Идолопоклонница

Катя задорно рассмеялась. И такая радость крылась в этом смехе, такое счастье светилось в лучистых наивных глазах, что Женьке стало до чертиков завидно. Но только на коротенькое-коротенькое мгновение: тут же вспомнила, что она ведь и сама теперь не менее счастлива, чем Катя. Ну, может, самую малость меньше, потому что Димочка еще не с нею, он ведь по-прежнему женат на своей Петраковой. Но ничего, это не надолго. Ведь теперь он знает о Женькином существовании, и он уже наверняка понял, что она не такая, как все. Может, пока еще не догадался, что Женька Денисенко — его судьба, но уже что-то наверняка почувствовал. Обязательно почувствовал! Иначе разве сказал бы ей на прощанье эту замечательную фразу? Самую замечательную фразу в жизни: 'Я позвоню. Готовься, детка!'

Катя же, не замечая, что Женя думает в эту минуту о чем-то своем, как ни в чем ни бывало продолжала беседу:

— Никогда не поверю, чтобы мой Игоречек был таким уж противным. Это ты к нему просто несправедлива. И вообще. Видела бы ты меня в детстве! Ууу, ты бы даже здороваться со мной не стала, брезгливо отвернулась бы в сторону.

Женя не без сожаления вынуждена была прервать свои то ли мечты о скором будущем, то ли сладкие воспоминания о совсем-совсем недавнем прошлом. Удивилась:

— Почему?

— Да так… — замялась Катя. — Думаешь, только у тебя есть грустные воспоминания? Это у меня сейчас все так хорошо, а раньше… Нет, давай не будем о грустном, ладно?

Женя пожала плечом. Нет так нет, не очень-то и хотелось. В отличие от некоторых она не имела привычки совать нос в чужие дела.

— Так что, чайку, говоришь? — спросила она. — Под печеньице? Или, может, чего покрепче? Например, винишка, а? У меня есть неплохое.

Катя с сомнением покачала головой, но переспросила почему-то по-заговорщицки приглушенно:

— Винишка? Хм. Оно бы, конечно… Вот только что я Игорешке скажу?

Женя возмутилась:

— Ой, можно подумать, он у тебя с работы всегда трезвый возвращается!

Впрочем, сама-то она соседа пьяным практически и не видела, по крайней мере, вот так, на вскидку припомнить подобного безобразия не могла. Да и Катя на это дело никогда ей не жаловалась. Ну да какая разница? Мужики — они все одинаковые, и быть того не может, чтобы Игорешка Сергеев, ее детский враг, никогда в жизни не позволял себе расслабиться после работы. А чем Катька хуже? Почему ей нельзя?

Катя же почему-то обиделась, не поняв, что таким весьма странным образом Женя всего-навсего пыталась установить равноправие между Катей и Игорем.

— Ну, Жень, зачем ты так? — укоризненно протянула она. — Он у меня хороший.

— Да хороший, хороший, кто же спорит? Только ж и ты ему не с помойки досталась, — возразила Женька. — Я ж тебе не наклюкаться предлагаю, а просто посидеть. По рюмочке…

— По рюмочке? — обрадовалась Катя. — Ну ладно, давай! А что праздновать будем?

Женя таинственно улыбнулась. У нее был совершенно замечательный повод, настолько замечательный, что грех было по этому поводу не выпить, не отпраздновать такое событие. Но вот делиться радостью даже с самыми близкими людьми… Хотелось, ах как хотелось! Хотелось ведь всему миру сообщить о своем счастье! Но нет, пока нет. Еще рано. Еще не время…

— Да так, — неопределенно протянула она, пытаясь по возможности придать голосу максимально равнодушное выражение. Впрочем, и сама понимала, что радость скрыть ей при всем желании не удастся. — Есть у меня маленький повод… Да и у тебя, наверное, повод какой-нибудь имеется. Вот и давай каждая за свое, идет?

Катя не собиралась спорить:

— Ты и мертвого уговоришь! Идет. Так а что у тебя за повод?

Женя не спеша достала из навесного шкафа бутылочку вина. Едва не раскрошив пробку штопором и приложив немалые усилия, открыла ее. Налила вина в рюмки, таинственно улыбнулась:

— Да так, на работе некоторые перемены.

— Что, дыроколов много продала? — рассмеялась Катя.

— Точно! — захохотала Женька. — Много, Кать, ты даже не представляешь, как много! Личный рекорд Евгении Денисенко!

Глава 10

Вопреки Женькиным ожиданиям, назавтра Городинский не позвонил. Как не позвонил и послезавтра, и после-послезавтра. И понемножку в ее несчастную душу снова стало заползать отчаяние.

Ну что, что она не так сделала?! Ведь она так старалась! Ведь о себе забыла, об одном думала — как бы доставить Димочке максимальное удовольствие, чтобы он понял, что Женька не такая, как остальные. Ведь не о собственном удовольствии заботилась, только о его, о Димином! Чтобы понял Димочка, что только Женька сможет доставить ему ни с чем несравнимые телесные радости, чтобы забыл о Петраковой своей, и обо всех остальных забыл, которые раньше были. Неужели ему этого оказалось мало? Неужели у нее ничего не получилось? Неужели ей не удалось переплюнуть своих предшественниц?!

Или?.. У Женьки холодело сердце. Или он решил, что она шлюха? Вот эти ее старания, эти попытки доставить любимому максимальное удовольствие Димочка принял за ее продажность и испорченность?! Конечно! Господи, да как же она сразу об этом не подумала?! А за кого еще он должен был ее принять, как ни за шлюху самого дешевого пошиба? Какой ужас! Она сама все испортила!!!

Вот и еще один день закончился. Вот и снова пора ложиться спать. И снова одной, в пустую холодную постель. Одна, одна, всегда одна. Как проклятая! Ну почему, почему?!

Женя разложила диван, тщательно расстелила простынь, чтобы ни единой морщиночки не было, взбила подушку. Устало присела на край постели, воззрилась обиженно на портрет. Спросила укоризненно:

— Что опять не так, Димочка? Что еще я могу для тебя сделать? Я ведь так старалась, я напрочь забыла про стыд и скромность, только бы ты меня увидел. А теперь оказывается, что тебе нужна скромница? Так почему же ты не хотел меня замечать, когда я была ею?! Почему ты не откликался на мои призывные записки — ведь я чуть ли не поэмы тебе писала! Почему ты откликнулся только тогда, когда я потеряла всякий стыд?! Ты заставил меня стать шлюхой, и не смог мне этого простить?! Ты противоречишь себе, Дима! Я не могу понять, что тебе нужно! Я не могу так больше, Дима! Я устала, я так устала!

Но Городинский лишь молча улыбался, не сводя с Женьки издевательски-хитрых глаз.

В очередной раз приходила Катя, угощая выпечкой и освещая своим счастьем холодную от одиночества Женькину квартиру. Да только невдомек ей было, что от чужого счастья в доме делается только еще холодней, еще горше.

Прибегала и Лариска, не умеющая скрыть собственную радость за сочувствием подруге. Видела, как тяжело Женьке выслушивать ее откровения, но вновь и вновь взахлеб рассказывала о своем Вадике, какой он у нее замечательный во всех отношениях.

Женя была искренне рада за подругу, правда рада. И за Катю радовалась, за ее оглоедиков, за Игорешку, за то, какие у нее замечательные отношения с братом. Иногда даже жалела, что мать не решилась родить ей брата или сестричку в свое время, глядишь, вдвоем с родной-то душой и легче было бы переносить одиночество. А то, что теперь у нее появилась сестра, почему-то немыслимо ее раздражало. Как-то это неправильно, неестественно, когда твоя родная сестра моложе тебя на двадцать шесть лет. Что-то в этом есть ненормальное, алогичное…