Иди через темный лес. Вслед за змеями

– И не надейся отговориться. Это сон, и ты здесь не во плоти. И Марье ничего не будет.

Она ударила снова – второй рукой, чиркнула ноготками по его лицу. Финист едва успел отпрянуть, но она все равно достала его, и кожа послушно разошлась под ее пальцами, выпустив в воду акварельно-яркую кровь. Финист чертыхнулся и прижал ладонь к щеке, и Соколица вырвалась, облизала окровавленные пальцы.

– Хотела бы я и в обычном мире так сделать, да боюсь, на вкус ты гниль редкостная.

Она начала медленно обходить его, словно примериваясь, куда лучше ударить снова. В ее движениях мало что осталось от человечьих, слишком много в них угадывалось звериного. Или даже птичьего – как сапсан кружит над добычей, прежде чем на нее спикировать.

– Не смеши, – он поворачивался вслед за нею, не позволяя себе чувствовать ничего, кроме азарта, – я же знаю, как ты трясешься над Марьей. Ты не сделала бы ничего, что могло бы навредить ей.

Соколица остановилась и рассмеялась, и жуткая неподвижная маска треснула, снова выпуская наружу упрямую и усталую девчонку, которая однажды прошла через мертвый лес.

– Неужели ты думаешь, что она ко мне не присоединится? Вряд ли даже обещание боли удержит ее от соблазна повыдергать тебе перья.

Финист промолчал, продолжил криво улыбаться, пряча едкую муку от напоминания, что перьев у него не осталось. Соколица же потеряла к нему интерес: ее ярость прогорела быстро и безвозвратно. Она потерла переносицу и провела ладонями по лицу, словно стирая сонную одурь. Ее свет потускнел, и не сразу Финист осознал, что она отдаляется, словно пространство разматывается между ними. Он бросился за ней, не желая терять единственную искру света – пусть она и жглась едва ли не больнее, чем его терзало отчаяние.

– Змея! – звала она, и ее голос терялся в густой тишине, чередой серебристых пузырьков взмывал вверх. – Змея! Я хочу разорвать договор!

Ничего не менялось.

– Ну да, – Соколица проворчала под нос едва слышно, но так тихо было вокруг, что Финист ясно различал каждый звук. – С чего я взяла, что все будет просто?

– Куда ты? – окликнул ее Финист и сам удивился тому, как слабо звучит его голос.

Она обернулась, словно поджидая его, и он бросился к ней, не признаваясь себе, что боится, что она исчезнет. Ее лицо сделалось серьезным и усталым, слабое свечение пульсировало в такт сердцебиению.

– Туда, откуда смогу докричаться до Змеи. В пик сна, на его границу с явью.

Финист широко улыбнулся, пытаясь отдышаться и выдыхая облако мелких пузырьков. Может, здесь и не было у него плоти, но уставал он даже быстрее, чем наяву, словно бежал, и бежал, и бежал на одном месте.

– Позволь, угадаю: вырваться отсюда можно только там? Тогда мне туда надо!

Она кивнула безучастно, и Финист глазам своим не верил – ни тени злости или раздражения не было в прозрачных глазах. Словно не она всего пару минут до этого мечтала содрать с него кожу или выдавить глаза, словно не держала зла за то, что стала марионеткой в его планах.

– Конечно, тебе туда надо. – Ирония в ее голосе была такой же горькой, как и вкус черных вод. – Похоже, Змея сделала тебя ключом от лабиринта. Говорю же, у нее дурное чувство юмора.

14 Дочери Полоза

Марья неуверенно поднялась на ноги, огляделась, когда среди сплошной темноты глаза начали различать ее оттенки. Глубокие тона синего и зеленого сменяли друг друга на сводах пещеры, скользили по ним, словно отражение северного сияния. Глубокий серый устилал пол, влажным туманом приподнимаясь над камнями, любопытно касаясь голых щиколоток. Впереди влажным и антрацитовым мерцало подземное озеро, Марья чуяла его холодное дыхание.

Осторожно шагая в тумане, постоянно поджимая пальцы, чтобы хоть чуть-чуть согреться, она подошла к воде и склонилась над ней, разглядывая свое отражение – темный силуэт с серым овалом лица в окружении далеких звезд – светлячков, усеявших свод пещеры.

Марья запрокинула голову, но так и не смогла найти уступ, с которого ее столкнула хозяйка. Кажется, стены сомкнулись, оставляя Марью запертой.

Запертой в самом сердце горы.

Что ж, хозяйка и так сделала больше, чем обещала, – открыла Марье дорогу. И теперь только от нее зависит, найдет ли она браслет.

– Браслет, способный сковать любого и оградить от любого, – тихо повторила она. – Заманчиво. И мне он, похоже, даже нужнее, чем Полозу.

За берегом снова открывались подземные палаты, полные самоцветных мозаик и мягкого сияния, так похожего на пламя свечей. В некоторых залах на столе лежала еда – не иначе хозяйка позаботилась. Марья повертела в руках яблоко, золотистое, чуть ли не светящееся изнутри, подбросила пару раз и захватила с собой.

Подземный лабиринт поражал. Марья брела по нему, даже не пытаясь запомнить дорогу, восхищаясь богатством и изобилием резных камней и блестящих металлов. Строгая, сдержанная красота покоев сменялась расписными сводами и ярким блеском отполированных изумрудов и рубинов. Сложные цветочные орнаменты плавно перетекали в завитки волн, темнота морских глубин обращалась предрассветным небом, уже затронутым розовым турмалином встающего солнца.

И нигде, нигде не было ни одного изображения змеи, осточертевшего еще в поместье.

Марья не знала, хорошо это или плохо.

Одну из пещер прорезал луч света, белесый, полный танцующих пылинок. Марья подставила ладонь под свет, и он стек по пальцам вниз, словно вода. Расщелину или окно-бойницу, через которую мог бы струиться луч, она так и не нашла, словно он рождался из подгорной темноты, чтобы в ней же и раствориться.

Марья шагнула сквозь него и оказалась перед девушкой с коротко остриженными золотыми волосами. У шеи они завивались мелкими колечками, на затылке же лежали тяжелыми, блестящими прядями. Она увлеченно ткала кружево, коклюшки так и мелькали в ее руках, только ритмичный костяной перестук раздавался.

Марья облизнула губы и хриплым шепотом спросила:

– Что ты ткешь?

Девушка даже не оглянулась, не отвела взгляда от узора на вале, продолжила переплетать нити – тонкие, блестящие, меняющие цвет.

– Подойди и взгляни. – У нее оказался низкий, хрипловатый голос вечной пленницы промозглых пещер.

Марья обошла ее и вздрогнула, заметив в человечьей серой радужке тонкие змеиные зрачки. Девушка поймала ее взгляд и улыбнулась, прежде чем вновь углубиться в ремесло. За валом тянулся длинный шлейф кружев – прямой и безыскусный, один узор повторялся и повторялся в нем, только нити цвета прихотливо меняли.

За спиной девушки темнела дверь – огромная, двустворчатая, из дерева, почерневшего от времени.

– Пропусти меня, – попросила Марья, нутром чуя, что туда-то ей и надо.

– Пропущу. – Змеедева кивнула, и стук коклюшек замолк, заставив Марью вздрогнуть от внезапно обрушившейся тишины. – Но у тебя есть то, что мне нужно. Сначала отдай мне это.

Марья растерянно пожала плечами, охлопала себя по карманам. Здесь у нее и своего-то ничего не было, даже одежда – и та с чужого плеча. Но за пазухой нашлось яблоко, а в кармане – серебряная веточка. Марья протянула их кружевнице, но та бросила на ее ладони короткий взгляд и снова отвернулась к рукоделию. Стук коклюшек возобновился, и было теперь в нем что-то совершенно жуткое.