Игра Джералда

Потом оно пошевелило ногой… Или это опять была игра света и тени? Джесси заметила это лишь боковым зрением, да еще и тени сосен, качающихся на ветру, сильно сбивали… в общем, она ни в чем не была уверена. Она вновь начала сомневаться, что там действительно кто-то был. Ей вдруг пришла мысль, что она все еще спит и это – лишь продолжение кошмарного сна о дне рождения Вилла. Просто сюжет развернулся в новом направлении. Мысль, конечно, заманчивая, но нет… Джесси тут же отогнала ее прочь. Это не сон.

Но как бы то ни было, незваный гость действительно пошевелил ногой (если это вообще была нога ). Джесси быстро скользнула взглядом вниз. Ей показалось, что на полу у ног непонятного существа стоит какой-то черный предмет. Но было никак невозможно понять, что это – бюро отбрасывало густую тень, и вообще это была самая темная часть комнаты. Ей почему-то вспомнилось, как она пыталась втолковать Джералду, что говорит серьезно. Хлопала дверь, за окном шумел ветер, на улице лаяла собака, кричала гагара…

На полу у ног незнакомца стояла бензопила.

Теперь Джесси в этом не сомневалась. И он – этот темный незваный гость – пилил отнюдь не дрова, а людей. И пес убежал, потому что почуял этого ненормального маньяка, который пришел по тропинке вдоль берега озера… он шел вдоль озера, покачивая бензопилой в руке…

Перестань! – сердито прикрикнула женушка. – Перестань говорить ерунду и сейчас же возьми себя в руки!

Но Джесси с ужасом поняла, что не может остановиться. Это не сон. В ней неумолимо росла уверенность, что эта фигура, которая молча стоит в углу, как создание доктора Франкенштейна до оживления, – самая что ни на есть настоящая. Но даже если и так, не мог же он в самом деле весь день резать людей в капусту своей бензопилой. Разумеется, нет. А то получается прямо детская страшилка у лагерного костра, сюжет которой навеян дурацкими фильмами ужасов. Это было действительно весело – сидеть с подругами вокруг костра, слушать такие вот байки и жарить зефир на углях. Зато потом было так страшно лежать в спальном мешке и замирать от ужаса всякий раз, когда в лесу хрустнет ветка. Может быть, это крадется озерный человек, легендарный герой корейской войны, которому вышибли все мозги?

То, что стояло в углу, не было ни озерным человеком, ни серийным убийцей с бензопилой. Действительно, на полу что-то стояло (в этом Джесси была уверена), и это вполне могла быть бензопила. Но с таким же успехом это мог быть дипломат… или рюкзак… чемоданчик коммивояжера…

Или мое разыгравшееся воображение.

Да. Она прекрасно видела эту фигуру в углу, но все-таки не исключала возможность, что это ей только кажется. И вот что странно: это лишь укрепило ее уверенность в том, что само существо реально. Было почти невозможно не обращать внимания на черные волны враждебности, которые исходили из переплетения густых теней и рассеянного лунного света, – она их буквально слышала, как непрестанное глухое рычание.

Оно меня ненавидит, – подумала Джесси. – Я не знаю, кто это… или что это… но оно меня ненавидит. Наверняка ненавидит… потому что иначе оно бы мне помогло… оно бы тут не стояло и не смотрело.

Она снова взглянула на это лицо, полускрытое тенью. Глаза незнакомца в круглых черных глазницах, казалось, сверкали нездоровой жадностью. И тогда Джесси заплакала.

– Пожалуйста, есть здесь кто-нибудь или нет? – робко спросила она, захлебываясь слезами. – Пожалуйста, помогите мне. Видите эти наручники? Ключи прямо за вами, на столике…

Ничего. Ни движения, ни ответа. Оно – темное существо – просто стояло в тени, если, конечно, оно вообще там было, и смотрело на нее из-под маски, сотканной из пляшущих теней.

– Если хотите, я никому скажу, что я вас здесь видела. – Голос Джесси дрожал и срывался. – Обещаю, я никому не скажу. Я была бы очень вам благодарна…

Оно просто смотрело.

Просто смотрело и все.

Джесси чувствовала, как горячие слезы медленно катятся по щекам.

– Мне страшно. Я вас боюсь. Вы можете говорить? Если вы действительно там стоите… пожалуйста, скажите хоть что-нибудь.

Она чуть ли не билась в истерике. Панический страх, словно хищная птица, схватил и унес в своих цепких когтях какую-то ценную, незаменимую ее часть, которая помогала ей держаться. Теперь Джесси плакала и причитала. Страшная фигура молча и неподвижно стояла в углу комнаты, безучастная и к слезам, и к мольбам. Джесси оставалась в сознании, хотя иногда ей казалось, что она переносится в странное и пустынное место, как будто созданное специально для тех, чей страх переходит последний предел и превращается чуть ли не в экстатическое исступление. Смутно, словно издалека, Джесси слышала свой собственный жалобный голос, умоляющий освободить ее от наручников. (Пожалуйста, ну пожалуйста, ну пожалуйста, освободите меня.) А потом она снова срывалась в тот провал пустоты. Она чувствовала, что ее губы шевелятся; слышала слова, которые сама же и произносила. Но пока она пребывала в том запредельном месте, слова казались бессвязной ерундой. Она слышала шум ветра и лай собаки, но не осознавала, что это за звуки. Она была в ужасе – ее пугала эта фигура, полускрытая в тени, кошмарный незнакомец, незваный гость. Она не могла отвести взгляд от его бесформенной головы, белых щек, опущенных плеч. Но больше всего ее взгляд притягивали руки этого существа – руки, которые свисали гораздо ниже, чем руки обыкновенного человека, – ладони с длинными пальцами… Она понятия не имела, сколько времени проводила в этом пустынном месте (двенадцать – двенадцать – двенадцать – отсчитывали часы на столике). Потом она возвращалась. Вместо сменяющихся непонятных образов в голове появлялись мысли, а бессвязная белиберда складывалась в слова. До нее наконец дошло, что незнакомец не собирается ей помогать, и она спросила его – едва слышным шепотом, – в надежде получить хоть какой-то ответ:

– Кто ты? Человек или дьявол? Ради Бога, скажи, кто ты?

Снаружи выл ветер.

Хлопала дверь.

Лицо незнакомца переменилось… Вроде бы растянулось в улыбке. В ней было что-то ужасно знакомое.

– Папочка? – прошептала она. – Это ты, папочка?

Не глупи, – взвыла примерная женушка. Джесси почувствовала, что она тоже близка к истерике. – Не будь идиоткой, Джесси. Твой отец умер в восьмидесятом году.

Но это не помогло. Наоборот. Тома Махо похоронили в семейном склепе в Фальмуте – а это меньше чем в ста милях отсюда. Воспаленное, напуганное воображение Джесси тут же нарисовало сутулую фигуру в истлевшей, покрытой зеленой плесенью одежде – ожившего мертвеца, который крадется по полям, залитым лунным светом, торопливо пересекает сады частных домов. Сила притяжения хорошо поработала над разложившимися мышцами, и поэтому его руки теперь болтаются где-то в районе колен. Это – ее отец. Человек, который играл с ней, катал ее на плечах, когда ей было три года; который так хорошо ее успокоил, когда клоун в цирке напугал ее до слез. Тогда ей было шесть лет. Он рассказывал ей сказки на ночь, пока ей не исполнилось восемь. Ты вполне уже взрослая, чтобы читать самой, сказал он тогда. Ее отец, который закоптил стеклышки в день солнечного затмения, и посадил ее на колени, и они вместе ждали начала этого редкого явления природы. Ты только не бойся и не оглядывайся, сказал он тогда. Но ей вдруг подумалось, что ему тоже страшно, потому что голос у него был дрожащий и хриплый, совсем не похожий на его обычный голос.

Существо в углу ухмыльнулось еще шире. И комната вдруг наполнилась запахом – слабым, полуметаллическим-полуорганическим запахом, напоминающим запах устриц в сметане. Так пахнет рука, когда долго перебираешь медяки в кармане. Так пахнет воздух перед грозой.

– Папа, это ты? – спросила она существо в углу. Где-то вдалеке закричала гагара. Слезы медленно текли по щекам. И тут произошло что-то странное. По мере того как в Джесси росла уверенность, что это ее отец, что это Том Махо стоит в углу, страх начал потихоньку отступать. Это было совсем неожиданно, и ей было не важно, умер он двенадцать лет назад или нет. Она расслабилась, и ноги, согнутые в коленях, безвольно сползли по покрывалу. В голове возник образ из ее кошмара: ПАПОЧКИНА ДОЧКА – помадой «Мятная-ням-ням» на груди.

– Ладно, давай, – сказала она темному существу. Голос был чуть хрипловатый, но все же спокойный. – Ты ведь за этим сюда и пришел, правильно? Да и как я могу тебе помешать? Просто пообещай, что потом ты меня освободишь. Освободишь и отпустишь.

Фигура в углу даже не пошевелилась – она все так же стояла в зыбких переплетениях теней и лунного света и ухмылялась. Время шло (двенадцать – двенадцать – двенадцать — мигало табло электронных часов, словно намекая, что время намертво встало, а все вокруг лишь иллюзия), и Джесси вдруг пришло в голову, что, может быть, она была права и здесь действительно никого нет. Никого, кроме нее. Она себя чувствовала, словно флюгер под порывами переменного ветра, какой обычно бывает перед грозой или торнадо.

Твой отец не может вернуться с того света. Так не бывает, – сказала примерная женушка Берлингейм. Она пыталась придать голосу твердость, но ей это не удалось. Однако Джесси отдала должное ее стараниям. Случись вселенский потоп или даже конец света, примерная женушка все равно не оставит свой пост и будет стараться как-то исправить положение. Это не фильм ужасов и не очередная серия «Сумеречной зоны», Джесс. Это реальная жизнь.

Но другая ее часть – та, где живут настоящие НЛО, а не какие-то призрачные проводники между сознанием и подсознанием – утверждала, что есть и другая правда: темная, страшная. Правда, которая не подчиняется никакой логике и происходит из тени иррационального (а может, и сверхъестественного). Правда из темноты. Голоса утверждали, что в темноте все меняется. И особенно когда человек один, и напуган, и воображение вырывается из клетки разума, и наружу выходят самые глубинные страхи.