Игра Джералда

– Потому что он за меня, – прошептала она.

Да, и точка. Папа за нее. А мама против нее. Все просто.

В вечернем небе уже появлялись звезды. И Джесси с удивлением обнаружила, что сидит на террасе и слушает спор по поводу затмения и по поводу нее самой уже почти сорок пять минут. Этим вечером она открыла для себя одну интересную особенность: время летит очень быстро, когда подслушиваешь разговоры, касающиеся тебя.

Она подняла руку, сложила пальцы, словно изображая подзорную трубу, посмотрела на звезду и прошептала старое заклятие: «Хочу, чтобы мне было можно, хочу, чтобы я смогла». Ее желание уже почти исполнилось – она хотела загадать, чтобы ей разрешили остаться завтра с отцом. Они будут только вдвоем. Два человека – которые знают, что друг за друга надо стоять горой, – будут сидеть на террасе, кушать отменные гамбургеры а deux… совсем как семейная пара.

А что касается Дика Слифорта, так он потом передо мной извинился, Том. Не помню, говорила я тебе или нет…

Да говорила, но что-то я не припомню, чтобы он извинился передо мной.

Наверное, он просто боится, что ты ему башку открутишь или хотя бы попытаешься, – отозвалась Салли все тем же странным тоном – сложная смесь счастья, доброго юмора и злобной ярости. Джесси даже на мгновение удивилась, как может человек в своем уме говорить таким тоном?! И тут же оборвала эту мысль. – И еще я хочу кое-что добавить про Адриан Джилетт, прежде чем мы закончим этот разговор…

Слушаю очень внимательно…

Она мне сказала в 1959-м, то есть два года спустя, что за это время пересмотрела свои взгляды на жизнь, она не упоминала о Джесси и о том инциденте с печеньем, но мне показалось, что она пыталась извиниться.

Д-а-а-а-а? – протянул отец, это было его коронное, адвокатское «Да-а-а». – И никто из вас не подумал, дамочки, что неплохо было бы поставить в известность и Джесси… И объяснить ей, что это значит?

Мать молчит. Джесси с трудом представляла себе, что значит «пересмотреть свои взгляды на жизнь». Она вдруг заметила, что опять сжала книжку в руке, так что та почти свернулась в трубочку.

Или извиниться? – Папин голос был нежным, ласкающим, смертоносным.

Хватит уже, перестань. А то я себя чувствую как на перекрестном допросе! – взорвалась Салли после долгой паузы. – Если ты вдруг не заметил, мы дома, а не на заседании второй палаты верховного суда!

Это ты начала разговор, а я просто спросил.

Господи, как я устала от твоей этой мерзкой привычки переворачивать все с ног на голову. – Судя по голосу, мама вот-вот заплачет, подумала Джесси. И в первый раз в жизни это не вызвало у нее никакой жалости. Ей не захотелось побежать к мамочке и успокоить ее (и может быть, даже расплакаться и самой). Вместо этого Джесси почувствовала странное, злорадное удовлетворение.

Салли, ну вот, ты расстроилась, почему бы нам просто…

Ты что, издеваешься? Каждый раз, когда мы с тобой спорим, мне кажется, ты надо мной издеваешься. Странно, правда? И ты вообще понимаешь, о чем мы спорим? Я подскажу тебе, Том. Мы спорим не об Адриан Джилетт или Дике Слифорте и даже не о завтрашнем затмении. Мы спорим о Джесси, о нашей дочери. Как обычно.

Она рассмеялась сквозь слезы, потом чиркнула спичкой с сухим щелчком и прикурила.

Скрипучее колесо всегда надо смазывать первым. И это скрипучее колесо – наша Джесси. Всюду сует свой нос. Вечно она недовольна чужими решениями, если они происходят без нее, – она просто не хочет признать, что кто-то может придумать что-нибудь стоящее без нее.

В голосе матери сквозило что-то, очень похожее на ненависть, и вдруг Джесси испугалась.

Салли…

Ладно, Том, забудь. Она хочет остаться тут с тобой – отлично, пусть остается. В любом случае ей не понравится поездка на гору, ведь это не ее идея. Все равно с ней нормально не пообщаешься. Она только и будет, что затевать перепалки с сестрой и ныть, что ей вечно приходится приглядывать за Виллом. Другими словами, она будет только скрипеть и все.

Салли, Джесси вообще почти никогда не ноет и с удовольствием присматривает за братом…

Ты просто не понимаешь, какая она! – Салли Махо сорвалась на крик. И ненависть в ее голосе заставила Джесси съежиться. – Богом клянусь, иногда ты ведешь себя так, словно она твоя девушка, а не дочь!

На этот раз замолчал отец, а когда снова заговорил, его голос был мягким и очень холодным:

Подло, низко и нечестно так говорить.

Джесси сидела на террасе, смотрела на звезды, и ее беспокойство сменялось ужасом. Ей захотелось опять сложить пальцы, посмотреть на какую-нибудь звездочку и пожелать, чтобы все стало как прежде. Уж лучше бы она поехала вместе со всеми в день затмения.

Потом из гостиной донесся звук отодвигаемого стула.

Прости меня, – сказала Салли, и хотя голос звучал по-прежнему зло, в нем сквозил легкий страх. – Да забирай ее, если хочешь! Пожалуйста, забирай! Мне не жалко!

Потом донесся звук каблучков, уходящих прочь. Потом – чирканье «Зиппо». Папа зажег сигарету.

Джесси почувствовала, что по щекам бегут теплые слезы. Ей было стыдно и больно, но в то же время она была очень довольна, что все закончилось и не зашло дальше. Они с Мэдди заметили, что последнее время споры родителей случались все чаще и были все злее. И что с каждым разом было все тяжелее растопить лед, появляющийся между ними после этих споров. Но ведь вряд ли такое возможно, что папа с мамой…

Нет, –  оборвала она себя, прежде чем закончила мысль. – Это действительно невозможно, так что давай заткнись.

Может быть, смена обстановки разгонит печальные мысли? Джесси поднялась, сбежала вниз с террасы и направилась к озеру. Там она и сидела, бросая в воду камушки, когда через полчаса подошел отец.

– Затменные бургеры на двоих, – сказал он и поцеловал ее в шею. Он успел побриться, его подбородок был мягким и от него очень приятно пахло. По спине Джесси опять пробежали мурашки. – Я все уладил.