Игра в классики на незнакомых планетах

— Оська! — раздался вдруг голос, громкий и какой-то свежий посреди оцепеневшего аэропорта. — Оська, ты, что ли?

Жозеф узнал не голос — интонацию. Обернулся. Совсем рядом стоял веселый широкоплечий мужчина в короткой дубленке, с дипломатом. Глаза его светились.

— Владимир? — спросил сперва Жозеф с привычным ударением на последний слог, а потом уже выдал забытое детское: — Вовка!

— Ну надо же! Сколько ж мы не виделись! Какими судьбами, брат?

— Я тут... по работе. — Жозеф не мог удержать дурацкую улыбку. С незнакомого взрослого лица глядели те самые глаза — Вовкины.

— А я, видишь, из Киева прилетел, с конференции... Ого! — Вовка заприметил Сабин. — Твоя? Представишь?

— Не моя, но представлю. — Жозеф заторопился. — Ты мог бы довезти нас до города? Очень надо...

***

У Вовки — Владимира... — оказалась темная «Волга» с уютным салоном, почти сразу нагревшимся от печки. Сабин на заднем сиденье, кажется, уснула. Неразборчивые напевы радио ей не мешали. Вовка с видимым удовольствием рулил по заснеженной дороге и болтал:

— Никто тогда и не понял, куда вы делись... Кто говорил, в Израиль, на историческую... А вы, значит, во Францию.

— Во Францию, — эхом отозвался Жозеф. В душе росло неловкое чувство. В последний раз они с Владимиром виделись, когда ему было семь лет. Вовка давно стал... выходцем из сна. Радость от встречи казалась излишней, ненатуральной...

— А мы-то вас не забыли, — сказал Вовка. Жозефа пробрал холод. Машина зарулила в дебри; узкие улочки, черные деревянные постройки.

— Мне бы к гостинице, — начал Жозеф. Он оглянулся на Сабин — девушка спала.

Что-то шло не так, совсем не так...

— Да не вопрос! — бодро ответил друг. — Только сейчас заедем кой-куда, хорошо? Ну в наше место... Мы же плотину не достроили тогда...

Вот теперь он вспомнил. О Владимире рассказала в письме отцовская кузина. Он пытался сделать научную карьеру. Неудачно — что-то где-то подвело. Начал пить и спился. В неполные тридцать лет...

— Плотину? Ну хорошо... Давай достроим...

Снаружи было неожиданно тепло. Зима прослезилась, стала плавиться, воздух пах арбузом и югом. Вовка деловито шагал вперед по подтаявшим, затвердевшим сугробам, и Жозеф вдруг вспомнил, где они. На улице Попова, там, где он в первый раз попал в Лабиринт.

Здесь где-то должен быть деревянный забор. Мягкие синие сумерки светились, обещая приключения. Сабин шла, повиснув на руке Жозефа; она, кажется, не проснулась по-настоящему.

— Зачем ты уехал? — спросил Вовка. — Так сильно надо было?

— Меня же не спросили. Папе работу дали там, в оркестре. Ну и все...

— Ты мне даже не сказал, что уезжаешь...

— Я не мог, — сказал Жозеф растерянно. — Меня не пустили, даже по автомату позвонить...

Семилетний Вовка швыркнул носом, вытер рукавом болоньевой курточки.

— Ну и ладно. Теперь-то ты останешься.

Так вот почему аэропорт их не выпустил.

Это не Сабин, это он не может улететь. Из-за Вовки, из-за вот этих весенних сугробов, ярко-алых, с потеками покрашенных детских качелей.

Воспоминания — это не бабушкин хрусталь...

Завернули за гаражи. Резко стало холодно, будто открыли дверь на мороз.

Он не знал, как выбираться, у него не было инструкций на этот счет. «Если Лабиринт не выпускает, надо дать ему, что он хочет». Жозеф наклонился, смял в перчатке комок снега, пристроил его наверх «плотины» — тощей преграды из жухлых веток и земли. Из включенного где-то радио на волю неслось: «Здесь живут мои друзья, и, дыханье затая…» Он очутился в сердце своих детских воспоминаний, и тут оказалось холодно, тоскливо и страшно. И нужно было вытаскивать Сабин; хрупкую, совсем чужую в этом городе Сабин с ее огромными глазами, кутающуюся в свой шарф так, будто он мог укрыть ее от мира.

— Вовка, — сказал он, с усилием подняв голову от темного бурлящего ручья, — тебя мать зовет, слышишь?

Мальчик поднял голову, прислушался.

— А?

— Зовет, — повторил Жозеф. Он сосредоточился изо всех сил и сам так поверил в это, что услышал, как несется по вечернему небу над дворами забытый женский голос:

— Вова-а! Домой!

— Каюк, — печально вздохнул Вовка, отряхивая вымазанные в глине руки. — Точно загонит...

Он поглядел на Жозефа, деловито отряхивая куртку, и тот вспомнил, что именно таким видел Вовку в последний раз.

И Жозеф смотрел в его спину, обтянутую болоньевой курточкой, глядел, как брызжут, разбивая лужи, яркие резиновые сапоги, и надеялся, что здесь, в Лабиринте, Вовку действительно ждет мать и ужин. И еще он гадал, почему город так легко его отпустил.

А потом он повернулся к Сабин, чтобы взять ее за руку и вывести — нужно отодвинуть пятую доску в заборе, — и увидел, что девушки нет. Только снег, сумерки и горящие окна девятиэтажек, вставших бесконечной стеной.

Он дернулся — прочь, мимо качелей во дворе, мимо деревянной горки, но теперь город играл с ним — куда бы Жозеф ни кинулся, везде оказывался тупик.

— Merde! — сказал он вслух и увидел наконец просвет в одной из арок. Побежал туда, поскользнулся на черной ледяной дорожке. Над головой прогремел смех: «Пить меньше надо...»

***

Он нагнал Сабин почти у дома Ламбертов. Схватил за локоть; девушка вырвалась, вытаращила невозможно большие глаза:

— Я должна вернуться к Верочке... Забрать... Помочь!

Жозеф развернул ее лицом к себе. Заговорил медленно, глядя в глаза:

— Послушайте. Ваша бабушка уехала, потому что спасала вашу мать. Хотела дать ей достойную жизнь. Мои родители тоже... Оставьте вы эту шкатулку. И мысли эти оставьте, они тоже якоря. Выбор сделан, сожалеть поздно.

— Это был не мой выбор!

«Это Лабиринт, — подумал Жозеф. — Лабиринт делает это с ней — очнувшись, она будет удивляться. Сабин даже не родилась тут, как я... Но она не видит, насколько мы здесь чужие...»

Жозеф, кажется, понял, почему послали именно его. Мало кто во французском бюро знал, что по старому красному автомату звонят, бросив «двушку».

— Пойдемте! — Он почти грубо рванул девушку за собой — к маячившей впереди телефонной кабинке. Выудил из кармана две копейки, выклянченные у автомата в аэропорту. Отыскал бумажку с адресом и телефоном. Гудки звучали потусторонне. Потом щелкнуло; трубку сняли, но ничего не сказали.

— Отпустите Сабин, — попросил Жозеф в пустоту. — Вы же знаете, что ей лучше уехать.

Молчание.

— Отпустите ее, — с нажимом повторил Жозеф. — Иначе все жертвы Софи пойдут прахом.

Далекий-далекий голос из трубки: