И тысячу лет спустя. Ладожская княжна

— Что же с ним случилось?

Марна не могла найти слов, чтобы объясниться. Тех слов, которые Анна смогла бы понять и принять.

— Я…

— Утюг! — вскрикнула Анна и засмеялась. — Ты же сожжешь пеленку!

Марна опомнилась, схватилась за утюг: на детской пеленке уже было коричневое пятно. Девушка уставилась на Анну, ожидая выговора или наказания. Но больше она боялась другого. Марина рассказывала ей, что родители погибли в пожаре.

— Ничего-ничего! Все хорошо, — но та ее лишь успокаивала. — Оставь… сядь… поговори со мной лучше. Нет ничего лучше хорошей беседы во время работы.

Марна подошла к креслу и медленно села в него. Она смотрела на Анну и восхищалась ее добротой и терпением, которые были присущи и Дугласу. От кого же она сама унаследовала такое горячее сердце? Как хотелось ей обнять Анну, как хотелось ей говорить с ней о любви, как хотелось ей получить все то, что было упущено!

— Я… — продолжила Марна, отвлекая себя от печальных мыслей. — Я только знаю, что муж мой никогда бы не оставил меня. Я помню лишь воду… помню лишь огонь… и больше ничего.

Она лгала. Не было более ярких воспоминаний, чем те, что были связаны с его именем. Теперь эти воспоминания вихрем проносились перед глазами, и Марна едва могла сдержать горькие слезы.

— Что же случилось с тобой, Марна… — вздохнула Анна и опустила ногу с педали швейной машины. — Что бы это ни было, пока ты здесь, ты в безопасности. Мы позаботимся и о тебе, и о Марине.

— Спасибо… — только смогла выговорить Марна, любуясь из кресла лицом матери.

— Быть может, твой муж жив и ищет тебя? — Анна вернулась к шитью, и звук пробегающих строчек весело зазвучал в комнате.

— Нет… Он бы нашел… Мой муж, он… Мы не могли жить друг без друга. И потому он мертв. Был бы жив… Не оставил бы меня.

— Как интересно… Дуглас всегда мне говорил, что любовь — это когда ты можешь без человека, но не хочешь, — голос Анны звучал тонко и нежно. — В твоем понимании это иначе?

— Конечно, — улыбнулась Марна. — Я боролась за свою любовь… даже когда не оставалось сил. Я…

— Боролась?.. — Анна вновь оставила машинку и повернулась всем туловищем к Марне. — Или боролись?

Вопрос поставил Марну в тупик. Она поморщилась, и на ее лбу показались складки.

— За любовь не борются, Марна. В том суть истинной любви. Она идет от сердца к сердцу. Она безусловна и уже тем более бесплатна.

— Бывает так, что весь мир — против вас, и потому приходится бороться, сражаться… цепляться за нее зубами и ногтями… вырывать…

— Мир всегда за любовь, потому он зовется миром, — не уступала Анна, читая свои наставления, и все также не поддавалась на провокации.

— Неужели у вас с па… с Дугласом никогда не было препятствий? — оговорившись, Марна заерзала в кресле, но воодушевленная разговором Анна того не заметила.

— М-м-м, интересный вопрос, но думаю, что нет… — девушка задумалась, пожала плечами и развернула ткань под иголкой, приступив к юбке. — Конечно, мы с Дугласом проходили через самые темные времена, но мы всегда были на одной стороне. Мой муж — мой друг, мой партнер, моя душа… — на этих словах губы Анны расплылись в широкой счастливой улыбке.

— И вторая половина? — добавила Марна просто так.

— Нет, ни в коем случае! Так… давай-ка накинем на тебя, что у нас тут получилось?.. Подойди ко мне.

Марна с удовольствием повиновалась, чтобы избежать продолжения неловкого разговора, от которого у нее кололо в затылке.

— Можешь, пожалуйста, раздеться?

Анна встала из-за стола и взяла в руки раскройку. Марна скинула с плеч платье без всякого смущения и колебаний и осталась в одной сорочке, совсем посеревшей от времени и плохой стирки.

— Так… Если будет больно, скажи… У меня тут иголки… Хотя у тебя здесь только шрамов! Господи боже мой! — Анна смотрела то на ткань, то на швейную машинку, чтобы не заглядываться на шрамы и синяки, которые покрывали руки и ноги Марны. — Ну вот! Как здорово! Ты такая худенькая. Совсем как я! Мы одного размера! Только ты будешь повыше… Укорачивать платье не будем… только если до колен… Вот так…

— Нет, — Марна дернулась от прикосновения Анны. Оно было слишком приятным. — Я… Я не ношу коротких платьев.

Швея взглянула на Марну с грустью, но не задала вопроса. Шрам, рассекающий половину лица, нож, что девушка носила с собой, муж, погибший или же пропавший без вести, говорили о многом вместо самой Марны. Нечто страшное таилось в ее прошлом, и Анна пыталась быть осторожной, чтобы не бередить еще не зажившие раны.

— Мой муж — не моя половина… — продолжила Анна, нарушая неловкое молчание. — Он целый отдельный человек. Мы как вишенки на одной веточке. Когда твой любимый человек — твоя половина, то ты — совсем как разрезанное яблоко. Убери вторую часть — и почернеешь.

— Значит, я чертова половина почерневшего яблока, — заключила Марна, стягивая с себя раскроенное платье. — А ты — вишня.

Анна ласково посмеялась, глядя в угрюмое лицо Марны.

— Потому что у меня вся душа выворачивается наизнанку, когда я думаю о том, что больше не увижу его…

— Но теперь у тебя есть Марина. А она — это он, верно? — Анна попыталась подбодрить Марну.

— Д-да, — тихо ответила та. — А как… как вы познакомились? С… Дугласом? — и каждый раз Марна запиналась, произнося имена своих друзей, ибо каждый раз ей хотелось назвать их отцом и матерью.

— Мы с Дугласом росли вместе. Он знает обо мне все. Как и я о нем. После дружбы, длиною в десять лет, мы поняли, что любим друг друга. С тех пор не расставались. Каждый день мне кажется, что я люблю его больше, чем вчера. Ну, а ты? Как звали твоего мужа?

— Райан, — произнесла тихо и медленно Марна, словно это было не имя, но священный текст, произнесла имя человека, который на деле никогда не был ей мужем. — Мой Райан… он…

— Красивый? — Анна пыталась разрядить обстановку и позволить Марне утонуть в приятных воспоминаниях.

— Словно бог.

— И как же выглядят боги? Так… скоро будет готово. Примеришь еще разок?

Марна перевела взгляд на окно и цветастые занавески за спиной Анны. Из ее глаз, наконец, скатились две крупных слезы. Анна то заметила и встала из-за стола, подошла к креслу, на котором сидела девушка, и опустилась перед ней на колени, взяла ее руки в свои.

— Моя дорогая… — ее мама утерла одну из слезинок, которая повторяла узор шрама на левой щеке.

Марна перевела взгляд на Анну и на ее глаза, полные сочувствия. Какой прекрасной женщиной она была и какой прекрасной матерью могла бы быть. От прикосновения ее нежной руки Марна дрожала еще больше и не могла совладать с чувствами. На раскрытых губах застыли слова, которые ей так и не удастся произнести: «Мама, я люблю тебя».