Идущий вопреки
Шрифт:
Через какое-то время он перестал дергаться и затих. Я перевернул его на спину и проверил пульс. Живой.
— Прости, дед, — тихо извинился я бессознательному телу и подошел к двери.
Стража ушла вдаль коридора. Похоже решили все-таки убедиться действительно ли крыса устроила такой переполох. Я приоткрыл дверь и слегка высунув за проем голову, огляделся. Видны далекие спины стражников, освещенные тусклым желтым светом. Это мой шанс.
Я закрыл за собой дверь. Щёлк — отозвался замочный механизм на движения отмычки. Всё — заперто.
В зале было светло, но на этот раз пусто и тихо. Вдоль стены я обогнул часть зала и примкнул к каменной
Я остановился за десять шагов до тяжелой двери. Помимо уже привычных мне звуков, я услышал что-то другое. Стоны. Немного отличающиеся от стонов боли. И исходили они за нужной мне дверью.
Не повезло. В такое время там кто-то есть. Придется возвращаться, но перед этим…
Я подошел ближе и заглянул в большую замочную скважину.
Зрелище было не из приятных.
Все было в полумраке, но я видел. Видел всё. Эйлин лежала животом на столе и надрывно постанывала. Глаза ее были пустыми и смирившимися со своей участью. Подол обтягивающего наряда был задран на спину, а сзади к ней пристроился брюхастый отец в шрамах и натужно кряхтя, ритмично двигался, пошатывая девушку вместе со столом в такт ее болезненных стонов. В руках старик держал черную кожаную плеть и периодически хлестал свою жертву по округлым ягодицам, оставляя довольно глубокие и красные полосы. С каждый таким ударом он с удовольствием охал.
Рядом с ними стояла другая девушка — золотоволосая Лина. Обнаженная по пояс, она смотрела на издевательства и томно улыбалась. Ей, похоже, зрелище это нравилось.
Вот отец задвигался быстрее и тяжело покрякивая испустил выдох последнего наслаждения. Эйлин опустила голову на стол и тихо заплакала.
— Не плачь, дочь моя, — тяжело дыша, сказал отец и, хлестнув себя по спине плеткой, охнул. — А-а-а, хорошо. Мое семя — это благословение Её. А это твоя отверженность во имя Её.
В воздухе засвистело. На последних словах он ударил ее по обнаженным длинным ногам плеткой. Один раз, второй, третий. Девушка плакала, но он не останавливался. Лина улыбалась.
Эйлин не кричала, не звала стражу. Даже плакала она очень тихо…
«Безмолвие — это путь»
«Гнев — это пустота»
Невозможно опорочить то, что уже сгнило с самого основания. Отец, трактующий достаточно глубокие и миролюбивые заветы Богини Ганры на свой лад, считает себя мессией-осеменителем? Такой человек учит и вдохновляет целые молодые поколения, которые потом так же насилуют и убивают.
Верит ли он в Ее величие? О да. Но верит по-своему, лицемерно выражая всю свою отверженность во благо других своим застарелым отростком. Страшнее тех, кто не верит — это те, кто уродует религию под свои убеждения.
Я встал, посмотрел на тяжелую дубовую дверь и развернулся. Сегодня мне нечего здесь делать, но всё равно нужно немного поспешить. Меня и так держат на лечении довольно долго без всяких веских причин, что кстати довольно странно. Рука действительно кровоточит вот уже какой день, но насколько это стоит внимания сестер, жидкой похлебки и отдельной койки? Меня, конечно, не очень сильно это тревожит, ведь я хотел посмотреть на богадельню изнутри, что я и сделал. Поэтому, даже если меня вдруг выпроводят завтра, то я все равно смогу пробраться сюда под покровом ночи, но, по крайней мере, уже не буду
слепым котёнком.Вдоль стены я прокрался до края зала. Выждав, когда вернувшиеся стражники отойдут достаточно далеко и отвернутся, я проскользнул за спину холодного монумента. Похоже, что крыса их очень испугала, и теперь они ходили вместе, словно влюбленная пара. И я их не осуждаю, здесь неприятно было находится даже мне, а ведь я был в местах и помрачнее. Что-то тут угнетало: воздух, казалось, тяжело давил на плечи, а затхлость и коридорная влажность черного камня раздражала чувствительный нос.
Стража, разумеется, не убрала разломанные свечи с пола. С утра сестрам будет немного больше работы. Добравшись было до своей двери, я снова примкнул к замку, но…
Почему же двух пустых тарелок не хватало? В дальний конец коридора она отнесла семь чудесных яств, а вот обратно пустой тары вернулось лишь пять. Испортить или сломать одеревенелую посуду весьма непросто. Оставила кому-нибудь на потом? Может быть, но уж больно строгие в богадельни порядки. Да и не один раз я наблюдал такую картину.
Я повернул голову направо и попытался разглядеть последним глазом непроглядную темноту. Был бы я чистокровным…
С каждым шагом грубая каменная плитка становилась все холоднее. И это не было моим воображением — пальцы на ногах уже стали неметь, хотя обувь из уплотненной свиной кожи была приспособлена для путешествий промозглыми ночами. Далеко идти не пришлось. Довольно далеко друг от друга расположились еще два врачевальных помещения с пятью больными. Один из них спал на холодном полу, обмотавшись коровьей шкурой. Почему? Ведь есть же свободные кровати в других помещениях. Абсурдность обслуги в этой богадельне меня уже очень сильно стала интересовать. Если бы я только смог попасть к отцу в его келью утех…
В конце, где казалось должен был быть тупик, начинался резкий провал со ступенями вниз. Обволакивая пол коридора, оттуда поднимался холодный сквозняк. А вот здесь я уже был особенно рад альвской крови в своих жилах — не смотря на непроглядную темень, я мог рассмотреть всё на полдесятка шагов впереди.
Я прислушался. Дует сквозняк, скрежет, постанывания, крысы. Ничего нового.
Значит вот куда сестра относит еще две порции похлебки и сразу же не забирает тарелки. Вызывающе красивая сестра в откровенном наряде из абсурдной богадельни…
На этих мыслях я сделал шаг в темноту, второй, третий. Мрак поглотил меня с головой. Тусклые серебряные лучи ночного светила из скромных настенных отверстий коридора отказывались освещать мне дальнейший путь.
«Почему же так холодно?» — поежился я, переступая с одной ступени на другую. Единственной рукой я мягко вел пальцами по шершавой и потрескавшейся стене. Чем ниже я спускался, тем черствее и грубее была текстура камня, и тем больше было на нем сколов. Эта старинная кладка была выложена намного раньше, чем построена сама богадельня.
Квадратное помещение было чем-то вроде погреба. Повсюду лежали винные бочки, кувшины, круги сыра, башни с ячменными лепешками и даже баранья разделанная туша. Много забитых ящиков и полупустых мешков то тут, то там. Очень неудобное расположение для погреба. Кухарке нужно бегать в противоположное крыло за порцией вина для развратного отца?
Я осмотрелся, заглянул в каждый короб и в каждый мешок. Картофель, мука, соль, зерно, солома, много пустых мешков и холщовой ткани, аккуратные стоки свечей. Здесь было практически всё что нужно скромному служителю богини.