I wanna see you be brave

Встаю с кровати и подхожу к зеркалу. Несмотря на то, что моя голова не болит, выгляжу я ужасно: не смытая с вечера косметика осела под глазами толстым чёрным слоем, помада размазана по подбородку, волосы сбиты в один огромный колтун, одежда помята.

— Вдова, ты го … — речь Четыре прерывается на полуслове.

Я ловлю на себе его взгляд через зеркало. Его глаза широко распахнуты, а на губах играет широкая улыбка.

— Заткнись, — рявкаю я, хотя Четыре ничего не говорит и лишь слегка содрогается в немом приступе смеха.

— Что вчера произошло?

Четыре проходит на мою часть комнаты и присаживается на край кровати. Я умываю лицо, старательно оттирая следы косметики.

— Небольшая пьянка, закончившаяся большим фиаско, — отвечаю я.

Схватившись за край майки, я стягиваю её через голову и кидаю в корзину для грязного белья. Меня не смущает присутствие Четыре рядом, потому что я никогда не рассматривала его как парня, а он меня — как объект симпатии.

— Дай мне водолазку, — я подхожу ближе к зеркалу и касаюсь подушечками пальцев алых пятен на шее. — Желательно с горлом.

Четыре молча подаёт мне одежду, и я надеваю её. Он не осуждает, и мысленно я ему благодарна.

— Кто это был хоть? — спрашивает он, когда я старательно вывожу новые чёрные стрелки на веках.

— Я не знаю.

Четыре поднимается и скрещивает руки на груди. Он меряет меня взглядом заботливого старшего брата через отражение в зеркале и хмурит брови. Я продолжаю краситься и делать вид, словно ничего особенного не произошло, хоть и сама чувствую этот неприятный осадок на душе и странное удушье там, где остались следы от чужих губ.

— Что значит, ты не знаешь? — уточняет Четыре спустя минуту.

Я разворачиваюсь к нему и тут же сталкиваюсь с непробиваемым гневом на его лице.

— Это значит, что я была пьяна, а в комнате было темно. Я снимала обувь. Дверь была открыта.

Четыре выпячивает челюсть.

— Почему ты не отказала?

— Я была пьяна, Четыре! — восклицаю я. — Очень пьяна. Какая-то моя часть даже хотела этого.

— И вы … Вы …

Четыре шевелит губами, пытаясь подобрать нужные слова. Мы никогда не разговаривали на такие интимные темы, и начинать эту традицию в такой ситуации было неловко не только ему.

— Нет. Я проснулась в одежде.

Четыре кивает. Он ещё некоторое мгновение смотрит мне в глаза, а затем исчезает за каменной стеной, разделяющей наши части комнаты. Через секунду я слышу, как громко хлопает дверь, обозначая его уход. Трясу головой, пытаясь очистить собственные мысли, но всё равно единственное, что я помню о том человеке — это то, что от него пахло вишнёвой настойкой. И у него были сильные, но такие нежные руки.

Я захожу в тренировочный зал к неофитам и застаю их кидающими ножи. Эрик расхаживает вдоль ребят, его лицо кислое, каким никогда не бывало раньше, и я предполагаю, что вчерашний захват флага его команда проиграла. Четыре стоит в стороне. Он первым замечает меня, но никак не реагирует, и лишь отворачивается, когда наши взгляды встречаются. Я не могу понять, в чём дело: он то ли презирает меня, то ли наоборот жалеет. Подхожу к Стайлзу и кладу ладонь на его плечо. Эрик знает, и мне больше нет смысла скрывать родство с собственным братом.

— Как дела? — бордо спрашиваю я.

Стайлза вздрагивает, а затем, когда поворачивает голову и видит меня, расплывается в улыбке.

— Мы вчера выиграли! — говорит он. — Четыре выбрал меня в свою команду, и мы победили!

Я треплю его по волосам. Он снова поворачивается лицом к мишеням и кидает нож. Тот ударяется о дерево рукояткой и отскакивает прочь.

— Попробуй вот так, — я выхватываю следующий нож из его руки и показываю, как его правильно нужно держать.

Затем отвожу руку назад, замахиваясь, и кидаю кинжал вперёд. Он попадает не в центр, но близко к нему, входя лезвием в мишень по самую рукоять.

— Это просто, если не махать рукам с таким остервенением, — объясняю я. — Обращайся с ножом, как со своей девушкой: нежно, но настойчиво.

Скотт, стоящий рядом с моим братом и слушающий мои указания, хмыкает. Стайлз толкает его в плечо.

— Что? — спрашиваю я, улыбаясь.

— Ничего, — Скотт пожимает плечами.

Стайлз выглядывает из полоски неофитов и ищет кого-то. Я вижу, как рыжая Лидия машет ему рукой, когда их взгляды пересекаются. Щёки моего брата тут же вспыхивают.

— Ооо, — понимающе протягиваю я. — Лидия, значит. Хороший выбор, Стайлз!

Брат смотрит на меня осуждающе, но я лишь качаю головой и прохожу дальше вдоль неофитов, чтобы поглядеть на результаты каждого. Лучше всех получается у Джексона, и это меня уже не удивляет, разве что немного беспокоит. Я обхватываю руками свой корпус и похожу до самого последнего неофита, коим является Лидия. Один из её ножей плотно сидит в деревянной мишени довольно близко к центру, остальные три — по краям.

— Вау. Очень, очень неплохо, — присвистываю я.

Лидия поворачивается ко мне вполоборота и благодарно улыбается.

— Как у … Стайлза дела? — интересуется она.

Теперь и мои губы растягиваются в улыбке.

— Не так хорошо, как у тебя. Он у меня по меньшей степени лихач, а по большей — …

— Эрудит, — договаривает за меня Лидия.

Я киваю и отхожу прочь от девушки, полностью погружённая в свои мысли. Если уж Лидия — бывшая эрудитка — сказала, что Стайлз сильно смахивает на члена её фракции, то это говорит о многом. Даже не так — это в буквальном смысле слова кричит о его неправильном выборе. Подхожу к Четыре и встаю рядом с ним так близко, что наши руки соприкасаются.

— Ты злишься на меня? — шёпотом спрашиваю я.

— Нет, — Четыре отвечает, но не сразу. — Я злюсь на того, кто воспользовался тем, что моя сестра была не в состоянии дать отпор.

Я опускаю взгляд на свои ботинки и кусаю губы, пока до меня доходит смысл его слов. Он назвал меня сестрой — первый и, возможно, последний раз в жизни.

— Ничего плохого ведь не случилось, Четыре.

— А могло бы.

— Но не случилось, — повторяю я.

Поднимаю голову и неожиданно сталкиваюсь взглядами с Эриком. Он смотрит на меня как-то странно, не ухмыляется и не скалится, как делает это обычно, а лишь буравит хмурым взглядом и снова обращается к неофитам.

— А с ним что? — интересуюсь я.

— Его команда проиграла в захвате флага. Ты же знаешь, что он воспринимает это слишком серьёзно — как дело чести, или вроде того.

Я киваю, соглашаясь со словами Четыре. Эрик сейчас действительно ведёт себя так, словно его принципам наступили на горло.

— Ты не видел Дерека?

Четыре смотрит на меня сбоку.

— Ещё нет, а что?

— Мы вчера пили вместе … Может, он видел того незнакомого Ромео, который ко мне приходил?

Я смеюсь, но смех выходит абсолютно не искренним, и мы оба — и я, и Четыре, — понимаем, почему. Я стараюсь делать вид, что здесь, в Лихости, всякое бывает: и пьянства, и драки, и развратные приключения. Возможно, так оно и было, но не для меня. Та часть моей личности, что всё ещё принадлежит Товариществу, говорила о том, что стоит соблюдать лишь лёгкие дружеские контакты, а та, которая, согласно проверке склонностей, мне диктуется Альтруизмом, говорила правилами морали.