И жили они долго и счастливо

— Василиса… — начал было Кощей.

— Не смей, — прошипела она и сделала шаг назад. — Мне с тобой в одном здании находится мерзко, не то что в кабинете. Я понять не могу, почему все коллективно поддерживают эту шутку. Какое-то групповое помешательство? Или магия? Твоих рук дело?

— Василиса…

— Я предупредила. Не смей приближаться ко мне! Что за цирк…

— Василиса, — перебил Кощей. — Кольцо на твоем пальце.

Василиса резко перевела взгляд на руку и споткнулась об ободок кольца, намертво сжавший слезу черного мориона.

— Что это? — нахмурилась она. — Я и не заметила… Опять какая-то магия?

— Нет, — ответил Кощей. — Это обручальное кольцо, которое надел тебе на палец я, и ты носишь его последние пятнадцать лет.

Василиса схватилась за кольцо и попыталась стянуть, но оно ожидаемо не поддалось. В кабинете запахло грозой.

— Издеваешься? — выплюнула она.

— Нет, — Кощей сделал еще шаг вперед. — Оно зачаровано таким образом, чтобы снять его мог только я. Считай это мерой предосторожности.

— Кандалы?! — почти в истерике пискнула Василиса.

— Мой способ узнать, если тебе понадобится помощь, и быстро тебя найти.

Василиса перевела взгляд на Баюна, но тот лишь кивнул, подтверждая слова Кощея.

— Отлично! — засмеялась она. — Вот сейчас мне нужна помощь. Я понятия не имею, что за игру вы тут ведете, но… Снимай!

И она протянула руку вперед так, словно хотела, чтобы та на время отделилась от нее.

— Я не стану, — ответил Кощей. — Ты моя жена и находишься под моей защитой. Послушай, давай спокойно поговорим. Я абсолютно уверен, что ты находишься под воздействием какой-то магии. Необходимо установить что это, и тогда мы поймем, как все исправить. А для этого нужно…

— Снимай, — повторила Василиса.

Металла в ее голосе хватило бы на кладбищенскую оградку вокруг могилки одного темного колдуна.

— Нет, — спокойно повторил Кощей. — Кто бы не лишил тебя памяти, он сделал это не просто так, ты не можешь…

Василиса подалась вперед, грудь ее тяжело вздымалась.

— Не тебе решать, что я могу, а что нет. И если ты сейчас же не снимешь с меня это кольцо, я отрежу себе палец. Полагаю, это поможет.

— Не дури, — тихо попросил Кощей.

— Отлично, — улыбнулась Василиса, метнулась к столу Баюна и схватила лежащий там нож для писем. — Итак, я режу?

Кощей нахмурился.

— Прекрати.

— Как скажешь, — покладисто согласилась Василиса и замахнулась ножом.

Одна из теней, лежащих на столе, взметнулась и оплела ее руку, рванула обратно. На несколько мгновений в кабинете повисла полная тишина.

— Я сниму, — наконец тяжело произнес Кощей. — Отдай нож.

Очень аккуратно он подошел ближе и забрал нож из ее пальцев.

— Левой рукой резать несподручно, — прошептал он, глядя ей в глаза.

А потом стянул кольцо, стараясь почти не касаться ее пальцев. Кольцо встретило его прохладой, и тепло, живущее в груди последние семнадцать лет, покинуло его. Кощей сжал кольцо в кулаке и почувствовал, как ногти впились в кожу. Он надеялся, что это отрезвит его, но нет.

— Вот и отлично, — спокойно и довольно улыбнулась Василиса. — Теперь, когда нас больше ничего не связывает и не обязывает, я, пожалуй, пойду. Пожалуйста, не приближайся ко мне больше никогда.

Она развернулась на каблуках и вышла из кабинета.

***

В жизни Кощея было много вещей, которые он хотел бы забыть, а еще лучше просто вытравить из нити своей судьбы. И никогда он не мог предположить, что то, что доставит ему больше всего мучений — жгучую память о Василисе — он будет пытаться сохранить всеми силами. После пятнадцати лет присутствия Василисы в его доме и восемнадцати в его жизни тишина и пустота казались оглушающими. Василиса никогда не разделяла его тяги к порядку, и теперь ее вещи встречались ему повсюду: любимая кружка с недопитым кофе, которую она поставила на тумбочку в прихожей, когда выбегала с утра из дома, недочитанная книга, оставленная на диване в гостиной, рукоделие, брошенное на кресле в его кабинете, ее перчатки, забытые у него в машине… Его словно оглушило, и он даже отчасти радовался этому, потому что боялся чувств, что должны были прийти после, а все эти вещи заставляли его вздрагивать, вспоминать, стискивать ладони в кулаки.

В комнату жены Кощей в первый день войти побоялся. В обычное время он не заходил туда в ее отсутствии, разве что в случае крайней надобности, и привык видеть там Василису, и теперь без нее она казалась ему мертвой. Но на второй вечер удушающей тишины он не выдержал, вошел, не включая свет, лег на расстеленную кровать — тем проклятым утром она не успела прибраться — и вдохнул ее запах. Пожалел, что давно не плачет. Все это казалось каким-то бредом, страшным сном, но этот сон причинял вполне реальную и едва терпимую боль.

Так он и заснул.

На утро пришло решение, и Кощей погрузился в работу. Главным было не останавливаться, не позволить себе до конца осознать, поверить. Днем Кощей занимался делами, по ночам, мучимый бессонницей, искал лекарство от Василисиной амнезии. В книгах описывались подобные ситуации, но противоядие обычно заключалось в условии, которое ставили на заклятье или зелье. Нужно было что-то сделать, и это что-то могло быть чем угодно. Условие можно было конкретизировать таким образом, чтобы оно стало в принципе невыполнимо. Кощею хотелось выть. Баюн каждый день докладывал ему о жизни Василисы, и при этом выглядел почти виноватым и малость напуганным. В зеркало Кощей не смотрел, но, наверное, что-то такое его лицо выражало. Можно было самому обратиться коршуном и слетать к ее окнам, взглянуть на нее, но ему казалось, что он не выдержит этого испытания. По-хорошему, нужно было вернуться в Навь, проверить дела, но он боялся, что что-то изменится, что она вспомнит или ей срочно понадобится его помощь или защита, а его в этот момент не окажется рядом.

Иногда Кощей забывался, а потом обнаруживал себя в новом месте и не мог точно вспомнить, как туда попал. Ему нужно было поспать, но он мог спать не больше нескольких часов и только в ее кровати. Запах потихоньку начал выветриваться. Ему казалось, что он сходит с ума.

***

— Так вот что ты теперь делаешь, — произнес голос рядом, и Кощей сжал кулаки.

Близилось завершение рабочего дня, и в коридоре здания суда никого не было. Марья стояла у окна, свет из которого выгодно оттенял ее красоту.

— Я хотела встретиться с тобой у тебя дома, но, как вижу, ты предпринял меры.

— И я рад, что они подействовали, — прошипел Кощей.

Он не был готов к этой встрече. Все его мысли были за бетонным забором Конторы. Но когда Марью заботили чужие чувства?

— Фу, как грубо, Кощей, — она шутливо погрозила ему пальцем. — Но я пришла не для того, чтобы читать тебе нотации. Как тебе мой подарок?

— Подарок?.. — нахмурился он.

— О да, — Марья облизнулась, и ее глаза загорелись в предвкушении. — Мой тебе дар. Я хочу открыть тебе глаза. Всего лишь напомнить о том, что твоя девчонка на самом деле думает о тебе. Неужели ты правда верил, что что-то могло измениться? Это все еще живет в ней: ее ненависть, ее отвращение. Она видит в тебе колдуна, который заставил ее томиться в темноте и сырости, а потом три года прыгать лягушкой по болоту. Ты ведь знаешь, что ей до сих пор снятся эти ее кошмары. Твои подземелья. Она никогда не примет эту часть тебя, она никогда не примет тебя.

Кощей встал с лавки, на которой сидел, чувствуя, что еще немного и не выдержит.

— Замолчи…

— Ну что же ты, Кощей? Впрочем, ты всегда боялся услышать правду, а зря. Правда делает нас сильнее. Зачем тебе эта девчонка? Она глупа, слаба, неинтересна. Мы можем все вернуть. Ты и я. О, мы поставим на колени этот мир. Лебедь носа не посмеет показать с Буяна. Я нашла способ, я…

— Замолчи!

— Нет, слушай меня! — Марья перешла на свистящий шепот, сверкнула глазами, выставила вперед руку. — Одно твое слово, и я дам тебе такую власть, какая тебе и не снилась. Соглашайся, Кощей. Твоя Василиса — всего лишь пыль рядом с нами! Увидь же, ей противно смотреть на тебя…