Идущий вопреки

Отец резко привстал и испуганными глазами стал осматривать свой израненный оголенный торс. Я не стал затягивать неприятный момент и добавил:

— В чернильнице.

— А-а-а, — выдохнул отче облегченно и сверкнул на меня недовольными потемневшими глазами. — Карминовая краска. Толчённые жуки. Для пометок.

— Ясно, — сказал я и вышел.

Молча мы прошли через главный зал в сторону противоположного коридора. Я старался не упускать ни одну мелочь и хватался взглядом за каждую деталь. Россыпь многочисленных окошек над головой — в такие можно пролезть при должной сноровке. Непроглядные, темные углы, куда не проступает тусклый свет от свечей — там можно притаиться и выждать. Вот черноволосая сестра несет тележку для раздачи еды, на ней ровно тринадцать тарелок с жиденькой похлебкой и краюхами хлеба. В коридоре, вдоль одной из длинных стен без дверей, на длинных деревянных выступах выстроился ряд горящих свечей и редких канделябров. Чуть выше виднелось подобие оконных прорезей, в которые практически не попадал свет в это время дня.

Где-то на середине коридора мы остановились, и сестра зазвенела связкой ключей, отпирая боковую дверь. В затхлой квадратной комнате было только две кровати, маленькое окошко и небольшая столешница. На одной из кроватей восседал очень высокий пожилой мужчина с кудрявой черной бородой. Суровые глаза недовольно посмотрели на меня — ему явно не хотелось ни с кем не делить «просторное» помещение.

— Для жителей города, а особенно к уверовавшим в величие Её, у нас свое отдельное жилое крыло, — сказала девушка. — Милость Её озаряет. Будьте благодарны.

— Путь мой благословен взором Её, — проговорил я священное писание, всеми силами стараясь не закатить глаза.

Я сел на свободную кровать, рука отдалась болью, и я поморщился. Лина, одобрительно кивнув моей святой просвещённости, слегка улыбнулась, и вышла.

— Ну здорово. Я — Курц. Будем же знакомы, — проговорил слегка напряженным голосом мой новоиспеченный сосед и протянул мозолистую руку. Глаз его немного дернулся, когда он, бесцеремонного осматривая меня, замер на отрубленной руке.

— Будем. Я — Сагард, — ответил я, сжимая крепкую ладонь.

— Как так? — кивнул Курц на мою отсутствующую руку.

— На тракте бандиты, — коротко ответил я.

Хлоп!

Чернобородый мужчина ударил по своему грязноватому сеннику. Разумеется, матрац с мягкой периной для уверовавших жителей города не был предусмотрен. Подняв ладонь, он скептически оглядел её, понюхал и отковырял… еще копошившегося в пальцах жирного таракана. Я заворожённо наблюдал как Курц достает откуда-то плотный мешочек и кидает насекомое в него.

Я промолчал, а мужчина, с удовольствием облизав пальцы, как ни в чем не бывало, продолжил:

— Понятно. Сволоты расплодилось что-то много. А я вот, — проговорил мужчина и задрал рубаху. Весь живот, вдоль всего туловища плотно был обтянут порозовевшей хлопковой материей. — Бык лягнул. В пузе дырку оставил. Говорят, если бы кишки задел, то всё… Повезло мне.

Вернулась одна из сестер Ганры, которую мне еще не доводилось встречать. В руках у нее был тазик с горячей водой. На предплечье висели чистые полотна ткани. Она немного отличалась от остальных. В ее глазах я не заметил той пустоты, а улыбка казалась более искренней.

— Здравствуйте, благослови вас Ганра, — заулыбалась девушка и посмотрела на меня, — я к вам, Сагард. Надо срочно перевязку сделать. У вас есть с собой какие-нибудь личные вещи?

— Нет, — соврал я. Деньги и отмычку я уже успел спрятать под сенник. Благо, досматривать меня раньше не стали и выворачиваться не пришлось.

— Хорошо. Предупреждаю, что с собой проносить ничего нельзя. Если мы найдем у вас что-то, то сразу же выставим за двери. Это ясно? — слегка неуверенно спросила меня девушка.

— Предельно.

Сестра размотала окровавленную повязку, обработала пахнущим средством рану, поцокала языком и туго замотала чистой тканью.

— Да, нехорошо. Кровоточить еще будет пару дней. Рана кажется застарелой, но кровь почему-то идет.

— Да, я неудачно упал.

— Альв, да упал? — недоверчиво спросила она и сдула с измотанного лица прилипший рыжий локон.

— Полуальв, — поправил я ее, — и альвы тоже бывают падают.

— С глазом ничего уже не поделать, — проговорила она, рассматривая моё лицо.

— Знаю.

— Говорят, альвы могут смотреть каждым глазом отдельно. Как будто в разные стороны, и видеть отдельно. Это правда? А вы тоже могли? — неожиданно спросила рыжеволосая сестра.

Курц, который все это время молча сидел и делал вид, что не слушает, с любопытством повернул голову в нашу сторону и навострил растопыренные уши.

— Да, правда. И я умел. Больше нет, — искренне вздохнул я.

— Интересно, — девушка забыла о своих святых обязанностях и присела рядом со мной, — а каково это? Сразу двумя глазами?

— Тяжело объяснить. Но сейчас я как бы наполовину ослеп. Потерять глаз альву — не то же самое, что потерять человеку.

— Жалко то как, — немного погрустневшим голосом сказала девушка, — у нас редко бывают альвы. Я полгода здесь, и вы только второй. А слышите вы тоже как зверь? Ой простите…

— Не так, как чистокровный, — ответил я, не вдаваясь в подробности, — но чуть лучше человека, да.

— А правда, что вы людей жрёте как клаахаты? — бесцеремонно ляпнул Курц.

— Да, но больше всего любим человечинку в возрасте, — отреагировал я и улыбнулся.

Глаза Курца сначала расширились, но потом он явно понял, что я шучу, и они сразу же хитро сузились обратно.

— Ты так не шути. Меня так просто не сожрать. Я могу и по башке дать, — сказал мужчина и в подтверждение своих слов показал мне широкий мозолистый кулак.

Повисла непонятная тишина. И мы все втроем рассмеялись. Я — почти искренне. Тяжело смеяться в такой странной компании. Всё здесь казалось неестественным.

— Эйлин! — раздался недовольный громкий оклик в коридоре. Эхо унесло имя в глубины коридоров — Эйлин!!

Девушка больше не смеялась. Лицо побелело, в глазах промелькнула тень страха.

— Мне пора, — резко сказала она, — благослови вас Ганра.

Эйлин выбежала за дверь.

До вечера мы с Курцем пролежали, разговаривая. Я пытался разузнать об этом месте как можно больше, но этому сильно мешало весьма неприятное обстоятельство. В маленьком и без того затхлом помещении с тараканами находилось деревянное и очень смердящее ведро для всяких естественных нужд. И опорожнять это ведро самостоятельно было нельзя. Дверь закрывалась снаружи на ключ. Забирала его сестра перед сном, после подачи скудных харчей. И вот именно эта грязная емкость истязала мою любовь к чистоте и острое обоняние хуже стилета Флеста — к концу дня я искренне ненавидел богадельню. Вдобавок, о том, как здесь омываться, Курц не знал и не интересовался, и это явно подтверждал исходящий от него смрад.