Идущий вопреки

* * *

Во рту я сжал тряпичный плотный хлопковый кляп, но это не помогало — боль была ужасная. Обрубленная по локоть рука снова горела и стонала. Чертов Лейнус хирургически точными движениями тревожил мне открытую плоть острым гравированным стилетом в уже зажившей ране.

— Сейчас, сейчас, — моя кровь мелкой россыпью оросила ему лицо, но он не остановился, заработал лезвием еще интенсивнее. — Покровит подольше. Ты же не хочешь, чтобы тебя сразу же развернули обратно?

«Боли нет. Боли нет.»

Как же больно!

* * *

Боль уже не была такой нестерпимой — но лишних движений делать не хотелось. Я неторопливо плелся по главной дороге обратно вниз, огибая случайных прохожих, неодобрительно пялющихся на побитого жизнью одноглазого и окровавленного полуальва. Повязку я решил не одевать, чем привлекал к себе лишнее внимание. Город кипел. Вот крестьянка в платье с разноцветными заплатами несет пустую плетеную корзинку с овощами. Устало опустив голову, она брела по грязной дороге с отрешенным видом. Пышноволосый седеющий гнум недовольно бурчит и обтирает о белоснежный порог чьего-то дома сапог, которым совсем недавно вляпался в собачьи фекалии. Скрипучая телега с окованной проржавевшей клеткой постанывая колесами брела куда-то в верхние районы, ко дворцовой площади. Взаперти в ней сидели люди. Руки и ноги их были закованы кандалами, что в кровь раздирали запястья.

— Выпустите, суки! Это не я! Я ни в чем не виноват! Меня подставили! — прокричал в отчаянии худощавый парень.

— Заткнись, гад! — проорал вслед телеге недовольный гнум с грязным сапогом. Он схватил с земли ком грязи, чтобы запустить в крикливого пленника, но сразу же осекся и выбросил его, грубо при этом выругавшись. Руки были измазаны в том, что совсем недавно он отскребал от сапога.

— Казнить, что ли? — проронил я больше для себя, но чертыхающийся гном все услышал и, оценив меня снисходительным взглядом, соблаговолил ответить:

— Ясно дело куда. Кхры-ы-к, — издал скрипучий звук полурослик и провёл ребром грязной ладони вдоль своей толстой шеи. Выждав небольшую паузу, но не дождавшись от меня ответной реакции он засмеялся и добавил: — Конечно нет, ты откуда свалился? Наш великий и могучий Иренарх, здоровья ему крепкого и девичьих задниц мясистых, любит сволоту всякую напоказ к столбам привязывать. На площади, представляешь. Прямо за руки и за ноги. Хочешь, можно помидором тухлым им лупануть прямо по роже. Хе-хе хе.

— А потом в топи? — спросил я повеселевшего гнума.

— Скорее всего, куда ж еще. Не за казну ж их королевскую содержать. Поди мы то, простой люд, ее то и пополняем.

— Богадельня там? — я указал в ту сторону, которую примерно описывала мне Кэра. Ее очень распирало от любопытства, что же я с Лейнусом затеяли, но задавать вопросы она благоразумно не стала.

— Ну. Вон туда поверни, а там камень такой большой на перекрестке. Иди самой нижней дорогой. Тебе то туда надо. Вид у тебя не очень, дружище, — ответил гнум, не отрывая взора от покрасневшей ткани на моей культе. — Ты где это так умудрился?

— Да лихой народ на тракте. Ладно, спасибо, уважаемый. Бывай.

— Давай-давай. Лечись, — пожелал мне он и, отвернувшись, потопал за телегой. — Ох сейчас веселуха начнется. Обожаю выборы…

Я хотел было окликнуть гнума, чтобы узнать, что же за выборы такие он обожает, но тот чуть ли не вприпрыжку скрылся за ближайшим поворотом. За помидорами, наверное…

* * *

Богадельня Ганры представляла собой широкое двухэтажное каменное сооружение белого цвета. Фасад был украшен символикой города — голубями. Значит заведение принадлежит городу и оплачивается казной. У входа толпились люди.

— Сколько можно ждать! Бездельники! Тьфу!

— У меня нога болит адски!

— Я уже весь зад себе в кровь расчесал!

Четыре стражника в цветах города пытались утихомирить толпу. Все хотели бесплатного лечения, но богадельня была лишь одна. Кровящие, кричащие, гноящиеся, побитые и немытые требовали справедливости. Им приходилось долго ждать своей очереди — какая дерзость. О том, что совсем недавно у них возможности бесплатного лечения не было вообще, почему-то никто в толпе не задумывался.

Я отошел в сторонку и стал наблюдать.

Всё как всегда. Каждый хотел к себе особого отношения, и всем друг на друга наплевать. Огромный детина с синяком под глазом схватил пожилую женщину за густую капну волос и выдернул из людской массы. Та с криками боли полетела в грязную, намешанную тысячами ног, лужу.

— Гнида! Сдохни, гнида! — зашипела бабка, зачерпнула комок склизкой грязи и швырнула в обидчика.

Бугай обернулся, нащупывая ушибленное густым комком место и понюхал руку. Запах ему явно не понравился. Лицо налилось краской, глаза выискивали виновника, но женщина уже во всю прыть убегала, путаясь в грязном подоле крестьянского платья.

— Ребенок! У меня ребенок! — над головой толпы, в исхудалых женских руках показался ревущий во все горло младенец. Все его маленькое тельце было усыпано красными волдырями. Красная сыпь. При должном уходе, возможно, и выживет.

— Да пошла ты со своим заразным выродком, — кто-то толкнул женщину в спину, и та свалилась в ноги толпе. Какое-то время крик ребенка стал невыносимо резать мой слух, но потом затих.

— Ничтожества, — словно змей прошипел я толпе. Никто не услышал.

Я осмотрел разномастный люд. Большинство из них были на вид вполне здоровы. Они хотели пару дней переночевать сытыми и в тепле богадельни. И не потому что были страшно обнищалыми, ущемленными или несчастными, нет. Только потому, что всё здесь бесплатно. А ведь климат в Страгосе благоприятный, несмотря на большую перенаселенность, работы более-менее хватало всем. На краюху хлеба и крышу над головой заработать можно везде. Но нет же — найдутся всегда те, кто считает, что их обирают те, кто богаче, те кто умнее, те кто хитрее и просто те, кто проходит мимо. Например, отчаявшаяся женщина с умирающим ребенком.

Я всё понял.

С такими как они, у меня не возникнет сложностей.

Я закрыл глаза.

Эхо Сокрытия. Магия, что скрывает тебя от тех, кто не хочет видеть. Мне не доводилось еще пользоваться этим в таких условиях.

Я закрыл свои мысли. Все, до которых в состоянии был дотянуться. Но кое-что все же оставил. Одно очень важно и незаменимое чувство. Чувство, что не направлено ни на что. Уверенность. Воистину, не думая — воплощаешь. И я воплотил неприступную цитадель уверенности, в которой запрятал свой хрупкий разум. Эта твердыня столь огромна, что ее шпили пробивают небеса и возвышаются над звездами, прорывая завесу бренного тела. Невидимые шпили торчат из меня словно окровавленные шипы из эклануриума. Их никто не видит, но их чувствуют. Никто не хочет пораниться о них, никто не хочет видеть их. Боль в руке немного затухла.

Я шел вперед, на толпу. Здесь я хозяин; здесь я Бог; я хожу там, где хочу; здесь мне надо быть; здесь мой дом и вы это чувствуете. Глупо связываться со мной: ведь я уверен, что делаю, а вы нет.

Уверенно обходя чужие спины, растискивая потные и недовольные тела в стороны, я шел ко входу в богадельню. Никто не смотрел на меня, всем было плевать, кто очередной раз толкнул их в тухлую лужу под ногами. Кто-то зло взглянул сквозь меня, но сразу же отвернулся и занялся любимым делом — облапыванием молодой женщины, что лежала на животе под его ногами. Человек сдирал с нее испачканную юбку, но та не пыталась сопротивляться, лишь обхватила новорожденный комочек двумя руками, но тот уже захлебывался в черном месиве.