Игра Джералда

В общем, не важно, что заставляет главу семьи передумать, но в конце концов Том решает выполнить просьбу сына. Они поехали в город пораньше, чтобы Салли (обе дочери активно и с удовольствием вызвались ей помочь) успела подготовиться к празднику. Сегодня 14 августа – разгар лета в штате Мэн. Небо цвета полинявших голубых джинсов, пухлые белые облака, соленый ветерок.

В районе озер, где в 1923 году дед Тома Махо построил хижину, все изнемогает от жары – леса, озера, пруды и болота, – на улице девяносто градусов [13] , а влажность такая, что можно пить воздух. Зато на побережье, в Фальмуте, всего около восьмидесяти [14] . Влажность совсем незаметна из-за морского бриза, который к тому же сдувает мошкару. На лужайке перед домом полно детей. В основном это друзья Вилла, но есть и подруги Джесси и Мэдди. И, что странно, все очень даже неплохо ладят. Все хорошо, никаких происшествий. И около пяти вечера Том наконец удобно располагается в кресле со стаканом мартини. Он смотрит на Джесси, которая стоит неподалеку с крикетным молотком на плече, как часовой с винтовкой (и которой прекрасно слышно, о чем говорят родители, но это можно расценить как комплимент в ее адрес), потом поворачивается к жене и говорит, что ему кажется, что все-таки это была замечательная идея.

13

по шкале Фаренгейта. По Цельсию – около 32 градусов.

14

около 27 по Цельсию.

И не просто замечательная, – думает Джесси, – а гениальная и совершенно потрясающая идея, уж если по правде. На самом деле она думает не совсем так, но не надо высказывать это вслух, потому что – зачем искушать судьбу? Джесси считает, что сегодня просто отличный день – как сладкий вкусный персик. Даже музыка, орущая из переносного магнитофона Мэдди (который она охотно вынесла на лужайку перед домом, хотя обычно это была Великая и Неприкосновенная Святыня), совершенно не раздражает. Джесси, наверное, никогда не полюбит Марвина Гея – как она больше уже никогда не полюбит минеральный запах воды, исходящий от озера в жаркие летние дни, – но эта песня очень даже ничего. «И черт меня побери, если ты не красавица, крошка» – глупая песенка, но вполне ничего. Безобидная.

14 августа 1965 года. Этот день все еще длится в памяти спящей женщины, которая прикована наручниками к кровати в домике на берегу озера, в сорока милях южнее Дак-Скор (но с тем же противным, металлическим запахом воды в жаркие летние дни). И двенадцатилетняя девочка, которой она была когда-то, не видит, что Вилл подкрадывается к ней сзади. Она наклонилась над мячиком, прицеливаясь, и ее оттопыренный задик превратился в слишком заманчивую мишень для мальчишки, который прожил на свете столько же лет, сколько иннингов в бейсбольной партии. И все же какая-то ее часть знает о том, что он к ней подходит. И с этого момента сон превращается в кошмар.

Джесси прицеливается, чтобы попасть в воротца с расстояния в шесть футов. Трудная позиция, но попасть очень даже возможно. И если получится, ей удастся наконец сравнять счет с Кэролайн. Это было бы здорово, потому что эта воображала Кэролайн почти всегда побеждает в игре в крокет. И вот как раз когда она заносит молоток для удара, из магнитофона раздается новая песня.

О-о-о, слушайте все, – в шутку грозится Марвин Гей, только Джесси почему-то кажется, что это вовсе не шутка. – И особенно вы, девчонки…

Загорелые руки Джесси покрываются гусиной кожей.

…как тяжело быть одному, когда любимой нет рядом… Друзья говорят, что я слишком сильно люблю…

Пальцы немеют, и Джесси совсем не чувствует молоточка в руках. В запястьях покалывает, как будто

(Колодки, смотрите, женушка в колодках, посмейтесь над женушкой в колодках)

на них надеты невидимые оковы. И сердце внезапно переполняется страхом. Это другая песня… плохая песня.

…но кажется мне… кажется… только так и надо любить…

Джесси поднимает голову и смотрит на подруг, которые ждут, когда она ударит, и видит, что Кэролайн исчезла. На ее месте стоит Нора Кэллиган. Волосы заплетены в косички, кончик носа измазан белой краской; на ней – теннисные туфли и медальон Кэролайн с маленькой фотографией Пола Маккартни. Но зеленые глаза – Норины; она смотрит с пронзительным, взрослым состраданием. Джесси вдруг вспоминает, что Вилл – которого, несомненно, подстрекают приятели, – Вилл, очумевший от шоколадных пирожных и кока-колы, подкрадывается к ней сзади, чтобы ущипнуть. И тогда она разозлится, развернется и ударит его по лицу. И если праздник не будет испорчен полностью, то это по крайней мере добавит половник дегтя в его приторное совершенство. Джесси пытается ударить по мячу молоточком, чтобы выпрямиться и повернуться, прежде чем Вилл подойдет. Ей хочется изменить прошлое, но это очень непросто – все равно как пытаться приподнять дом и заглянуть под него в поисках спрятанных или потерянных вещей.

Кто-то прибавил громкость, и магнитофон уже просто-напросто надрывается, исторгая торжественную садистскую песенку: ОБИДНО ОЧЕНЬ МНЕ СЕЙЧАС… СО МНОЙ ТЫ ПЛОХО ОБОШЛАСЬ… КТО-НИБУДЬ, ПОДСКАЖИТЕ ЕЙ… ЧТО ПОСТУПИЛА ОНА НЕЧЕСТНО…

Джесси снова пытается ударить по мячу молоточком и отшвырнуть его от себя, но все бесполезно. Он словно приклеен к рукам.

Нора! – кричит она. – Нора, помоги мне! Останови его!

(В этот момент спящая Джесси в первый раз застонала и ненадолго отпугнула пса от тела Джералда.)

Нора медленно и сурово качает головой. Я не могу тебе помочь, Джесси. Ты сама по себе. Как и все в принципе. Обычно я не говорю этого пациентам, но в твоем случае, мне кажется, лучше быть откровенной.

Ты не понимаешь! Я не смогу пережить это еще раз! НЕ СМОГУ!

Да ладно тебе, не глупи, – раздраженно отвечает Нора и отворачивается, словно не в силах вынести яростного выражения на лице Джесси. – Подумаешь, большое дело. Еще никто от этого не умирал.

Джесси затравленно оглянулась (хотя по-прежнему никак не могла разогнуться) и увидела, что ее подруга Тэмми Хоу тоже исчезла, а на ее месте стоит Рут, в белых шортах и желтой майке Тэмми. В одной руке у нее – молоточек для крокета в красную полоску, в другой – сигарета «Мальборо». На лице застыла язвительная усмешка, но глаза серьезны, полны печали.

Рут, помоги мне! – кричит Джесси. – Ты должна мне помочь!

Рут глубоко затягивается сигаретой, потом бросает ее на землю и затаптывает пробковой подошвой Тэмминой сандалии. Ой как страшно, лапуля. Он всего лишь тебя ущипнет, а не засунет тебе в жопу мясницкий нож. И ты это знаешь не хуже, чем я. К тому же ты уже через это прошла один раз. Что в этом такого? Подумаешь…

Нет, он не просто меня ущипнет, не просто ущипнет, и ты это знаешь!

Ну футы-нуты, я знаю, – говорит Рут.

Что? Что это значит…

Я имею в виду, что не могу знать ВСЕГО, – кричит Рут. Ее голос пронизан гневом и болью. – Ты же мне ничего не рассказываешь, ты никому ничего не рассказываешь. Ты тогда просто сбежала и все. Удрала, словно кролик, увидевший на траве тень совы.

Я НЕ МОГЛА рассказать! – орет Джесси. Теперь она замечает перед собой чью-то тень, словно Рут накаркала. Конечно же, это не тень совы, а всего лишь тень Вилла. Она уже слышит сдавленные смешки его друзей. Знает, что он уже вытянул руку, а она так и не может распрямиться и отойти. Она бессильна изменить то, что сейчас произойдет. Джесси понимает, в чем суть кошмара.

Я НЕ МОГЛА! – снова визжит она. – Я не могла рассказать, не могла! Это бы убило маму, или разрушило нашу семью, или и то и другое сразу. Он мне так сказал! Папа мне так сказал!