Игра в классики на незнакомых планетах
Шрифт:
Он приписал комбинацию из четырех цифр, подождал и поставил ее на сейфе. Дверца щелкнула и открылась. Внутри лежало огромное количество папок: истории болезни, сочинения пациентов, какие-то бумаги... Он лихорадочно пролистывал их, выискивая знакомые имена.
Наконец в руки ему попала обычная школьная тетрадка с надписью «Нестеров М. Тренировочные упражнения». Шульц начал листать с конца, и брови у него взлетели вверх.
— Положите тетрадь на место, прошу, — раздался из-за спины ласковый голос доктора.
Медленно обернувшись, экс-корректор увидел, что доктор пришел не один. Вот и все; незаконную писательскую деятельность
— Пройдемте, гражданин, — сказали ему.
Андрей Бельский, хоть и выглядел очень бледным, даже в тюрьме не потерял своей породистости. Он с видимым безразличием глянул на бывшего друга — очевидно, думал, что тот пришел позлорадствовать.
Дантес бы и позлорадствовал — если б не имелось у него более неотложных дел.
— Это же надо, после всего, что ты натворил, — попасться на заимствованиях...
Бельский лениво поднял ладонь:
— Аль Капоне арестовали за неуплату налогов...
— Вот что, Аль Капоне. Я могу вспомнить о нашей дружбе и попросить за тебя. — Дантес умолчал, что скоро Второй отдел придется просить за него самого. — Негоже такому известному автору мотать срок. Но в обмен ты расскажешь мне все о клинике доктора Х.
Шульц сперва требовал, чтоб ему разрешили позвонить, но потом перестал — не хотелось подставлять Дантеса. Блокнот и ручку корректоры, разумеется, конфисковали. Так что Шульц делал вид, что читает словарь, которых в камере предварительного заключения было в изобилии. А сам пытался по памяти восстановить увиденное в тетрадке Нестерова.
«Отряд редакторов ворвался в тот момент, когда доктор Х прятал документы в сейф...» Автор этой записи знал, что с клиникой не так. Но зря понадеялся на свое новоприобретенное писательское умение. Последнее сочинение пациента Нестерова так и не было закончено. Оставалось только гадать, куда подевался сам пациент Нестеров...
— Хорошо, — сказал Бельский. — В конце концов, это давняя история. Доктора Х зовут на самом деле доктор Хлебников.
— Значит, это все-таки брат...
— Да. Хоть я и не думаю, что доктор это знает. С такой фамилией довольно сложно помнить о корнях...
— Ты был в его клинике одним из первых?
Писатель кивнул.
— Еще до того, как мы с тобой повстречались. У меня были... большие проблемы с грамотностью. Я пытался сдать рукопись в одно издательство и вместо этого чуть не попал в КОР. Но одна из редакторов, Наталья Даль, сказала, что знает, как мне помочь. Так я и оказался у Хлебникова. Его фамилию тогда еще не стерли, и они с Натальей работали вместе. Это Наталья придумала, как использовать новый метод. Нейролингвистику... Она, видишь ли, хотела, чтоб любой человек мог стать писателем, если пожелает. И самое забавное, методика срабатывает... Но они с доктором разошлись... в целях. Наталья в душе настоящий писатель, ей хотелось чистого искусства...
— А доктор чего хотел?
— А он хотел, чтоб в мире стало как можно больше авторов... Людей, которые смогут применять свою силу в жизни. И менять мир...
— Да уж, — пробормотал Дантес, вспомнив про кофе. — Это ты стер ему имя?
— Я? — Бельский изогнул бровь. — Я не работаю так грязно. Может
быть, Наталья его заказала. А может быть...Но Дантес уже во весь опор летел по лестнице.
Как он и ожидал, клиника оказалась закрыта. На двери висела табличка «сдается помещение». Доктора Х и след простыл.
Редактор Даль курила, стоя у окна; всякий раз, вдыхая дым, она будто набирала воздуха, чтоб заговорить, — и всякий раз у нее не хватало сил.
— Подумайте, — торопил ее Дантес. — Он ведь в этот самый момент может переписывать вашу жизнь.
— Он? — горькая усмешка. — Он так и не научился.
— В таком случае он закажет вас первому попавшемуся стирателю. Я понимаю, вы не хотите больше иметь дело с корректорами. Но поверьте человеку, которого стерли: это куда хуже...
Женщина молчала. Достоевский без стеснения разглядывал Дантеса со стены. Вряд ли ему нравилось то, что он видел.
— Вы хоть представляете, что это такое, господин корректор? — проговорила она. — Когда всю жизнь проводишь, редактируя чужие творения; когда каждый день общаешься с великими авторами и видишь — они до сих пор живы, только потому, что писали... Это такая великая несправедливость — когда сам не можешь писать, а другим достается эта способность — просто так, по рождению...
— Почему же сами вы писать не научились?
Она раздавила сигарету в пепельнице.
— Я научилась... писать плохо. Думаю, этому можно научить кого угодно. Именно этим доктор Х и занимался...
— И поэтому вы хотели его уничтожить?
— Вы думаете, это я его... стерла? Нет. Я полагаю, это сделал Сергей Хлебников. Чтоб их имена не связывали...
Она поправила на плечах шаль, с сожалением взглянула на портреты.
— Отчего вы ушли из клиники? — спросил Дантес.
— У доктора появились странные идеи, — проговорила Даль, кончиками пальцев поглаживая уголок портретной рамы. — Он принялся доказывать, что норма в языке губительна, что она стесняет творческую свободу... Мол, сейчас у нас так мало авторов, потому что люди боятся творить. И если расшатать норму в языке, у общества появится не только свобода слова, но и свобода мысли...
«Что ж мне так везет на фанатиков», — уныло подумал инспектор.
— А вы...
— А я работала редактором. Почти всю жизнь. Послушайте, мне жаль, но я действительно не знаю, где он может быть... Разве что... мы спросим у классиков...
Даль взяла со стола увесистый том Достоевского, пошевелила губами и, наугад раскрыв книгу, ткнула пальцем в страницу.
— ...промалчивал, если Андрей Семенович приписывал ему готовность способствовать будущему и скорому устройству новой «коммуны» где-нибудь в Мещанской улице, — зачла она.
— Глупо, здесь же не Петербург! И нет никаких Мещанских улиц...
Она покачала головой:
— Постойте. Та улица сейчас Гражданская... Что же это... Нет, не улица! Поселок Гражданский, это к югу... Доктор говорил мне когда-то, что у его брата там дача!
Дождь становился все холоднее, ноги оскальзывались на мокрых листьях. Дантес поднял воротник и быстро шагал по двору, думая, звать ли подкрепление или ехать за доктором самому. Какая неудача, что Шульца упекли.