Игра с отчаянием

— Даже после того, что я умолчала о существовании барьера? — невесело усмехнулась Марибель, мягко высвобождая свои руки из хватки Супер Азартного игрока.

Хитаги ненадолго задумалась, а затем склонила голову набок и с лучезарной улыбкой заявила:

— На самом деле, мне было бы легче, если бы его существование так и осталось тайной, так что тут я вас не обвиняю. — Марибель удивлённо захлопала глазами. Тогда Хитаги стала подниматься и уже на ходу заключила, ободряюще подмигнув Супер Мечтательнице: — И вообще, если вам что-то понадобится, можете на меня рассчитывать, Хан-сан.

Сказав это, она ушла к столику, за которым Марти горячо внушал Дэймону, что его полное имя — Мартин — отличается от сокращённого не только одним звуком. Улыбающаяся Хитаги присоединилась к дискуссии. А Марибель, оставшись одна, не смогла не бросать на них короткие взгляды. Поведение этой троицы заставило её задаться вопросом: “Как можно оставаться такими беспечными после всего, что произошло в этом проклятом месте?” В душе самой Марибель, казалось, остались неизлечимые раны, постоянно напоминающие о себе ноющей болью в сердце. За время наблюдения за Хицугири и Марти она пришла к выводу, что дело в том, что они есть друг у друга. С горечью Марибель подумала, насколько легче ей было бы, будь Ренко сейчас рядом. Наверняка они так же могли бы иногда болтать о всякой ерунде, даже находясь в такой, казалось бы, безнадёжной ситуации. Ренко обязательно не дала бы ей забыться, когда Марти только что чуть не завлёк её в свои сети — осознанно или нет. А ещё Марибель не сомневалась, что подруга поладила бы с Минато, если бы они немного пообщались. Ведь оба, судя по всему, вполне могли строить хорошие отношения с людьми, если этого хотели… И вдруг Марибель почувствовала как никогда острое желание быть с Ренко. Сожаление о потерянных мгновениях захлестнуло её с головой, в глазах против воли начали собираться слёзы. Чтобы немного успокоиться, она торопливо отпила чай, который ей заботливо заварил Марти.

Когда она поставила чашку на стол и в очередной раз украдкой взглянула на компанию за дальним столиком, то с удивлением обнаружила, что они больше не ведут оживлённую беседу. Хитаги выжидающе смотрела на Марти, Дэймон также поглядывал на барабанщика. Тот же внезапно погрузился в мрачную задумчивость, глядя в стол и обхватив обеими руками чашку чая. Заинтересованная внезапной переменой в их поведении, Марибель невольно навострила уши, желая узнать причины.

Наконец, Марти заговорил. Его голос звучал не так бодро и звонко, как обычно — в нём сквозили тихие меланхоличные нотки.

— Любил ли я хоть одну из девушек, с которыми встречался? — очевидно, переспросил он. Затем он грустно усмехнулся и, мотнув головой, ответил: — Нет. — Он сделал паузу, во время которой отпил любимый напиток, а затем с болью в голосе проговорил, глядя в сторону: — К сожалению, та единственная, которую я когда-либо любил, ответила мне самым жёстким отказом ещё до того, как я успел хоть что-то сделать. Что ж, я не виню её… — со вздохом проговорил Марти и мягко улыбнулся одними краешками губ. — Юджина слишком благородная, чтобы иметь дело с такой сволочью как я…

Услышав это, Марибель смущённо опустила голову, стараясь ничем не выдать, что она подслушала такой личный разговор. Пожалуй, эти слова были самым искренним, что ей доводилось слышать от Марти, поэтому они произвели на неё глубокое впечатление. Ей вдруг подумалось, что даже у такого беззаботного человека, как он, есть свои горькие воспоминания, которые он скрывает за весёлой усмешкой. Но именно сейчас маска треснула, обнажая кусочек души Супер Барабанщика. На ум внезапно пришло чьё-то высказывание: “У людей с самой широкой улыбкой самая печальная душа”.

Марибель тихонько допила свой чай, поднялась и неспешно побрела в свою комнату. Эта, казалось бы, незначительная встреча оставила ей серьёзную пищу для размышлений. А мыслить лучше всего, находясь в одиночестве.

***

Ёшики никогда не считал себя особо проницательным или что-то подобное. В этом плане он оценивал себя трезво и знал, что вряд ли когда-нибудь сможет строить логические цепочки так же чётко и уверенно, как Супер Детектив, Азартный игрок или Барабанщик. В особенно плохом расположении духа он иногда вообще начинал считать, что Эрика не зря смеётся над ним. Правда, гордость и возмущение всё-таки быстро брали своё, возвращая самооценку Кишинумы со дна. Но факт оставался фактом: в плане ума Ёшики не был слишком-то блестящим. Наверняка причина крылась в его отношении к учёбе — полном нежелании думать над ней — и предпочтении знаниям очередную бессмысленную драку.

И всё же даже со своей самопровозглашённой несообразительностью Ёшики не мог не заметить перемены в отношениях Минато и Акихико. Он не знал точной причины, но ясно видел, что между ними как будто пробежала кошка. Не то, чтобы они стали друг друга ненавидеть, просто словно перестали искать компании друг друга и стали немного холоднее и мрачнее. Когда Ёшики спросил об этом Супер Боксёра, тот лишь отмахнулся, явно не горя желанием обсуждать проблему. Тогда Кишинума обратился с этим вопросом к Минато.

В этот момент они как раз шли от единственной закрытой двери на пятом этаже по направлению к лестнице. Дверь эта находилась в конце длинного изогнутого коридора и была на первый взгляд обыкновенной служебной дверью, подобным тем, что вели в какую-нибудь кухню. Табличка на ней гласила: “Кабинет биологии”. Минато пошёл туда, пытаясь понять, почему же она заперта, одна на весь этаж. И всё-таки уходить пришлось с пустыми руками.

Когда Ёшики осторожно поинтересовался, что произошло между Минато и Акихико, Супер Повелитель персон слегка удивился. Ёшики не раз замечал, что эмоции Арисато выражает всегда как-то слабо, будто немного заторможено. Некоторое время Минато молчал, долгим оценивающим взглядом смотря на Ёшики, отчего Кишинума даже немного смутился. Наконец, он пожал плечами и произнёс:

— Просто я высказал ему своё мнение. И, кажется, нам обоим нужно кое-что переосмыслить.

— Переосмыслить? — переспросил Ёшики, не до конца понимая, что собеседник имеет в виду. Минато слегка улыбнулся и объяснил:

— Понимаешь, это место изменило многое в наших жизнях и, думаю, в нас самих. Санада-семпай принял защитную позицию по отношению к окружающим; я же пытаюсь пойти с ними на сближение…

В этот момент они проходили мимо оранжереи. Вдруг Минато кивком предложил зайти, и после небольшой паузы Ёшики также кивнул, соглашаясь с этой идеей. Дальнейший разговор происходил уже в окружении растительности, ароматов цветов и лёгкой сырости в воздухе. Прохаживаясь между клумб разных размеров, парни вели свой диалог.

— На самом деле, — начал Минато, — хоть раньше я был уверен, что моё мнение правильное, в последнее время я начинаю немного сомневаться. Я всё ещё считаю, что две головы лучше, чем одна, но… — он сделал паузу и тяжело вздохнул. — Кажется, не всем это нужно.

— На что ты намекаешь? — уточнил Ёшики, хотя имел несколько смутных догадок.

Минато отвернулся.

— Судя по тому, что произошло с Ирису и Ууджимой, некоторым важнее то, что происходит тут, чем поиски способа выбраться, — с невесёлой улыбкой заметил он. — Или же те, кто пришёл сюда сам с какой-то целью, как Амели и Флай. Кто знает, может, Санада-семпай не так уж неправ, считая их опасными…

— Но ведь убивали и те, кто хотел выбраться, — заметил Ёшики. — Например, Моришиге. Ну, или Уширомия, хоть это и вышло не специально…

Минато вдруг остановился и долго внимательно смотрел на собеседника. В его взгляде было что-то жутковатое, отчего по спине Ёшики пробежали мурашки. Внезапно Супер Повелитель персон гробовым тоном поинтересовался:

— А ты смог бы кого-нибудь убить?

Ёшики вздрогнул, как будто повеяло холодком. Мигом Супер Хулиган помрачнел и опустил глаза. На самом деле, он не раз и сам думал об этом, и эти мысли никуда не делись даже после решения объединиться с остальными в поисках выхода. Ёшики всё казалось, что пока он торчит тут и не может найти выход, там, снаружи, происходит что-то грандиозное. Неизвестность изводила. Мысли мучили его, и он не мог ничего с этим поделать. Всё это время он сдерживал эту бурю в себе, и внезапный вопрос Минато породил в Ёшики острое желание признаться в своих переживаниях. Всё ещё глядя в пол, Кишинума произнёс: