И это пройдет…
Шрифт:
— Поехали к тебе, — полушепотом попросила она. Уговаривать Игоря было не нужно.
***
Сейчас, лежа на Анином диване, Игорь с упоением ощущал ее близость. Эти три месяца бурного романа подарили ему одни из лучших ощущений в жизни. Но счастье обладания ей не было полным. Он редко угадывал, о чем думает эта женщина. Почему она никогда не звонит ему первая, не остается в его постели дольше пары часов, даже если ее муж отсутствует дома, не принимает от него подарки. Он точно был уверен, что Аня испытывает к нему сильные чувства. Стоило ему протянуть руку, дотронуться до ее талии, или коснуться запястье, как ее кожа вспыхивала, дыхание учащалось, она тянулась к нему всем телом, обвивалась словно змея. Но после страстных объятий, громких стонов она отдалялась. Это разрушало представление Игоря о женщинах, его предыдущие подружки делились своей
— Может накормишь меня? — заглядывая ей в глаза, попросил Игорь.
— Неожиданная просьба, может лучше еще разик, — игриво пробегая пальцами по его груди, предложила она.
Игорь отрицательно покачал головой. Он хотел, чтоб Аня сделала для него что-то иное. Она недовольно вздохнула, нехотя поднялась, надевая халат, через плечо бросила полный грусти взгляд. Игоря это озадачило. Другие девушки с удовольствием готовили для него. «Может она просто не умеет?» — мелькнуло в его голове. На кухне зашумела вода. Лежать просто так Игорю было скучно. Он поднялся, натянул джинсы и подошел к книжному шкафу. На полке стояли фотографии. Вот Аня в компании двух подружек. Одна шикарная блондинка. Игорь хищно улыбнулся. Девушка ему понравилась. Вторая тоже хорошенькая, высокая брюнетка с удивительными прозрачными глазами. У Ани определенно были красивые подруги. Он с удовольствием бы отдохнул в компании таких девчонок. На еще одной фотографии Аня с мамой. Здесь не было никаких сомнений. Возрастная статная дама, с прямой спиной и гордым взглядом, улыбаясь сидела на летней качели, Аня обнимала ее за шею. Переведя взгляд на следующую фотку, Игорь слегка напрягся, он знал, что Аня замужем, но никогда особо не интересовался ее супругом. И вот сейчас на него смотрел высокий, крепкий молодой мужчина в синей форме. Снимок был явно сделан перед парадом, рядом стояла Аня, она надела его фуражку, вид у нее был хитрый и забавный. Он быстро перевернул рамку картинкой вниз. За фотографиями стояли книги. Их было много. Перед глазами мелькали незнакомые названия: Джеймс Джойс «Улисс», Альбер Камю «Посторонний». Толстый том в синей обложке, этого писателя он знал, — Виктор Гюго «Отверженные», но роман, конечно, не читал. Внимание Игоря привлекла книга в черном с золотом переплете. Это был Карамзин «История государства Российского». Игорь сел на диван и решил полистать. Ему нравилась история. Переворачивая одну из страниц, он наткнулся на сложенные в несколько раз клетчатые тетрадные листы. Особенностью его работы было лезть в чужие тайны. Быстрые пальцы ловко развернули бумагу.
«Мне кажется, что ты недооцениваешь поэзию, душа не может держаться в рамках прозы, в ней слишком тесно, даже самые красивые обороты — лишь блеклое отражение окружающего мира. Ты знаешь, я не могу не писать стихов, я так чувствую мир, и ты тоже, у тебя определенно есть стиль и вкус, но ты не даешь себе шанса. То, что ты делаешь сейчас, будет преследовать тебя всю жизнь. Это огромная ошибка. Говорю тебе как Друг. Твой Д.»
Игорь еще раз перечитал. В голове бешено заколотилось: «Ни фига, это не просто друг, если бы ей было безразлично мнение некого Д, то она бы давно выкинула записку». Ревность к неизвестному сопернику странным образом возбудила Игоря. Он абсолютно не чувствовал конкурентом мужа Ани, но какой-то парень, письма которого она хранит, вызывал желание задушить либо его, либо ее.
Он продолжил читать записку. На странице красовались размашистые полинялые буквы.
Я в шарфе под шафе за занавесом закулисья
Дергаю струны гитары рукой человека с повадкой лисьей,
Хитросплетенной в сигарного дыма клубок,
Чтоб разорвать много лет спустя сам потом же не смог.
Сослагательно составляю в вечерне-ночном угаре жизненный план,
Ем плитку шоколада, пью чай каркаде и курю ароматный кальян,
Раскаленный на углях угасающего над головой заката,
Закаченного шприцом прямо в мозг в путешествии по устью Ефрата
Сугубо в словах, в воображении хранящемся в детском,
Словно я Датский принц, владеющий мыслью, не владеющий королевством
Жизни своей, и множеством не принадлежащих мне,
Собственно тех, кого приручить не хотел, но кого приручил,
Что зовут, как из вне
Догорающего до сих пор заката в старой бабушкиной печи,
Чтоб сказать ни хотел, говорю только: «Слушай, люби и молчи…»32
«Какая лютая хрень, — думал Игорь, снова и снова пробегая по строчкам, — о чем это?». Он повернул листок. Другой почерк, крупные ровные буквы ударили ему по глазам.
Разойдется туманная дымка,
Мы с тобою встретимся вновь.
Голубые глаза и улыбка,
И немного вздернута бровь.
Говорить мы будем о вечном:
О Бодлере, о парке с луной.
Листья кружатся в вальсе беспечном
Над любимой тобою Невой.
По ступеням к воде опускаясь,
Заглянувши Сфинксу в глаза,
Запоешь ты про жизнь не стесняясь,
Над рекой заиграет гроза.
Гостем стать твоим буду я рада,
У огня мы с тобой посидим,
Угольков багровых армада
Нам расскажет, о ком мы грустим.
Но не будет больше прощаний-
Только теплое пламя свечи.
И не будет пустых обещаний,
Просто слушай, люби и молчи.
Игорь в бешенстве бросил листок на диван рядом с собой. Кого она любит, кому эти строчки? Может она вышла замуж за парня с фотографии на зло этому Д.? Он в очередной раз столкнулся с тем, что ничего про нее не знает. Аня иногда рассказывала о себе, но все какие-то мелочи: про кошек, которых она подкармливала в детстве, про собаку, кажется белый лабрадор, вроде именно о таком она мечтает, о маме, пекущей самые вкусные торты на свете, о подругах, даже называла их по именам. Эффектная блондинка на фото явно Полина. Он запомнил, потому что Аня говорила, что девушка гоняет как сумасшедшая и участвует в уличных гонках. Но он никогда не мог понять, почему она не откровенничает с ним по-настоящему.
Он встал и пошел на кухню. Она облокотилась на длинный кухонный гарнитур, слегка согнув одну ногу, напевая что-то себе под нос, резала картошку. Игорь осмотрелся. Светлые обои с мелким рисунком, мебель цвета «золотой орех», тюль, прикрывающий окно, смотрящее на серые сопки, чайник с желтыми подсолнухами, кажется он видел такой рисунок на картине ван Гога. Все такое светлое, солнечное. В общем в Анином духе, он часто слышал от нее, что больше всего на севере ей не хватает тепла и света. Но не воспринимал жалобы в серьез. Игорь плюхнулся на табуретку. Рядом с ним на столе возвышалась груда бумаги.
— Ты читаешь в кухне? — удивился он.
— Ты же видишь, у меня не такая большая квартира как у тебя, стол всего один, и он стоит здесь, — пожимая плечами, не поворачиваясь ответила Аня, — сейчас экзамены, мне приходится много писать.
Он посмотрел на белые листы, исписанные уже знакомым круглым почерком, придавленную линейкой страницу. Что она там черкает?
Он подвинул записи к себе и прочел вслух:
«Как всегда с ним бывало и прежде, множество мыслей о жизни личной и жизни общества налетало на него за этой работой одновременно и попутно.
Он снова думал, что историю, то, что называется ходом истории, он представляет себе совсем не так, как принято, и ему она рисуется наподобие жизни растительного царства. Зимою под снегом оголенные прутья лиственного леса тощи и жалки, как волоски на старческой бородавке. Весной в несколько дней лес преображается, подымается до облаков, в его покрытых листьями дебрях можно затеряться, спрятаться. Это превращение достигается движением, по стремительности превосходящим движения животных, потому что животное не растет так быстро, как растение, и которого никогда нельзя подсмотреть. Лес не передвигается, мы не можем его накрыть, подстеречь за переменою места. Мы всегда застаем его в неподвижности. И в такой же неподвижности застигаем мы вечно растущую, вечно меняющуюся, неуследимую в своих превращениях жизнь общества, историю.