнув любить его с детства? Столько парней мечтали о ней, даже Драко Малфой заинтересовался. Они с Драко встречались в его спальне, занимались сексом, он курил, пока Джинни одевалась, и перебрасывался с ней парой-тройкой фраз. Этим всё и кончалось. Секс без обязательств. Ему этого было достаточно, но не ей. Что она чувствовала? Слизеринец был её новой любовью или лишь громоотводом? Джинни с трудом разбиралась в своих чувствах. Единственное, что она точно знала, что хочет поскорее забыть Поттера. А удастся ли ей удержать Драко около себя? Обычно его романы длились не дольше месяца — Джинни пока удалось продержаться дольше. Но роман ли это? Скорее всего, нет, ведь он был официально помолвлен с Панси Паркинсон. Все остальные его отношения считались интрижками. А что у него с Хлоей? Джинни никогда не спрашивала её о настоящих чувствах к Драко. Пожалуй, всё же, стоило это сделать. А то со стороны могло показаться, что Хлоя, как собака на сене — и себе не берёт и другим не даёт.

Ещё был Блейз Забини, с которым она тоже решила переспать, но он так к ней проникся, что рыжеволосой волшебнице пришлось применить к нему Обливиэйт. А на Хэллоуин она целовалась с Дином, благо парень ничего не помнил.

Сидя на холодном полу Астрономической башни и закутавшись в тёплую мантию, Джинни медленно потягивала из бутылки подаренное кем-то из поклонников вино. Последнее время её охватывали противоречивые чувства. Ей нравились отношения без обязательств, но после них она чувствовала себя грязной и использованной, ей было стыдно. Ей нужно было срочно разобраться в себе. Кажется, всё началось ещё в сентябре, когда Снейп назначил ей отработку у Хагрида, и она тогда помогала Флоренцу собирать цветы. Ничего особенного, но почему-то Джинни не могла выкинуть этот день из головы. Она перестала пропускать Прорицания.

А когда Снейп согласился с ней встретиться воскресным вечером, благодаря чему она тогда выиграла тур у Гермионы, он сообщил ей что отказывается быть её научным руководителем, так как она не ходит на его консультации. Снейп сказал, чтобы Джинни сама написала заявление Дамблдору с просьбой сменить научного руководителя, сославшись на то, что у зельевара слишком высокие требования, и она не справляется с ними. И Джинни написала. Она выбрала нового научного руководителя — Флоренца. Он излучал доброту и тепло. Когда он смотрел на неё, ей казалось, что он знает её мысли, понимает, видит её насквозь. Это пугало и одновременно притягивало. Она ходила к нему на консультации и у неё всё получалось. С ним было хорошо и спокойно, как будто время останавливалось, и все проблемы куда-то испарялись. Этому он её и учил: видеть только важное и не растрачивать себя на мелкие и незначительные события. Ей нравилось, что он называет её по имени. Нравилось, что он видит в ней яркую личность, волшебницу, полную внутренней силы. И она чувствовала, что благодаря его занятиям в ней расцветает что-то новое и хорошее, а всё старое и плохое забывается и увядает.

Всё бы так и продолжалось, если бы не Малфой. Он всё испортил. Подкалывал Джинни неуместными пошлыми шутками в адрес её и Флоренца. Подзадоривал других, чтобы и его дружки смеялись.

— Тебе нечем заняться, придурок? — злилась Джинни.

Малфой только по-идиотски улыбался и цокал языком. Он не боялся Флоренца, он презирал его, как и Хагрида.

Флоренц как-то предложил Джинни встретиться в полночь на Астрономической башне, чтобы лучше рассмотреть звёздное небо и планеты, это было необходимо для эмпирической части её диплома. Флоренц принёс с собой карты звёздного неба, и они некоторое время изучали их. Джинни завороженно наблюдала за Флоренцем — в свете звёзд его голубые глаза приобретали нереально глубокий оттенок. Флоренц перестал рассказывать и тоже с любопытством посмотрел на Джинни. Она медленно приблизилась к нему и, встав на цыпочки, поцеловала так нежно и осторожно, что у обоих перехватило дыхание от этого волшебного момента. Флоренц слегка отстранился, его глаза по-прежнему излучали доброту и тепло, и Джинни улыбнулась ему. Но их обоих напугал громкий смех, доносящийся из-за колонн башни. Малфой и его дружки наблюдали за ними.

— Потянуло на экзотику? Я тебя больше не удовлетворяю, Уизли? — крикнул ей Малфой.

Слёзы брызнули из глаз Джинни так стремительно, что она, ничего не видя за ними, быстро убежала с башни. Сбегая по лестнице, она на кого-то наткнулась, кто окликнул её, кажется, это была Хлоя. Но Джинни не хотелось никого видеть, она не стала останавливаться, продолжив бег. Ей хотелось скорее убежать от жгучей обиды, насмешек и унижения. Ей было стыдно, очень-очень стыдно перед Флоренцем.

Джинни вбежала в первый попавшийся ей пустой кабинет и, упав на пол, долго плакала. Видимо в её жизни теперь никогда не будет ничего хорошего. Только что-то стало рождаться, как этот росток затоптали и уничтожили. Малфой и его дружки. Да она и сама была не лучше них. Забыла своих прежних друзей, стала жестокой и высокомерной. Пустилась во все тяжкие. Чем она лучше Малфоя? Может быть, так ей и надо, но ведь что-то в Джинни так тянулось к свету, к хорошему. Как она дошла до такой жизни?

В таком состоянии её нашла Хлоя и, наложив на кабинет заглушающие чары, присела рядом, обняв подругу.

— Поплачь.

Она гладила её, пока та плакала, гладила до тех пор, пока в Джинни не осталось ни одной слезинки. Оказалось, что Хлоя отругала слизеринцев и запретила распространяться об увиденном. Об этом Джинни позже сообщил Блейз, пришедший просить прощения за свой поступок.

— Джин, они сволочи, мерзкие твари, раз так поступили, — с ненавистью в голосе говорила Хлоя, — одним словом, настоящие слизеринцы. Но расскажи мне, почему ты с ним поцеловалась? Тебе и вправду не стоило делать этого. О чём ты думала? Сейчас всё пройдёт. Тебе уже легче? Забудь обо всём и начни всё с начала.

Начать с начала. Если бы Джинни могла, если бы знала, где это начало, она бы так и поступила.

Она снова стала пропускать Прорицания, боясь увидеться с Флоренцем. Она не могла себе позволить посмотреть ему в глаза. Джинни старалась держаться в тени. Ей казалось, что все без исключения смотрят на неё осуждающе. В Большом зале она снова садилась за гриффиндорский стол. Хлоя понимала её и не обижалась. Малфой чуть поубавил спесь, видимо сообразив, что Хлоя ничуть не поощряет его поведения. Так продолжалось две недели. Один раз за эти две недели она столкнулась с Флоренцем у хижины Хагрида, идя на урок по Уходу за магическими существами. Но, заметив его взгляд — печальный и сожалеющий, быстро опустила голову и прошла мимо, не сказав ни слова.

Сейчас она сидела на Астрономической башне и, ёжась от холода, лила в себя опьяняющую жидкость. Она чувствовала себя трусихой, не способной противостоять недоброжелателям и насмешкам. Чувствовала себя жалкой, зависящей от чужого мнения, грязной. Такой грязной, что стоя подолгу под горячим душем, тщетно пыталась смыть с себя всё, что накопилось, до покраснения натирая тело жесткой губкой.

Джинни поднялась с недопитой бутылкой в руках. Яростно крикнув, она выбросила ее вниз и закрыла глаза. Резко открыв их, бросилась бежать с башни, перепрыгивая через две ступеньки. Четвёртый этаж. Джинни постучалась в одну из дверей и почему-то не удивилась, что Гермиона не спала. Джинни бросилась ей на шею и, громко всхлипнув, зарыдала. Гермиона закрыла ногой дверь, и, обняв подругу, повела её к креслу. Она молча слушала сбивчивый рассказ. Гермиона не осуждала Джинни, она только баюкала её как маленькую, шепча на ухо успокаивающие слова. Она была рада возвращению подруги.