Игра Канарейки

Эльфка встала, начала одеваться.

Было слышно, как вода бурлит в казане, как тихо напевает Ани. Запах похлёбки напомнил Карине, что она вчера легла спать на голодный желудок.

Уже толком и не могла вспомнить, почему. Кажется, из-за очередной глупой размолвки с Каетаном – оба с ослиным упрямством упёрлись в какую-то ерунду, вроде бы даже успели покричать друг на друга и в итоге разошлись спать, оставив Ани одну сидеть за столом да растерянно гладить рукой свою кошку с серебристой проседью на спинке.

Ани старела так же неумолимо быстро. В её смоляной косе появились седые прядки, уголки рта медленно потянули вниз годы и улыбки. Вокруг глаз залегли морщинки, а руки иссушились, кожа показала синие трубки вен.

Каетан видел это, замечал, как быстро она из свежей юной девицы становится болезненно похожей на него. Иногда он подолгу сидел за столом, глядя на хлопочущую Ани, и думал о чём-то своём.

– Ты проснулась? – спросила женщина, вытаскивая из печи казан с похлёбкой.

– Как видишь, – буркнула Карина, усаживаясь за стол.

С минуту висела тишина. Карина пыталась стряхнуть с себя остатки сна, а Ани, кажется, просто наслаждалась безмолвием. Увидев, что эльфка, сдвинув брови, будто бы ненароком окинула взглядом комнату, женщина выдохнула:

– Он ушёл на рассвете. Жена Вацлава, Корнелька, вот-вот разродится, нужно сделать мазь или настойку… Я не совсем поняла слово «medicinae».

Карина подпёрла голову рукой.

– По-моему, когда он разговаривает с тобой на Hen Linge, это больше похоже на издёвку.

Ани, улыбаясь, наливала похлёбку в миску.

– А я думаю, что он в эти минуты позволяет себе забыть, что живёт среди чужого народа. Он разрешает себе быть собой и говорит на родном языке.

Карина выдохнула.

– Ты ужасная идеалистка, Ани.

Женщина взглянула на эльфку выразительно:

– А ты, хочешь сказать, нет?

Крыть было нечем, поэтому Карина насупилась и стала активно черпать ложкой похлёбку.

– Доешь, – вдруг строго сказала Ани, – пойди к нему и помиритесь. Вы этой чепухой треплете мне нервы.

Эльфка продолжала жевать и упрямо смотреть перед собой.

– Вы цапаетесь из-за ерунды, кричите друг на друга и каждый раз забываете, что на утро оба будете мучиться.

– Cuach aep arse, не пойду я к нему! – вдруг выругалась Карина и стукнула ладонью по столу. – Этот hen думает, что он умнее всех!

– Я тоже так думаю, – мелодичным спокойным голосом сказала Ани. – И ты. Это вполне нормальное заблуждение того, кто видел в жизни чуть больше, чем собственный двор и отхожее место.

Карина глядела на дно тарелки.

– Ему тяжело, – выдохнула Ани, улыбаясь. – Я быстро старею, и он это замечает. Он боится, что ты тоже покинешь его.

– Что значит «тоже»?! – всполошилась Карина. – Да и вообще… – добавила она задумчиво. – Это ещё вопрос нерешённый.

Ани покачала головой, улыбаясь, убрала пустую тарелку. Карина встала из-за стола, принялась надевать лёгкий кожаный доспех, привязала к поясу нож, перекинула через плечо колчан со стрелами и рогатый эльфский лук.

– Он пошёл к пруду, – сказала Ани уже в спину выходящей Карине. Та недовольно хмыкнула.

Вересковка была ярка и людна. Карина не могла понять, почему сегодня ей казалось это чем-то необыкновенным и родным, почему сердце тихонечко щемило при мысли, что так будет не всегда.

Что Сташек, заезжий торговец, не всегда будет прямо с телеги торговать тканями, крупами из других деревень, фруктами с юга, вырванными у портовых купцов, и годовалым кислым вином.

Что Зибор, Гавел и Агнешка когда-то вырастут и, может быть, даже уедут, что не будут долго бежать по дороге за проезжей телегой и конником, перестанут пытаться закидывать камни в тазы с отмокающим бельём.

Пастушок Ярек приветственно махнул рукой, когда увидел эльфку, направляющуюся к кромке леса. Его пёс радостно заголосил, виляя хвостом. Карина, сдержанно улыбнувшись, помахала Якову в ответ. Пастушок снова разлёгся на траве, достал из-за пояса стою дудочку и стал наигрывать простенькую мелодию. Как он играл лёжа, похоже, оставалось загадкой даже для него.

Лес был дик и густ, жил, не обращая никакого внимания на эльфку. В кустах заливались трелями какие-то птицы, на поляне неподалёку неторопливо жевал траву олень с раскидистыми рогами, муравьи проложили тропу и торопливо несли к муравейнику сухие иголки и маленькие веточки.

Карина шла к берегу маленького лесного озера, спрятанного в самой чаще. Каетан часто собирал травы в рощице возле него.

До озера оставалось ещё мили полторы, когда лес вдруг замер и затих. Карине послышался запах дыма. Она замерла, огляделась, прислушалась. Ветер принёс отзвуки голосов. Эльфка сняла с плеча лук, достала стрелу.

В этом лесу, да ещё так далеко от тракта могли быть только друиды. Но они не жгут костров посреди дня, а звери их не боятся.

Карина медленно и тихо направилась против ветра, откуда доносились запахи и звуки. Скоро голоса стали отчётливее, и она совершенно точно могла различить странную помесь Всеобщего и Старшей речи, на которой говорили незваные гости.

Карина припала к земле, раздвинула ветви кустов.

На поляне шагах в пятнадцати впереди сидело около десятка вооружённых эльфов. Причём сказать о них, что они были вооружены «до зубов» – не сказать ничего. Помимо лука, висевшего у каждого на плече, на их длинных зелёных стёганках в изобилии наличествовали прикреплённые кортики, сабли, гвихиры, палаши, ножики, дротики, заточки и даже бомбы.

«Скоя’таэли», – подумала Карина. И тут же попыталась воскресить в памяти образ командира той ганзы, где она родилась. Десятки лет оставили вместо его лица чёрную прореху, вместо его голоса – шум в голове. Карина только помнила, что его завали Тэмк’хаэн.

– Где здесь деревня? – спросил высокий эльф, сидевший возле костра спиной к Карине. – У нас кончается жрачка.

– Neen, – возразила эльфка, натягивающая тетиву на лук. – Мы здесь не для этого.

– Вы отправили на охоту сопляков, если они опять ничего не принесут, на ужин мы будем жрать землю, – продолжил гнуть свою линию эльф.

– Taess aep, – сказал до этого молчавший эльф с продольным шрамом на лбу. Он стоял возле дерева, был ближе всех к кустам, где спряталась Карина. Говорил он так, что было ясно – он здесь командир. – У меня дела в этой деревне, я не позволю её грабить.