Игра на двоих

И мы возвращаемся к работе.

Следующая пара часов, за которую Флавий, Вения и Октавия, наверное, успели снять с моей подопечной несколько слоев кожи, пытаясь отмыть ее от угольной пыли, проходит в обсуждениях и спорах. Ломаются черные карандаши, сминаются белые листы бумаги. На самом деле Цинна уже давно подготовил несколько эскизов, но, взглянув на них, я лишь задумчиво пожимаю плечами. Недоуменно — обиженный взгляд стилиста. Судорожный вздох Порции. Недовольство на лице Эффи. Ну да, я же позволила себе усомниться в гениальности нашего гения. Переглянувшись с Хеймитчем, незаметно для остальных закатываю глаза и обреченно выдыхаю. Какие же они чувствительные, эти капитолийцы.

Еще полчаса уходит на то, чтобы убедить Цинну, что его видение и вкус как никогда безупречны. Дело совсем не в образе, который он выбрал для трибутов Дистрикта-12. Дело в том, как этот образ будет смотреться на одном из них.

— Публика заметит и запомнит Прим, как это произошло год назад с тобой, — убеждает меня стилист. — Это не обычная серая роба, в которой все кажутся на одно лицо!

— Лучше подумай, кем она предстанет перед зрителями и спонсорами, — упрямо возражаю я. — И что те о ней подумают!

— О чем ты? — непонимающе моргает парень. — Сейчас нам всего лишь нужно, чтобы она произвела впечатление. Это первая встреча трибутов с Капитолием…

— …и она слишком важна для их будущего, чтобы обращать внимание лишь на внешность!

Я начинаю злиться. Почему он не понимает таких простых вещей? Почему не может взглянуть на проблему чуть глубже, не так поверхностно? От внезапно накатившего приступа раздражения в глазах темнеет, а мысли путаются и разбегаются в разные стороны. У меня не хватает слов. Я не могу объяснить, что именно имею в виду, потому что не сразу понимаю, почему Цинна не понимает меня. Поднявшись с дивана, молча беру со стола листок с эскизом костюма для Прим и, встав у окна, пристально рассматриваю рисунок, пытаясь представить, как это будет выглядеть в реальности. Цинна сверлит меня непонимающим взглядом. Вдруг мне становится грустно. «Он не знает, что значит быть трибутом, и потому не в силах понять тебя с полуслова», — с горечью думаю я, глядя в темно-карие глаза стилиста. Глубоко вздохнув, я возвращаюсь к команде и протягиваю эскиз Цинне.

— Если что-то не так, я могу переделать, — видя мои сомнения, нерешительно предлагает он. Но я лишь опускаю глаза и отрицательно качаю головой. В этот момент дверь приоткрывается и в комнату входит команда подготовки. Водные процедуры закончились, теперь дело за стилистами: одежда, прическа, макияж. Получив наше одобрение, Цинна и Порция покидают гостиную и спешат на встречу со своими новыми подопечными.

В висках стучит кровь. Тук-тук, тук-тук. Словно крошечные молоточки отбивают ритм. Я начинаю нервно ходить по комнате, невольно подстраиваясь под неумолкающий стук в голове. Хеймитч поднимается на ноги, обходит диван и, усевшись на подлокотник с моей стороны, несмело тянется ко мне и касается моей руки.

— Эрика…

В его низком хриплом голосе звучит то, что я хочу услышать больше всего. Понимание. С ним мне не нужно тратить слова и силы на пространные объяснения. Ведь он прекрасно знает, каково было мне и каково сейчас ей, Примроуз. Хеймитч видел меня и видит ее. Он сам прошел через то же, а потому может понять все даже не с полуслова, а с полумысли. Но почему-то это не помогает. Наоборот, оставшись наедине с ментором, я не выдерживаю и взрываюсь.

— Она — не я, Хеймитч! Понимаешь? Не я! Если я всего лишь играла роль, то она и есть та маленькая слабая девочка!

— Знаю, — тихо отвечает ментор, не сводя с меня глаз.

— Нельзя выставлять ее перед Организаторами в том же свете, что и меня! Вспомнив прошлогодние Игры, они поставят на нее и, когда она разочарует их, мы не сможем уговорить никого помочь ей на Арене!

— Знаю.

— А Сноу подумает, что Прим такая же, что у нее есть шанс победить своими силами, без помощи спонсоров, — я продолжаю метаться по комнате, натыкаясь на острые углы, но не замечая боли от столкновений. — Он ни за что не допустит повторения той истории. Ему хватило меня, второй Генриетты Роу старик не потерпит!

— Знаю.

Наконец мне надоедает его однообразная реакция. Я резко останавливаюсь, подхожу к мужчине и, сложив руки на груди, ехидно спрашиваю:

— Если знаешь, почему ты так спокоен? — голос все еще дрожит от напряжения и злости.

Эбернети долго и пристально смотрит на меня. По задумчивому взгляду темно-серых глаз видно, что в голове ментора идет борьба. И все же он произносит вслух совсем не то, что мне нужно услышать.

— Потому что так надо. Иначе можно сойти с ума, — снисходительный тон его голоса раздражает меня еще больше. — Эрика, это твои первые и мои двадцать четвертые Игры. Это нормально. Ты научишься.

И это все?!

— Хейм!

Усмехнувшись, он встает с подлокотника, наклоняется ко мне, отводит за ухо непослушную прядь волос и шепчет:

— А еще я так спокоен, потому что знаю, что любую ошибку можно исправить. Знаешь, чему тебе на самом деле нужно научиться? Уметь объяснить и отстоять свое мнение. С кем бы ты ни говорила, хоть с самим Президентом.

Хеймитч осторожно, двумя пальцами берет меня за подбородок и, заставив взглянуть ему в глаза, добавляет:

— Запомни, даже сами Организаторы не знают, что такое Голодные Игры, что уж говорить о каких-то стилистах. Никто не знает, кроме трибутов. А потому мы должны если не объяснять, то хотя бы настаивать на своем. Мы знаем лучше. Они не знают ничего.

С этими словами Хеймитч готовится уйти. Уже в дверях, словно вспомнив что-то важное, мужчина оборачивается, ловит мой взгляд и самодовольно усмехается и подмигивает:

— Учись у лучших.

И, распахнув дверь пошире, чтобы мне была слышна его последняя фраза, кричит на весь этаж:

— Цинна, подожди, я совсем забыл тебе кое-что сказать!

Несмотря на то, что секунду назад Хеймитч, словно нашкодившего котенка, ткнул меня носом в совершенную по неопытности ошибку, с губ срывается смех. Он все еще мой наставник, я — его ученица. Ничего не изменилось. Даже ирония осталась прежней.

Команда подготовки возвращается, на этот раз — за мной. Из груди вырывается стон: я искренне надеялась избавиться от внимания капитолийцев и от услуг помощников Цинны. Но, видимо, не в этой жизни. И снова обжигающие ванны с шапками пены, душистое мыло, нежные гели, жесткие скрабы, шампуни, ополаскиватели, маски. К тому моменту, когда Вения заворачивает меня в белое махровое полотенце, мой нос перестает различать запахи. Я не чувствую даже аромата духов влетевшей в соседнюю комнату Бряк, хотя отчетливо слышу ее голос. В ответ на мой недоуменный взгляд Вения самодовольно поясняет, что, пусть я и стала ментором, мне все равно жизненно необходима их помощь.

— И выглядеть ты должна ничуть не хуже собственных трибутов, — вставляет Октавия. — Может, только чуть проще, чтобы не затмевать их на Параде.

Вытеревшись, я набрасываю халат и возвращаюсь в комнату, отведенную для моей подготовки к вечернему действу. Хеймитч уже здесь, сидит на столе, опустив ноги в стоящее рядом кресло и с презрительной усмешкой листает толстый ежедневник с обложкой из натуральной кожи, подозрительно смахивающий на блокнот Эффи, который та вечно таскает за собой. Судя по преувеличенно-равнодушному виду Бряк, смотрящейся в зеркало, это он и есть. Потеснив ментора, я устраиваюсь в кресле и с удовольствием озорного ребенка наблюдаю в зеркале за уничтожающими взглядам, которые капитолийка незаметно посылает мужчине из-под неестественно-длинных ресниц. Хеймитч тихо зовет меня по имени. Я поворачиваюсь: он делает страшные глаза и шепчет одними губами «развлекаемся как можем». Я откидываюсь на мягкую спинку кресла, и негромко смеюсь.