И на Солнце бывает Весна

– Это что-то новенькое.

– Нет, старый рецепт парижских студентов.

– А сапог, который ты сейчас следом поймаешь, как замаринуешь?

– В гуталине.

Да, папа, мы с тобой люди разных взглядов, и багаж, который за плечами у каждого, несравним. Я складывал пластмассовые разноцветные буквы и считал палочки, когда ты на снежном ветру торговал этими проклятыми покрышками, что выдавали вместо зарплаты. Помню, как ты приехал и привез мне кожаный ранец. Я обрадовался, но ведь не знал, каких трудов он тебе строил. А также форма, тетрадки, хлеб на нашем столе. Ельцинская власть под лозунгами свободы рынка унижала тебя, но ты выстоял достойно, без ропота. Со смирением ты вытягивал баржу нашей семьи. Ради чего так напрягался? Ради меня и матери. Ты - советский человек по восприятию мира, честный, и остаешься таким, но ты при этом - подлинный христианин... И вот сидишь ты ко мне спиной, куришь, смотришь на кончик сделанной еще при Горбачеве, а может, и раньше, снасти, и ничего тебе от жизни больше не нужно, для счастья то есть. Молодец ты, не то, что я...

Сменился строй, ход времени, иными стали люди... разными, в большинстве своем, конечно, неглубокими, как эта отмель, что мы проплываем сейчас - все гниловатые водоросли до самого дна видно. Ни ты, ни дядя Гена не приняли новый мир и его порядки, и, может быть, вы правы по-своему. Я и сам порой чувствую себя чужим в этом обществе, где большинство, увидев тонущего, начнут снимать его на камеру телефона и выкладывать в интернет, а не спасать. Ты живешь по старым правилам - и в плохом, и в хорошем смысле. Меня ты, конечно, осуждаешь за покупку дачи. Раз я скопил деньги, то лучше бы потратил с умом, сберег на "черный день". Но я не собираюсь готовиться к плохому "завтра", даже если от будущего стоит ждать только бед. Я хочу, чтобы мне, и тебе, было хорошо здесь и сейчас.

Вот Звягинцев, в трагическую минуту расставания посмотрел в глаза отца. Больно? Больно... Спасибо Богу за то, что у меня всё иначе. Сейчас смотрю не в глаза, а в спину, и уверен, что так даже и лучше. Я верю, что и у меня будут дети. Обязательно. Как только найду девушку, у которой не вбита гвоздем в мозг доктрина "Мужик должен!" И если будет у меня сын, или дочь, то главное, к чему буду стремиться - строить мост понимания.

– Долго еще? Ты что, ловить собрался в тундре?
– видимо, отец заскучал, ведь больше на его заветную снасть никто из подводных обитателей не искусился.

– Считай, уже на месте.

После того, как мы опустили груз и забросили снасти, время замедлило бег. Мы, два человека, похожих и разных одновременно, молча смотрели, как пляшут на фоне светло-зеленоватой воды поплавки, как ярко играют на солнце обрадованные очередной порцией прикормки рыбки-верховки. Временами я затевался спросить что-то, мне хотелось разговора, причем, совершенно неважно какого, самого пустяшного. Но слова обрывались, не хотели идти, словно боялись нарушить тишину и гармонию. Мои утренние старания оправдались - карасик подошел, но клевал только у папы. Отец посмеивался надо мной, когда я, сосредоточенно подсекая, вытаскивал очередную уклейку - такую маленькую, что на солнце просвечивался скелетик.

– Ну что, сынок, это твой размерчик. Вот лучше поучишь у меня, а то помру, не у кого будет учиться.

Это была его излюбленная фраза, к которой и я, и мама давно привыкли, хотя лучше было бы его отучить говорить подобное всуе. Ах, совсем забыл! Отложив удочки, я позвонил маме. Отец доставал увесистых карасей, будто они массивной стаей собрались только у его поплавка, и при этом постоянно вставлял в мой разговор по телефону фразы и шутки.

За вечер я так ничего и не поймал, но нисколько не расстроился, считая себя матерым егерем, цель которого - подготовить успешную рыбалку.

Наступил вечер, наполненный странной, звенящей тишиной. Казалось, если крикнуть - то голос долетит до левого берега и станет там самым громким звуком.

– Ох, даже голова немного отпустила, - сказал, потягиваясь, отец, когда мы плыли обратно. Он опять забросил спиннинг, блесна играла за счет движения лодки.

– А что, болела?

– Да так, не так чтобы. Забудь.

Я знал, что он никогда не будет жаловаться, даже если отнимут ногу.

– Да так, сынок, ерунда какая-то бывает. Это, наверное, потому что воздухом дышу мало.

– А ты чаще ко мне приезжай, с мамой. Считай, что дача наша, общая.

– А помнишь дом-пятистенок в деревне, как латали его с тобой? Подпорки ставили, вычищали от хлама? И как пахали?

– Еще бы, такое забудешь... Лучше не напоминай.

– А я о том времени часто вспоминаю, - он достал сигарету и задумчиво закурил.

Нет, отец, даже не буду спорить! Я знаю, ты с теплотой вспоминаешь "девяностые", хоть они и стали испытанием, которое не всякий бы выдержал. Ты любишь то время... потому что был моложе тогда. Не болела голова, не ломила спина, не ныли колени. Но зачем я стану говорить про это? Нет. Я просил:

– Мама сказала, ты компьютер хорошо освоил, который я тебе подарил, ноутбук маленький.

– Да, но я цель имел, не просто так. Собрать информацию обо всех родственниках и односельчанах, кто где воевал и как погиб на войне. Недавно все-все архивы выложили в интернет, а также и награды, причем с прикреплением сопроводительных документов, за какие заслуги орден или медаль.

– Да, это интересно.

– Еще бы. Я даже думаю книгу написать, о фронтовиках нашей деревни.

– Дядя Гена много знал, он рассказывал. А вот знаешь, какой я дурак.

– Знаю, какой ты дурак.

– Да подожди, я о другом. Вот работаю, считай каждый день кого-то записываю на диктофон. И в основном тех, кто говорит чушь - записал и стер. А дядю ни разу так и не записал. А ведь какая бы ценность была!

– И не говори.

– Нет, все же дядя Гена родился до войны, оккупацию помнил, - я помолчал, слушая предвечернюю тишину и глядя на слабый отсвет солнца, пляшущий на воде, словно восторженный шаман. Высоко в небе крикнула и умолкла птица, словно прочла короткую поминальную молитву.

– И по маминой линии многие тоже ведь воевали? Деда то я помню, хотя мне пять лет было, когда он умер.

– Да, он тебя на колени любил посадить, нянчить.

– А я медальками его позвякивал, как погремушкой, мне нравилось. Сам-то не помню, мама рассказывала.

– С помощью сайтов тоже я многое о нем нашел. Он же ничего не рассказывал.... А почитай сопроводительные бумаги к его орденам! Рембо, или как там его, из боевиков. Только настоящий! Один, с пулеметом и гранатами восемнадцать немцев положил!

– Да, боевой у тебя был тесть.

– Хороший мужик, да. Жаль, из-за ран мало прожил. Сестра его старшая, Татьяна, погибла на фронте, санитаркой была. И двоюродный брат его тоже, интересный персонаж. Я про него как раз сейчас ищу подробности.

Мимо нас промчался катер, нетрезвые пассажиры махали нам руками.

– Вот черт, сейчас раскачает, - отец выплюнул окурок.
– А звали его...

– Кого?

– Брата деда! Ты меня слушаешь?

– Конечно!
– грести обратно было тяжело, я немного устал, но просить отца подменить меня на веслах не хотел.