И жили они долго и счастливо
Шрифт:
* - Vulgaris Magistralis — песня голландской диалект-рок-группы Normaal. Перевод первого куплета выглядит так:«Я — Vulgaris Magistralis,И я разъезжаю по округе на своем мамонте.Я готовлю пищу на действующем вулкане,И динозавр у меня заместо курицы».Ну разве могла Настя пройти мимо и не постебаться над любимым мужем?** - А. Блок «Свобода смотрит в синеву...»*** - Раскат — первый удар в матче, который выполняется для определения очерёдности ударов соперников. Игрок, выигравший раскат, решает, кто будет наносить первый удар.**** - Сокол имеет в виду «на семь с половиной часов», сообщая таким образом Настасье часовую позицию нападающего. Часовая позиция — относительное расположение объекта (от условного центра), описываемое по аналогии с двенадцатичасовым циферблатом
Глава 3.
Последний луч солнца мигнул и погас, сила пробудилась и толчком разлилась по телу, заставляя Василису проснуться. Она резко открыла глаза и рывком села в постели, не сразу сообразив, где находится, но потом увидела знакомые цветы на обоях и рамочки с птицами и успокоилась.
Она была дома. Память вернулась к ней. Кощей убил Марью. Все закончилось.
Василиса откинулась обратно на подушки.
Этим утром они с Кощеем вернулись домой, и он уложил ее спать. Наверное, зачаровал, потому что спала она спокойно, долго и без снов. Такая магия была запрещена, но Василиса была ему благодарна. Сейчас же за окном стремительно темнело, и ее спальня погружалась в сумрак, но это было даже к лучшему. В темноте лучше думалось, а ей было о чем подумать.
Еще вчера ночью Василисе казалось, что она не сможет простить Кощею, что он не сказал ей о Марье. Но теперь она поняла его. Он желал оградить ее от своего прошлого, не хотел, чтобы она чувствовала себя в опасности, и скорее всего правда полагал, что Марья послушается и вернется обратно в свой родной мир. В конечном итоге, она — Василиса — сама спровоцировала его на молчание, когда потребовала вернуть огонь из Смородины обратно в реку. Марья была куда опаснее и непредсказуемее маленького огонька, почти три сотни лет проведшего в заточении в своей хрустальной темнице.
Кощей ошибся, потому что устал. Он взвалил на себя слишком много. И отчасти это была ее вина. Пятнадцать лет назад, прежде чем выйти за него замуж, она поставила перед ним ряд условий. Одним из них было то, что он никогда не потребует от нее уйти за ним в Навь. Она прекрасно знала, что Кощей разрывается на два мира, пытаясь успеть там и там. Волновало ли ее это когда-нибудь по-настоящему? Она не смогла вспомнить и решила, что — нет.
Пугала ли ее перспектива вернуться в Навь? Однозначно, да. Но так было нужно.
Василиса вдруг вспомнила Ивана. Его по царственному прямую спину, затянутую в кафтан. Его взгляд, и голос, и жесты… Ей было тяжело думать о нем. Спустя годы, что прошли с их брака, она в полной мере осознала, насколько виноватой была перед ним, как сильно испортила ему жизнь. Она заставила его жениться на себе, а потом ни дня не была ему по-настоящему верна, все время думая о том, что возможно где-то ей был уготован кто-то лучше и ближе.
Мать учила Василису заботиться о муже, удовлетворяя его физические потребности: постирай ему рубаху, накорми, напои, в баньку попариться своди да на чистые простыни уложи. Но в царском тереме было полно слуг, которые делали все это за нее, а она понятия не имела как ухаживать без всего этого. Василиса с детства привыкла к работе, но там ее было слишком мало, зато мыслей пришло слишком много. У нее был прекрасный шанс наладить их отношения в самом начале, в то первое время, когда Иван был ослеплен ее красотой. Но она злилась на него, и не могла понять почему, и только выйдя замуж за Кощея, осознала: она злилась за то, что они оказались привязаны друг к другу, и между ними не было ничего, что скрасило бы эту связь. Тогда ей казалось, что любовь — это что-то, что случается само по себе.
Но Иван был хорошим человеком. Он поступил благородно: не сослал ее в монастырь и не отравил потихоньку, не взял себе другую жену. Иногда Василиса начинала надеяться, что у него была любовница, которой он был небезразличен и которая дарила ему тепло.
И вот она снова была женой, и
ей казалось, что на этот раз хорошей. И она снова ошиблась.Еще позавчера вечером Василиса гадала, могла ли она добровольно согласиться выйти замуж за Кощея. В тысячный раз перечитывала их переписку. Представляла, как это могло бы быть. Вчера она заперлась в своей комнате и не пускала Кощея, пытаясь самостоятельно справиться с ужасом, что нашел на нее, стоило осознать, что она едва не потеряла его, что кто-то вот так просто стер его из ее жизни. Пытаясь совладать с охватившими ее чувствами, которые ни в коем случае нельзя было испытывать светлому магу: гневом, ненавистью, страхом… Она не могла подпустить к себе Кощея: не хотела, чтобы он видел ее такой. Она должна была справиться сама. Он бы не понял, сделал бы только хуже. Но судя по всему справиться она не смогла, иначе бы Марья не разглядела в ней тьму. Василиса чувствовала ее в себе: крохотное семя, готовое пойти в рост, стоило только дать ему пищи. После того, как Кощей признался, что знал про Марью, после того, как Василиса увидела ее вживую, ко всему этому добавилась еще и ревность.
Но Кощей сам отрубил Моревне голову. А потом сам сложил погребальный костер. Все было слишком сложно…
И все это на самом деле не имело никакого значения. Сейчас существовала только одна проблема, которую им надо было решить.
Говорить ночью, не обдумав все при свете дня, было плохой идеей, но Василиса не готова была поручиться, что с утра она не испугается и не передумает. А передумать было нельзя. Поэтому она тихо-тихо пробралась в спальню к мужу и, как и ожидала, застала его неспящим. Кощей лежал в постели и изучал потолок, и при ее появлении едва ли не подскочил.
— Ты проснулась, — нервно улыбнулся он.
Окно было не зашторено, и света было достаточно, чтобы разглядеть его лицо.
— Я думал… То есть я не знал… То есть по сути это твоя первая ночь дома после… в общем я хотел… но…
— Тише, — попросила Василиса, уловив из его бессвязной речи все, что было необходимо. Уже то, что он запинался, говорило о многом. — Все нормально, я выспалась и хочу к тебе.
Он подвинулся, освобождая ей место, Василиса кошкой скользнула под одеяло, устроилась у него на груди, с наслаждением потерлась носом о голую кожу. Наконец-то вместе и одни, как же хорошо… На постель падал лунный свет, путался в одеяле. Василиса зачерпнула его ладонью, поднесла к лицу, подула, и он разлетелся под потолком светящимся крошевом. Однажды, когда она оказалась в этой спальне в первый раз, она уже делала подобный фокус, и до сих пор помнила, как отразились огни в глазах Кощея…
Кощей поцеловал ее в макушку, пальцы ласково легли на голову, перебирая выбившиеся из косы пряди.
— Как ты? — спросил он.
— Еще немного, и окончательно приду в себя.
— Не жалеешь, что отказалась от силы?
Василиса горько усмехнулась. Кто о чем, а ее муж о своем любимом…
— Ее было слишком много, это была уже не я, — пожала плечами она.
— Ты бы привыкла.
— А зачем? Просто чтобы обладать ею? Нет, если уж брать силу, то ради чего-то конкретного.
Кощей засмеялся, по-доброму, но словно умиляясь ее наивности, будто слушал измышления ребенка о сложных взрослых вещах.
— А зачем по-твоему мне такая сила? — спросил он.
— Чтобы держать в узде Навь, — уверенно ответила Василиса.
— Но ведь я не всегда был царем Нави.
— Ну так и не стал бы без силы.
Кощей погладил ее по голове, очертил пальцем линии лица.
— Последнее, о чем я думал, когда заполучил эту силу, что я буду царем и уж тем более Нави. Я просто хотел могущества.
— Да-да, я помню, — протянула Василиса. — В этом отличие темных от светлых. Боюсь, здесь нам друг друга не уразуметь.
— Это да… — он замялся, но потом продолжил. — Я хотел спросить тебя… Я должен был сразу, но…
— Давай не сейчас, — попросила Василиса, — мы обсудим с тобой мою амнезию, и то, что ты чувствовал, потому что для меня это очень важно, но позже. Сейчас я не готова.
Кощей вдруг сгреб ее в охапку, обнял крепко-крепко, Василисе показалось, что-то хрустнуло, потом отпустил, уложил на подушки, стал покрывать поцелуями лицо.