И тогда мы скоро полетим на Марс, если только нам это будет нужно

– Подыхаешь? Ну кому ты нужен? Зарезать тебя и завернуть в это одеяло. И выбросить в Неву. Никто не спохватится!..

Мне было так плохо, что сил возмутиться или испугаться этих слов у меня не было. Спустя некоторое время чувство голода вновь привело меня на кухню. Я снова сварил себе каши. Михаил Владимиров поделился со мной хлебом и колбасой.

Настало 9 июля 2006 года, воскресенье. Под вечер откуда-то возвращаются Настя с мужем и сыном. Меня покормили. Мне лучше не становится, поэтому мне не до финальной игры Чемпионата мира по футболу. Я слышу с кухни звук транслирующего игру телевизора, но как бы мне не хотелось её посмотреть, я остаюсь лежать в комнате тёти Надины. Вот как я провёл день финала этого Чемпионата, который я планировал увидеть изнутри, находясь в Германии. То, что я не увидел ни одной игры этого Чемпионата, то, что я в дни его проведения застрял на Родине, я вменяю в вину государству. Как оценить моральный вред за пропущенный мной Чемпионат? Очень большой суммой. Так что стоимость моего иска к государству должна ещё возрасти на n миллионов долларов или евро...

10 июля, понедельник, утро. Настя кормит меня завтраком и спрашивает:

– Что с тобой?

– Я не знаю, мне всему и моей голове в особенности очень плохо. Я не могу объяснить, как. Я считаю, что это связано с лекарствами, которые мне давали в психбольнице.

– А у нас здесь не больница. Я тебе об этом уже говорила. Иди и просись лечь в больницу. Какую хочешь. Уходи.

Я знаю, я уверен, что, будь в это время тётя Надина дома, то она не спровадила бы меня в таком состоянии на улицу, как не спровадила бы и тогда, когда я пришёл на Набережную забоданный (от слова забодать) быком. Я ушёл из квартиры в джинсах и одной рубашке, так как на улице стояла жара. Кроме паспорта, который я положил в задний карман джинсов, я взял с собой маленькую пластиковую бутылку из-под питьевой воды, наполнив её кипячёной водой. Я вышел на Набережную и тут же лёг на асфальт тротуара, то есть на стороне Набережной, где стоят жилые дома. В надежде, что кто-либо из прохожих вызовет скорую помощь. Потому что сил самому дойти до больницы, мне казалось, что у меня нет. А место это, Адмиралтейская набережная, на стороне домов совсем не оживлённое. Вдоль домов ходит намного меньше народу, чем по противоположной стороне, то есть вдоль собственно гранитной набережной у воды. Поэтому, полежав безрезультатно под домами да ещё в тени этих домов, я, поняв, что я здесь ничего не вылежу, перешёл по пешеходному переходу на солнечную сторону Набережной и разлёгся перед спуском к Неве со львами, что у Дворцового моста. У этого спуска на Неве стояли речные трамвайчики, и зазывалы приглашали на них прокатиться. Мой расчёт оказался верным. Эти зазывалы подошли ко мне, узнали, что мне плохо, и вызвали скорую. Машина скорой помощи прибыла довольно быстро. Я сам поднялся и прошёл в машину. Поинтересовавшись у меня, как я себя чувствую и на что жалуюсь, врач меряет мне давление. Оказалось, что оно у меня очень высокое. Вот она причина моего плохого самочувствия - высокое давление. А ведь никогда раньше я на давление не жаловался! Ещё не поехав в больницу, врач скорой помощи сделал мне укол. В зад, естественно. И мы поехали. Очень быстро приехали во двор Максимилиановской больницы, той самой, где лежала в отделе кадров моя трудовая книжка, которую я не забрал до сих пор. В тот самый двор, где я познакомился с Сергеем и обменялся с ним номерами телефонов.

В приёмном покое мне ещё раз померили давление. Пока что оно не спадало, и мне было всё так же плохо. Дежурный врач начал меня расспрашивать, кто я, где проживаю, есть ли у меня полис. Я предъявил паспорт, сказал, что полиса у меня нет.

– Ну, тогда, можете идти. Мы вам состояние купировали. И вам должно стать лучше. До свидания!

Я догадался, что означает "Мы вам состояние купировали", но мне от этого не стало легче, поэтому после того, как меня вежливо прогнали из больницы, я, выйдя на улицу, снова разлёгся на тротуаре. Я лежал и искал ответа, что же мне теперь делать? Не топиться же! Я надумал идти - идти как смогу-в психиатрическую больницу, расположенную на реке Пряжке не очень далеко от Максимилиановской больницы, перед которой я сейчас лежал на асфальте. Как я шёл: пройдясь немного, полежу немного на асфальте, опять пройдусь, снова полежу. Благо, асфальт в такую жару был тёплый. Никто меня не останавливал и не склонялся надо мной, пытаясь помочь мне. Возможно, - думал я, - я похож на очень пьяного человека, и поэтому все меня сторонятся.

По пути в психиатрическую больницу на Пряжке мне попадается Октябрьский районный суд, из которого я ждал извещения на адрес тёти явиться в суд на рассмотрение моего многомиллионного гражданского иска. Захожу в суд. Узнать, когда же, наконец, меня вызовут, ведь прошло уже 2 месяца с момента подачи мной иска. Там удивляются, говорят, что никакого иска от меня не принимали. Меня же это удивляет, но не сильно, ведь стерва-секретарша при подаче мной искового заявления отказывалась его регистрировать. Или дело в порядке суммы моих многомиллионных требований к государству? Напомню: я просил взыскать с государства миллионы долларов. И тут я подумал, что жалко, что пропали поданные с исковым заявлением свидетельства моего бомжевания - списки людей, готовых прийти в суд на разбирательство моего дела. Шшайсе! Ну не было у меня возможности их скопировать - слишком много было листов. Но сильно тужить по поводу пропажи моего искового заявления со свидетельствами я не мог-мне бы не подохнуть от высокого давления!

Вот я и "дополз" до Пряжки (Далее "Пряжкой" я буду называть эту психиатрическую больницу 2 на углу рек Пряжки и Мойки). Вокруг больницы забор. Иду на проходную. Сообщаю охраннику, что мне плохо, и я хочу лечь в эту больницу. Он меня не пропускает внутрь больницы, говоря, что для попадания в неё необходимо иметь направление, которое выдают в психдиспансере. Спрашиваю, где находится диспансер?

– В Матвеевом переулке.

Где этот переулок, охранник не знает. Я понимаю, что это где-то рядом, ведь психдиспансеры располагаются в Городе по районам, но я больше не хочу никуда идти, ведь вот она, больница - за забором. Я ложусь на асфальт перед проходной. Лежу. Мимо меня проходят через проходную врачи в белых халатах и люди без халатов, одетые цивильно. Но никто из них не интересуется, что со мной. Пролежав на асфальте перед больницей где-то с час, я понимаю, что мне всё-таки надо найти в себе силы дойти до психдиспансера этого района. Спрашиваю у прохожих, где находится Матвеев переулок. Но никто не знает. Дошёл до опорного пункта мелицыи на улице Глинки, что рядом с Никольским собором. Прошу ментов помочь мне, объясняя им, как мне плохо. Они разводят руками, мол, ничем помочь не могут. Тогда я решаюсь обратиться за помощью к Церкви. Какой помощи, я не представляю. Но я пошёл в Никольский собор как в последнюю инстанцию, полагая, что там служат добрые люди, священники. Я пришёл в собор. Мне сказали, что батюшка обедает. Выйдет ко мне через час. Я сажусь на скамейку в сквере перед собором. Слышу, как где-то надо мной в кронах деревьев тоненько поёт какая-то птичка. Прямо заливается. И не перестаёт. Петь. Жить. Мне так захотелось её разглядеть, что я совершаю усилие - слегка разворачиваюсь корпусом тела и наклоняю его назад, таким образом моя голова развернулась лицом в кроны деревьев, а то задрать вверх одну голову мне было невыполнимо. Я шарю-сканирую глазами ветки деревьев и различаю эту маленькую птичку-певунью. Как же ей хорошо, петь там наверху! И как мне плохо, здесь внизу! Целый час слушал я её. Иду в собор. Вышедшему ко мне из алтаря священнику рассказываю, что мне очень плохо. Плохо моему телу. Помогите!

– прошу я батюшку. Батюшка достаёт голубую бумажку пятидесятирублёвого достоинства и передаёт её мне.

– Больше ничем помочь не могу.

Я взял деньги и покинул храм. Но не такой помощи мне было нужно! Выхожу опять на улицу Декабристов. Догадался посмотреть в телефонной будке телефонный справочник. В нём нашёл страницы с картой Города. Матвеев переулок на этой карте оказался совсем рядом. Между улицей Декабристов и рекой Мойкой. Кое-как дохожу до психдиспансера в этом переулке. В холле перед регистратурой народу почти никого. Обращаюсь в окно регистратуры:

– Я бы хотел получить направление, чтобы лечь в больницу на Пряжке, а то на ногах еле стою - так мне плохо, особенно голове.

Далее регистраторша выясняет у меня, что я не из их района, то есть не из Адмиралтейского, что вообще я бомж, и поэтому отказывает в моей просьбе выдать мне направление на Пряжку. Больше мне идти некуда. Поэтому я ложусь на холодный кафельный пол в шашечку и начинаю громко звать на помощь:

– Мэй-дэй, мэй-дэй, SOS! Спасите-помогите! Мэй-дэй, мэй-дэй, SOS! Родина в опасности! Мэй-дэй... Государство - это я!

Из регистратуры выходит регистраторша, приводит ещё кого-то в белом халате, и они мне говорят:

– Вставайте и уходите! А то вызовем милицию!

– Вызывайте! если не хотите дать направление!

Довольно быстро приезжает милиция. Менты меня спрашивают, что со мной? Я им объясняю, что мне плохо, особенно голове, что мне некуда идти, потому что я бомж. Мент при мне обращается к медицинскому персоналу психдиспансера:

– Да выдайте вы ему направление, пусть идёт на Пряжку!

Только после этого обращения мне предлагают войти в кабинет. Там врач выписывает мне направление, спросив мои ФИО и адрес прописки. Кладёт направление в конверт и отдаёт его мне:

– С этим направлением вас возьмут в больницу.

Наконец-то. Я доволен. Мне осталось совершить последний бросок до Пряжки. Иду, временами прислоняясь к стенам домов. И вот на полпути до неё я чувствую, что мне становится легче. Постепенно, но становится. Давление, видно, начало понижаться. Как и обещали в Максимилиановской больнице. И вот я иду и думаю, а стоит ли мне идти туда, куда я иду? Ведь мне всё лучше и лучше. Легче и легче. Но ведь я с таким трудом добился этого направления в эту психбольницу!
– думаю я.
– Ладно, полежу, отдохну. Поем. Надеюсь, что моё пребывание на Пряжке не затянется как в первой психбольнице!

Охранник на больничной проходной читает направление с печатями больницы и врача-психиатра и пропускает меня внутрь. В приёмном покое больницы прохладно. И мне, после уличной жары и с нормализовавшимся давлением, становится совсем хорошо. Ещё не поздно уйти, - думаю я.
– Нет, полежу немного: мне, действительно, нужен отдых. Я сижу и думаю так, а меня тем временем регистрируют. После регистрации меня проводят в огромное помещение, где одиноко стоит ванна. Старухи-персонал предлагают мне раздеться и залезть в неё. Сажусь в ванну. И тут мне в область паха сыплют стиральный порошок! А затем его и на голову мне!!! То есть меня санитарно обрабатывают стиральным порошком, а не мылом. Бывает же такое! После мытья я переодеваюсь в больничную пижаму. Дают и больничные тапочки. Приводят на отделение. Тапочки, те, что дали в ванной комнате, просят сменить на тапочки отделения. Приводят в палату. Палата большая. Указывают на свободную койку. Моим соседом по койке оказывается мужчина лет пятидесяти - Михаил Юрьевич Кузнецов, установщик сигнализации в банках и других фирмах. От нечего делать мы с ним разговорились в этот же мой первый день пребывания на Пряжке, ведь я чувствовал себя хорошо!

Михаил на Пряжке оказался, в общем-то, случайно. Но, конечно, не до такой степени, как я. То есть он не псих, и не дурак, а белогорячечник. Причём можно спорить, была ли у него именно белая горячка в момент задержания. Но подробно о его личной жизни я рассказывать не буду. В общем, он порядочный человек. И как порядочного человека его очень сильно поразила моя история. Вся моя история. Уже известная тебе, мой читатель-избиратель. Моя история вплоть до сего дня, 10 июля 2006 года, включая мои мысли о воцарении в России. И он стал меня морально и материально поддерживать. Морально-это означает, что в беседах со мной он не опровергал мои выводы о необходимости реставрации Самодержавия во главе со мной, и не пытал меня о том, как я буду решать ту или иную конкретную проблему в стране, а разговаривал со мной обо всём на свете, в том числе о... ...В общем, обо всём. И я не чувствовал себя одиноким в стенах больницы, как было со мной в первой психбольнице, где я лежал по собственному желанию. Материально - это означает, что он делился со мной и "Беломором", то есть я не сходил с ума без курева, и вообще щедро делился со мной, я бы сказал, по-братски, или по-отечески, всеми своими продуктовыми передачами, а его, порядочного человека, по несколько раз в неделю навещали его порядочные жена и взрослая дочь, живущие поблизости, на Английском проспекте.